101 крупного населённого пункта, не считавшихся ещё городами, но многие – с оживлённой торгово-промышленной деятельностью и торговлей хлебом[1188]. Затем – распоряжение о переводе группы евреев в присяжные поверенные из помощников, что было преграждено с 1889[1189]. – А после убийства Плеве и с «эпохи доверия» кратковременного министра внутренних дел Святополк-Мирского ослабления продолжались. Тут – снятие ограничений 1882 с евреев, получивших высшее образование, включая жительство в запретных дотоле областях Войска Донского, Кубанской и Терской. Тут был и отменён запрет жительства в 50‑вёрстной приграничной полосе; а также возвращено (отнятое при Александре II после 1874) право повсеместного в Империи жительства и «воинским чинам из евреев… безпорочно служившим в действующих войсках»[1190]. И, по случаю рождения наследника трона в 1904, прощены евреям денежные взыскания за уклонения от воинской повинности.

Однако – опозданы были эти уступки. В крутом узле Японской войны, куда увязла Россия, уже не принимали их, как видим, ни еврейские финансисты Запада, ни большинство еврейских деятелей России, ни, тем более, – еврейская молодёжь. И в ответ на обещательные заявления Святополк-Мирского при вступлении в должность, что евреям будет облегчена и черта оседлости, и право избирать занятия, – было выдвинуто заявление «свыше 6000 лиц» (подписи собирала Еврейская Демократическая группа): «Считаем безплодной всякую попытку удовлетворить и успокоить еврейское население какими-либо частичными улучшениями. Считаем несостоятельной всякую политику постепенного устранения тяготеющих над нами ограничений… Мы ждём уравнения нас в правах… как дела чести и справедливости»[1191].

А от правительства, увязшего в войну, – требовать стало легче.

Само собой, при том презрении к власти, каким кипело в те годы российское образованное общество, было бы странно ожидать массовый патриотический энтузиазм от еврейской молодёжи. По данным долголетнего тогда военного министра, а затем главнокомандующего на Дальнем Востоке генерала Куропаткина, «в 1904 году число не явившихся к призыву евреев увеличилось вдвое против 1903 года. Призвано было 66000 евреев; не явилось без уважительных причин свыше 20000. На каждую тысячу призываемых недобор был свыше 300 человек, в то время как недобор среди русского племени составил на 1000 человек – всего 2 человека. Да и те евреи, которые были призваны из запаса, массами бежали с пути на театр военных действий»[1192].

Косвенная американская статистика подсказывает, что с начала Японской войны потекла массовая эмиграция евреев призывного возраста. А именно, за два военных года иммиграция евреев в Америку возросла особо резко среди рабочего (14–44) возраста и мужчин. За 1904 и 1905 – рабочего возраста приехало на 29 тысяч больше, чем следовало бы ожидать (сравнительно с остальными иммигрантами), а мужчин прибыло на 28 тысяч больше, чем следовало бы ожидать (сравнительно с женщинами). После этих двух лет соотношение восстановилось[1193]. (Газета «Киевлянин» привременно утверждала, что «20‑30 тысяч солдат и запасных солдат из евреев… чуть не поголовно скрылись и бежали за границу во время японской войны»[1194].)

В статье «Воинская повинность в России» та же Еврейская Энциклопедия приводит сравнительную таблицу недобора призывников христиан и евреев; и по официальным цифрам относительный недобор евреев в сравнении с христианами составлял, на тысячу призывников: в 1902 – соответственно 30 и 1, в 1903 – 34 и 1. По утверждению Энциклопедии, еврейские призывники могли не явиться и по причинам эмиграции, незарегистрированной смерти, неправильного учёта. Но необъяснённое отсутствие в её таблице именно 1904 и 1905 годов лишает всякой возможности прямо судить о недоборе во время войны[1195].

