к керосиновой лампе карту смотреть.
Топлев показал, где будут наши наблюдательные. Ещё вон там, в Дитрихсдорфе, — звукобатарея. А больше — ни одной пока части не обнаружено.
Майор, шапка сбилась на льняных волосах, впивчивым взглядом вонзился в карту.
Да нисколько он не был весел.
Смотрел, смотрел карту. Не карандашом — пальцем провёл предположительную линию — там где-то, впереди наблюдательных. Где пехоту ставить.
Раскрыл планшетку, написал распоряжение. Протянул старшему сержанту, какой с ним:
— Отдашь начальнику штаба. Забирай машину. Если где по дороге какое средство на колёсах — старайся прихватить. Хотя б одну роту подвезти вперёд.
А двух разведчиков при себе оставил.
— Пойду к вашему комдиву.
Топлев предупредительно повёл майора в Адлиг. И к исходу пути:
— Вот прямо по этой санной колее.
Она хорошо видна была под ногами.
Всё светлело. Луна пробивается.
11
После лёгочного ранения на Соже — майора Балуева послали на годичные курсы в Академию Фрунзе. Грозило так и войну пропустить — но вот успел, и прибыл в штаб Второго Белорусского — как раз в январское наступление.
Оттуда — в штаб армии. Оттуда — в штаб корпуса. Оттуда — в штаб дивизии.
И нашёл его только сегодня днём — нет, уже считай вчера это.
А у них как раз за день раньше — убило командира полка, и уже третьего с этой осени. Так вот — вместо него, приказ подпишем потом.
С командиром дивизии досталось поговорить пять минут. Но и того хватило для опытного офицера: топографической карты почти не читает, видно по двум оговоркам, и по движениям пальцев над картой. И — выше ли того понимает всю обстановку? Мутновато мямлит. Да кого, бывает, у нас в генералы не возвысят? А тут ещё — и по обязательной квоте национальных кадров? равномерное представительство нацменьшинств.
После академической слаженности теоретической войны — вот так сразу плюхнуться, немного обалдеваешь. А отвык — бодрись.
Да кое-что из обстановки Балуев успел охватить ещё в оперотделе штабарма. За сорок четвёртый год вояки наши сколько прокатились вперёд, неудержимо! как не обнаглеть. Наглостью отличной, красивой, победительной. С нею — и врезались в Пруссию. Уже отстали тылы, отстала пехота — но катит, катит Пятая танковая, катит — и аж до Балтики. Эффект- захватывающий, восхитительный!
Однако же — и размах такого швырка: на одну дивизию приходится вместо обычных трёх-пяти километров фронта — да сразу сорок!
Вот — и растяни свой полк. Вот и проси хоть пару пушек семидесяти-шести.
Но это и есть — армия в движении: переменчивая конструкция, то ли через сутки окаменеет во мраморе, то ли через два часа начнёт рассыпаться как призрак. На то ты — и кадровый офицер, на то и академический курс прошёл.
И в этой бурной неожиданности, колкости, остроте — сладость воина.
12
Всё светлело — а к часу ночи разорвало. И луна — ещё предполная, на всю ночь её не станет. С нехваткой по левому обрезу, и уже сдвинутая к западу, стала картинно проплывать за облаками, то ясней, то затуманенно.
Светлей-то светлей, но и в бинокль не многое можно рассмотреть на снежном поле впереди — только то, что оно, кажется, пусто — посверх лощины. Да ведь и перелесками там-сям перегорожено, могут накапливаться.
Луна имела над Павлом Боевым ещё с юных лет особую власть, и навсегда. Уже подростка — она заставляла остановиться или сесть, или прилечь — и смотреть, смотреть. Думать — о жизни, какая будет у него. И о девушке — какая будет?
