было особенно сердечно и откровенно, установили единство всех взглядов и совместный идеал защиты белой расы на Востоке. Как-то августовским вечером возвращались из Красного Села в Петергоф вдвоём в коляске, и Вильгельм, почти усами к лицу дорогого кузена, наговаривал, наговаривал – и согласил Николая не препятствовать ему занять Киао-Чао, этой настойчивости невозможно было противостоять!
А мы после японо-китайской войны объявили Китаю, что не только не имеем с ним спорных вопросов, желаем жить в дружбе, но готовы защищать его от европейцев – и за то получили от Китая право строить железную дорогу по Северной Маньчжурии. Теперь Китай обратился к России с просьбой о защите от Германии. Создалось щекотливое положение. Придумано было ответить так: Россия готова помогать Китаю, но для этого нуждается иметь операционный пункт на китайской территории. Те предложили Порт-Артур. Собралось совещание – брать или не брать? Николай понимал, что это незаслуженно и по-человечески нехорошо, – однако мог ли великий Император иметь простые человеческие мерки? Никаких твёрдых императорских правил вообще не было никогда на земле. Порт-Артур был очень необходимый незамерзающий порт, далеко на юг от русского побережья, – для вящего величия России как не взять? имеет ли Государь право не взять? К тому же мы должны стоять твердыней против жёлтой расы (и Аликс очень против жёлтых). Решился – брать, на 25 лет в аренду и с правом соединить его с Великой Сибирской магистралью, которая поспеет скоро.
Вильгельм аплодировал: мастерское соглашение! Собственно, ты становишься хозяином Пекина! Благодаря твоему великому путешествию ты стал знатоком Востока. При твоём уме тебе всегда удастся найти выход. Глаза всех с надеждой обращены к великому Императору Востока. – И сам готовил для Ники гравюры в подарок, как они вдвоём охраняют Европу от жёлтой опасности.
Да, тут много было верного. Что-то особенное чувствовал и понимал Николай в Востоке. Может быть, это было из первых прозрений помазания: призвание России расширяться далеко-далеко на Восток. (Тем более, что Босфора никогда нам не дадут взять.)
Однако китайские приобретения Германии и России усилили напряжённый английский поиск. И Вильгельм честно предупреждал Николая, что Англия ведёт с Германией переговоры о союзе, – неужели же она разлучит друзей? Но ещё раньше перед тем, ответил Николай, Англия предлагала союз и России, хотя бы союзом её связать и удержать от дальневосточного развития, – и получила отказ. Переменчивость дипломатических отношений приводила в головокружение: между отдельными людьми не бывает таких перемен и крайностей, как между странами. А все короли при этом – братья и кузены, женаты на родственницах, все – родня.
И к чему ведёт это нескончаемое соревнование вооружений великих держав? Кому ли нибудь обезпечивает оно мир? Только расточение сил всех народов, а потом худшую войну. Военный министр Куропаткин докладывал однажды Государю, что вот неизбежно подходит и нам и Австрии, чтоб не отстать ото всех и друг ото друга, – вводить скорострельные пушки, и потратит на них Россия не меньше 100 миллионов рублей. А вот, с мужицкой простоватостью высказал он, договориться б нам с Австрией – ни им, ни нам не вводить? Только выгодно обеим, а соотношение сил не изменится. Ожидал Куропаткин, что Государь побранит за неуместную мысль, но Николай, глубоко взволнованный, ответил ему:
– Вы меня, значит, ещё мало знаете. Я – очень сочувствую такой замечательной мысли. Я долго был и против введения последних новых ружей.
С несомненностью почувствовал он, что вот наконец здесь нашёл истинное государево дело, внушённое Богом.
Стали перебирать: разве одни скорострельные пушки предстояло вводить? А полевые мортиры? фугасные снаряды? бетонные укрепления? новые типы пулемётов? Сколько безсмысленных трат! – поражать бюджет, подрывать народное благосостояние – и во имя чего? Долгие мирные перерывы – только накопление небывалых боевых средств. А через малое число лет и это всё оружие потеряет цену и значение, и потребуется новое. А что если обратиться ко всем державам сразу: договориться и не развивать вооружений дальше? Ведь предложил же Александр II всему миру – запретить разрывные пули, – и запретили! И надо поспешить с обращеньем именно теперь, когда неевропейские нации тоже быстро воспринимают изобретения современной науки. (И именно теперь, после наших приобретений на Ляодунском полуострове, дать всему миру доказательства русского миролюбия.) Мысль разрабатывалась и всё более манила: именно России взять на себя миролюбивый почин. Именно Россия может себе разрешить даже и отстать в вооружениях: мы так велики, что на нас никто не нападёт. А сэкономленные деньги, мечтал Куропаткин, пустить на крестьянское устройство, на укрепление наших корней. Бросить в мировую ниву великое семя. Освободить миллиарды для благосостояния людей. Создать благодарную память в потомстве. Августейшим именем запечатлеть начало грядущего столетия.
И в августе 1898, не предупредив ни союзную Францию, ни братски-дружественного Вильгельма (никому не дать преимущества размышления, а главное – не дать себя отговорить), – разослали всем державам ноту российского правительства. (Излюбив каждое слово там, Николай трижды читал её государыне вслух – и всё более излюбливал.) Нота призывала не к разоружению, что вызвало бы тревогу и недоверие, но положить предел развитию вооружений. Вместо мира напряжённо-вооружённого – установить истинный и прочный, сохранить духовные и физические силы народов, труд и капитал от непроизводительного расточения. Созвать для этого конференцию и создать третейский суд между государствами.