О воевавших же Энциклопедия утверждает, что в войне участвовало тоже от 20 до 30 тыс. евреев, не считая 3 тысяч евреев-врачей; и указывает, что даже «Новое время», враждебно относившееся к евреям, признавало мужественное поведение евреев на той войне[1196]. – Это вполне согласуется со свидетельством ген. Деникина: «В российской армии солдаты-евреи, сметливые и добросовестные, создавали себе всюду нормальное положение и в мирное время. А в военное – все перегородки стирались сами собой и индивидуальная храбрость и сообразительность получали одинаковое признание»[1197]. – И исторический факт: геройство Иосифа Трумпельдора, который, и руку потеряв, пожелал остаться в строю[1198]. Отличился и не он один.

В конце неудачной для России Японской войны президент Теодор Рузвельт согласился на посредничество в переговорах с Японией (в Портсмуте, США). Ведший эти переговоры Витте вспоминает о «депутации еврейских тузов, являвшихся [к нему] два раза в Америке говорить об еврейском вопросе». Это были Яков Шифф, крупнейший юрист Луи Маршалл, Оскар Страус и др. – Теперь положение России было весьма ущемлённое, и оно диктовало российскому министру более уступчивый тон, чем в 1903. Доводы Витте «вызвали резкие возражения Шиффа»[1199]. Пятнадцать лет спустя член той делегации Краус, к 1920 Президент ложи Бней Брит, вспомнил их так: «Если царь не даст своему народу те свободы, на которые он имеет право, то революция сможет установить республику, через которую те свободы и будут достигнуты»[1200].

В тех же неделях проявилась и ещё одна зреющая мина под русско-американскими отношениями. Провожая Витте, Т. Рузвельт передал предупреждение русскому императору, что давний (с 1832) взаимовыгодный русско-американский торговый договор пострадает, если в России будут применять вероисповедные ограничения к приезжающим американским деловым людям[1201]. Этот протест – с одной стороны, конечно, принципиальный – на практике касался, в основном, уже заметного числа российских евреев, от эмиграции получивших американское гражданство. Они снова возвращались в Россию, – часто и для революционной работы, – но уже как купцы, которые не должны испытывать теперь ограничений в деятельности и местности. Этой мине предстояло взорваться несколькими годами позже.

К 1904 в Штутгарте уже не первый год издавалось «Освобождение» и большая масса русского образованного общества почти нескрываемо принадлежала душой к нелегальному Союзу Освобождения. Осенью 1904 по всем крупным городам России прокатилась «банкетная кампания» с накалёнными и вещательными тостами к свержению «режима». Из-за границы на банкеты тоже подоспевали, с публичными речами (например Тан-Богораз).

«Политическое оживление охватило все круги еврейского общества». Оно готовно втягивалось в это политическое кипячение, уже и без различия классов и партий. И «многие выдающиеся еврейские деятели, даже национально настроенные, входили… в нелегальный „Союз Освобождения“»[1202]. Вместе со всем русским либеральным обществом они были «пораженцами» в японской войне. Вместе со всем обществом восторгались удавшимися «казнями» министров Боголепова, Сипягина, Плеве. А вся русская «прогрессивная» общественность даже толкала евреев в эту сторону, не допускала, чтобы еврей был правее левого демократа, а ещё бы естественней – социалист. Еврей-консерватор – это отталкивало! Даже в академической Еврейской Историко-Этнографической комиссии «в бурные годы уже не было времени для спокойной научной деятельности… надо было „делать историю“»[1203]. – «Радикальные и революционные течения в русском еврействе всегда исходили из того, что проблема равноправия евреев… основная историческая задача российского еврейства будет разрешена только тогда, когда будет отрублена вся голова Медузы, со всеми вьющимися из неё змеями»[1204].