Но хоть был он крепкий, сильный, первый гимнаст — а девушки к нему что-то плохо шли, не шли. Голову ломал: отчего неудачи? Ну некрасив, губы-нос не так разлинованы, — так мужчине разве нужна красота? красота — вся у женщин, даже чуть не у последней. Павел перед каждой женщиной замирал душой, преклонялся перед этой нежностью, хрупкостью, уж боялся не то что сломать её, но даже дыханием обжечь. Оттого ли всего, не оттого — так и не женился до войны. (И лишь Таня, госпитальная, потом объяснила: дурачок, да мы хваткую власть над собой только и любим.)
Уже в спину светила. Оглядывался на неё. Опять застилалась.
И всё так же — ни звука ниоткуда. Здорово ж немцев шарахнули.
Между тем телефонные линии протянули с огневых на все три наблюдательных. Через звукопост имели связь и со звукобатареей в Дитрихсдорфе, а у неё ж левые посты ещё севернее, и вот звонил их комбат: никого-никого, потянули предупредитель ставить за озером, вперёд.
А озеро — уж чистый прогал, там-то немцев бы увидели, при луне. Значит, и ещё два километра на восток никого.
Ещё сказал: топографы, при луне, звукопосты уже привязывают, и в Адлиг тоже пошли, огневые привязать.
Ну, через час будет готовность к стрельбе! Да вряд ли тут останемся: перейдём.
А видно, оттепели не будет. Ночь тут стоять, взял из саней валенки, переобулся.
Но вот, Топлев докладывал: со штабом бригады связи нет как нет. Странно. Сколько им тут ехать? Не перехватили ж их немцы по дороге?
Тут вспомнил: комбриг в госпиталь днём уехал. Значит, там Выжлевский заправляет?
И всяких-разных политруков сторонился, не любил Боев как больше людей пустых. Но Выжлевский был ему особенно неприятен, что-то в нём нечистое, оттого и особенно пустозвонское комиссарство. Натихую поговаривали в бригаде, что за 41й год что-то у Выжлевского не сходилось в биографии: был в окружённой Одессе, потом два-три месяца тёмный перерыв — потом как ни в чём не бывало, в чине, на Западном фронте. И как-то с этим всем был связан Губайдулин? отчего-то сразу из пополнения Выжлевский взял его в политотдельцы и быстро возвышал в чинах. (И Боеву в парторги навязал.)
От Топлева: связи с бригадой всё нет. Но нашёлся командир стрелкового полка, пошёл по следу на НП.
Ну, наконец. Теперь хоть что-нибудь поймётся.
13
— Товарищ старший лейтенант! Товарищ старший!..
— Что? — сразу несонным голосом отозвался Кандалинцев.
— Тут немец прибрёл! Перебежчик!
Это докладывал ефрейтор Нескин, вшагнувший в сарайчик. Немца задержало охранение — он прямо шёл через поле.
Услышал и Гусев. Дивная новость! Оба взводных командира с сенной копны соскользнули вниз.
Пошли наружу, смотреть. Светила луна, и хорошо было видно немецкую обмундировку и что без оружия. Шапка утеплённая.
Немец увидел офицеров — чётко руку к виску.
— Herr Oberleutnant! Diese Nacht, in zwei Stunden wird man einen Angriff hier unternehmen!
А немецкий-то оба, эге, так себе. Да оно и слова по отдельности, может, знаешь, а всё вместе не разберёшь.
А взволнован очень.
Всё равно с ним — в штаб дивизиона. Показали ему — идти. Вперёд — Нескин, а сзади — маленький Юрш с карабином, везде поспел — и докладывает офицерам на ходу: уже, мол, калякал с ним, на тары-бары. Он — и к нашему ближе умеет, а всё равно непонятно.
Что-то срочное хочет, а вот, поди.
До штабной машины тут, по Кляйну, недалеко. Пока шли — ещё спрашивали. И немец силился, стал не по-немецки, а по какому-то узнаваемому. Узнаваемому, а всё равно ни черта не поймёшь.
И одно слово отдельно повторял:
— Ангриф! Ангриф!
А это мы, кажется, знаем: наступление? Нападение?