Весь мир был застигнут врасплох. Печать (а значит – народы?) похваливала, отнеслась местами даже восторженно, правительства – иронически или недружелюбно: с царского трона легко произнести всё что угодно, правительство царя не зависит от общественного мнения, от одобрения кредитов. Франция была обижена, как союзница, от которой скрыли подготовку ноты, и возбуждена, что у неё хотят отнять 27-летнюю подготовку возвратить силою Эльзас и Лотарингию. Англия и Америка отнеслись спокойней, поскольку не предлагалось ограничивать флоты, а они своих целей достигали флотами. Тут между Англией и Францией вспыхнул грозный конфликт в Африке, угрожавший войною. Так запутались счёты между державами, что нельзя было избрать момента, равновыгодного всем для остановки вооружений: всегда кто-то оказывался отставшим. Да и у самой России были проблемы: всё тот же Босфор и Крайний Восток, и ещё подумать надо было, не поспешить ли всё-таки перевооружиться скорострельными пушками, чтобы сравняться, чтобы не думали: мы потому предлагаем остановить вооружения, что истощили свои средства. Перевооружиться – а уже потом ограничиваться? Вильгельм телеграфно приветствовал возвышенность побуждений русского Императора – и тут же увеличил свою сухопутную армию.
Либо надо было покинуть благородную затею, либо продолжать настойчивей. От многих обществ и частных лиц Николай получал выражение благодарностей – и уже одни они вдохновляли продолжать. В декабре 1898 он согласился на вторую циркулярную депешу державам. Предлагалась всеобщая конференция с программой: удерживать вооружённые силы в границах, определённых соотношением армии к населению, военного бюджета к государственному, запретить вводить новое огнестрельное оружие, новые взрывчатые составы и подводные лодки для морской войны. И согласиться на третейское разбирательство между державами.
Всё это было так невозразимо, что державы не могли отказаться от конференции, но и согласиться не хотели ни на что. Мировая печать по-прежнему хвалила начинание русского царя, хвалила конференцию, она состоялась в 1899 в Гааге, но нового столетия не открыла собою. Германский представитель заявлял, что его народ не изнемогает от бремени расходов и всеобщая воинская повинность для немцев – тоже не бремя, а честь. Комиссия главных держав отклонила все основные предложения России, и арбитраж тоже не был признан обязательным. Только и создали в Гааге Международный Суд над державами.
А между тем такая большая правда была во всём начинании! – и так тупо шлёпнулось в болото. Николай перенёс неудачу как личную. Он – двоился, он уже и раскаивался, что всё это начинал и оказался как будто в дураках, дал называть свои намерения комически-сентиментальными и подозревать лукавые расчёты у России.
Нет, и помазанному монарху трудно прозреть предначертанный путь. Самый манящий шаг вдруг оказывается в пустоту или в слякоть. Разделяется истина в противоборстве держав, разделяется истина в спорах советников – и только терзается душа. Мечтал бы делать лишь верное и хорошее, но никто не может указать, никто не в силах. А несомненны – только семейная жизнь и самые простые занятия. Солнышко Аликс. Купанья душки маленькой, первой дочери. Утренние и вечерние прогулки, наблюдать Божью природу. Иногда – на байдарке, или по царскосельскому парку на велосипеде, или дрессировать собак. Вечерами отдыхать на красивых операх, на смешных пьесах, иногда и дважды на один спектакль. Большое счастье, когда приходится принять церемониальный марш войск, всегда поднимается дух! То – осенняя серия полковых праздников, то – весенняя. (Николай и весь годовой календарь ощущал по полковым праздникам: у какого полка когда.) А то – глупеть, подписывая безконечные распоряжения, приказы, да дуреть от двух ежедневных министерских докладов, всё поглядывая на часы, что затягиваются уже за счёт завтрака, отнимая простое человеческое время. Никто не знал верно, что надо делать, но все министры и множество их подчинённых уверенно что-то делали каждый день.
Как невыносимо быть императором, да ещё всероссийским, как хорошо и естественно – простым семейным человеком: освободить себе вечер да сидеть почитывать историю прежних лет, тем приятную, что в ней все выборы уже сделаны и известно, как пошло дальше.
А иногда и гордо. Не только когда дню именин твоих салютует и расцвечивается даже германский флот. А вот: когда разгорелась война Англии с Трансваалем, захватило капканом извечную смутьянку и хищницу, и Николай был всецело поглощён этой войной, прочитывал в английских газетах все подробности от первой до последней строки и радовался английским потерям, вот что значит полезли в воду, не зная броду! – в его груди разгоралась гордость, что он был единственный человек на земле, кто мог изменить ход войны в Африке на гибель Англии. И всего для того простое средство: отдать по телеграфу приказ всем своим туркестанским войскам мобилизоваться и подойти к границе. И всё! И никакие самые сильные флоты в мире не помешают ему расправиться с Англией в самом для неё уязвимом месте!
Но – нет, возражали советники (тем всегда и неприятные, что возражают), мы недостаточно готовы к военным действиям, наша армия технически отстаёт, да и Туркестан не соединён сплошной железной дорогой с внутренней Россией.
Да, это была лишь мечта приятная. Решимости не было начинать большие действия самому. Но – гордо так помыслить. А что нужно: укреплять наши дороги и наши войска, наше влияние и наше положение в Азии. Будущее России несомненно лежало в Азии, в которую она так естественно