В эти годы сильно активизировалось петербургское Бюро Защиты евреев, с задачей «бороться против антисемитской литературы и распространять надлежащие сведения о правовом положении евреев, с целью, главным образом, влиять на общественное мнение русских либеральных кругов». (В этом, пишет Слиозберг, широко помогали средства международного ЕКО.)[1205] Но влиять – не столько на русское общество. В самой России не возникало филиалов Бюро – ни даже в Москве, Киеве и Одессе: с одной стороны, пропаганда сионизма поглотила «всю энергию наиболее интеллигентных евреев», с другой – пропаганда бундистская захватила большую часть еврейской интеллигентной молодёжи. (Слиозберг настаивал осудить Бунд, Винавер препятствовал тому, считая, что не следует ссориться с Бундом: он «обладает энергией, пропагандистской силой».)[1206] – Однако Бюро Защиты вскоре установило прочные связи взаимной информации и взаимопомощи с Американским Еврейским комитетом (президентами которого были Я. Шифф, затем Луи Маршалл), Англо-Еврейским комитетом (Клод Монтефиоре, Люсьен Вульф), Альянсом в Париже и Комитетом помощи немецким евреям (Hilfsverein der deutschen Juden, Джеймс Симон, Поль Натан)[1207].

Описывает М. Кроль: «Жизненным нервом нашего кружка было „бюро прессы“ [для распространения] достоверной информации о положении евреев в России в современной печати русской и иностранной». Эту работу взял на себя А. И. Браудо. «Он выполнял её превосходно. При тогдашних русских условиях такая работа должна была вестись с большой осторожностью», требовала соблюдать «строжайшую конспирацию. Даже члены „Бюро Защиты“ не знали, каким образом и какими путями ему удавалось провести ту или иную кампанию в прессе… целый ряд статей, появившихся в русской или заграничной повременной печати, и нередко производивших большое впечатление, были доставлены в соответственные газеты и журналы или лично Браудо, или благодаря его усилиям»[1208].

«Доставка достоверной информации» ради возбуждения «той или иной кампании в прессе» – производит несколько жутковатое впечатление, особенно зная уже весь опыт XX века. На сегодняшнем языке это называется: умелое манипулирование прессой.

В марте 1905 Бюро Защиты созвало в Вильне организационный съезд «Союза для достижения полноправия еврейского народа в России»[1209], но на том вскоре самораспустилось, перетекло в руководство Союза Полноправия. (Термин «полноправие» как более сильный, чем «равноправие», предложил Винавер. Ныне его смягчённо вспоминают как «Союз для достижения полного равноправия»[1210].)

Хотели, чтобы этот новый Союз объединил все еврейские партии и группы[1211]. Но бундисты порочили тот съезд и Союз, считая его буржуазным. Однако многие сионисты – не удержались в своей сионистской отдалённости. Поток начавшейся российской революции внёс в их ряды раскол за расколом. И из разных течений повлеклись: ну как не принять участие в том великом, что совершается вот прямо тут? А приняв участие – они повлияли на задуманное чисто гражданское направление съезда. Крепло сознание, что нельзя бороться только за гражданские права – но с той же энергией и за национальные[1212].

Слиозберг возражал этому влиянию сионистов, «желавших выделить евреев из числа граждан России», эти требования «заявлялись часто лишь… с демагогической целью». Ибо российское еврейство «нисколько не было стесняемо в проявлении своей национальной жизни… Было ли уместно возбуждать вопросы о национальной автономии евреев, которой в сущности не имеет ни одна национальность России, тогда, когда и сам русский народ, в своей православной части, далеко не свободен в проявлении своей религиозно-национальной жизни?». Но «время было такое, когда демагогия на еврейской улице приобретала особенное значение»[1213].

Итак, вместо до сих пор всем ясного «равноправия» – ещё не достигнутого, но кажется уже не поспевающего за политическим моментом, – выдвинули лозунг еврейского полноправия. Под полноправием понималось: сверх равноправия ещё «национальная автономия». «Да впрочем, заявившие эти требования едва ли отдавали себе ясный отчёт о смысле и содержании этих требований. Учреждение еврейских школ никаким законом ограничено не было. Требовался русский язык… поскольку речь идёт не о хедерах. Но и… другие более цивилизованные государства… держались государственного языка как в сношениях