В штабной машине не спал радист, разбудил планшетиста, а тот немецкому учен. Да тоже не очень. Выкатился быстро, стал с немцем говорить — и переводит, но не с быстрым подхватом, не слово в слово.
— Это, вот что, немец — судетский. Он и по-чешски немного. Пришёл нас предупредить: через час-два тут, на нашем участке, начнётся общее, большое наступление немцев.
А — не дурит нас?
А зачем? ему же хуже.
Голос у немца — просительный, жалостный, даже умоляющий.
А — уже сильно в возрасте он, постарше и Павла Петровича.
И пожалел его Кандалинцев. Воевать надоело, горюну.
А кому за столько лет не надоест?
Бедняга ты, бедняга. И от нас — ещё когда семью увидишь?
Послал гонкого Юрша в Адлиг — искать капитана Топлева, доложить.
14
Допросив перебежчика через планшетиста и сам голос его наслушивая, дружелюбную готовность, поверил Топлев, что — не врёт. А перейти? — и нетрудно. Через пустое поле, без единой боевой линии — отчего и не отшагать?
Ладно, перебежчика держать при штабной машине.
Но если он не врёт и не ошибается — так наши пушки совсем беззащитны, пехоты же до сих пор нет!
А Топлев исполнителен — в стельку! в струнку! И всегда старался знать, вникать, успевать.
Но — что было надо сейчас? Что было можно делать сейчас?..
Скорей бы, скорей бы штаб бригады нашёлся!
Понукал радиста: вызывай их, вызывай!
Но — нету связи, как нет.
Ну, что с ними? Необъяснимо!
Схватил телефонную трубку, комдиву звонить — да что это? И тут связи нет. Обстрела не было — откуда порыв? Послал линейного, ругаясь, только не матом, никогда. Телефонист — ворона! Проверять каждую минуту!
А по рации — как сказать? Прямым текстом — невозможно, а кода на такой случай никак же не предусмотрено. Радисту:
— Вызывай Десятого!
Услышал голос Боева — густой, всегда уверенный, надёжный — малость приуспокоился. Сейчас рассудит. И, поглядывая неотрывно на светящийся красный глазок рации, стал Топлев, извёртывая, объяснять.
Вот тут пришёл к нам дядя один… Совсем не наш… Ну, с той стороны… На вруна не похож, я проверил вдоль и поперёк. Говорит: через час-два… а теперь уже меньше осталось… Мол, пойдут! И — валом! Да, повалят… А Урал всё молчит… Что прикажете?
Боев — не сразу. Да он не говорлив. Думает. Ещё раз:
— И Урал — молчит?
Топлев, чуть не плача:
— Ну, ни звука!
Ещё там подумал.
— Давай вот что. Переведи всё касьяновское хозяйство — за реку. Немедленно. И там занять позиции.
— А этим двум?
Даже слышно, как вздохнул Боев, при клапане:
— А этим двум? Пока стоять. И — будь, будь начеку. А что — с линией?
— Послал, не знаю.
— Всем — в боевой готовности, и смотреть, и слушать. Чуть что докладывай.
Спустя сколько-то прибежал линейный. Клянётся, божится:
— В лесочке — вот такой кусок провода вырезали, как ножом. И — следы сбоку.
Немцы?!
Уже тут?
15
Так, по санным колеям, и дошагал Балуев с двумя своими связными до темноватой группки людей на открытом снежном месте.
Назвал себя, и по должности.
Майор Боев — чуть пониже ростом, в коротком белом полушубчике.
Поручкались. Уж кажется, у Балуева — крепкое пожатие, но у Боева — цепная хватка.
И с фронтовой простотой:
Его полк! Он сам его ещё толком не видел. В ответ:
— Да кто ж ваши пушки так выставил?
Боев клокотнул усмешкой:
— Попробуй не выстави. Приказ.
Рассказал обстановку, что знал.
Хоть и луна — ещё фонариком по карте поводили.
— Петерсдорф? Да, мне в него и ткнули, для штаба. Тут бы — и вам близко нитку тянуть. А я б
