рангом к Витте, не с ответом, а с обвинением: «ясно и недвусмысленно» заявить ему, что волна погромов организована «по инициативе и при поддержке правительства»[1331].
После двух лет революционных сотрясений в России взявшие верх в российском еврействе вожди не хотели и думать о дальнейшем добывании еврейского равноправия прежней постепеновщиной. Себя они ощущали на победном гребне – и не нуждались идти к царю верноподданными просителями. Да они и гордились уже явленной отвагой еврейской революционной молодёжи. (Надо представить всю мнимую незыблемость старой императорской армии, чтобы ощутить эту сцену, как перед строем Ростовского гренадерского полка – его командира полковника Симанского арестовывает еврей-вольноопределяющийся!) А что? – может быть, эти революционеры вовсе и не совершили «национальной измены», как обвинял Дубнов, а были-таки правы? – после 1905 года сомневались теперь осторожные и состоятельные евреи.
Каким же был итог 1905 года для всего российского еврейства? С одной стороны, «революция 1905 г. принесла в общем итоге положительные результаты… [она] дала евреям, не имевшим ещё гражданского равноправия – равноправие политическое… Никогда не стоял еврейский вопрос так благоприятно в общественном мнении, как после „Освободительного движения“»[1332]. Но, с другой стороны, после сильного участия в революции евреев – теперь уже всех евреев тем больше отождествляли с ней. В. Шульгин в 1907 с трибуны Государственной Думы предлагал констатировать в резолюции: «…западная половина России от Бессарабии до Варшавы кишит ненавистью к евреям, которых она считает главными виновниками всех бед…»[1333].
И это находит косвенное подтверждение в усилившейся еврейской эмиграции из России. Если ещё в 1904 и 1905 мы видели рост в эмиграции главным образом мужчин средних лет, то, начиная с 1906, она сильно взросла во всех слоях еврейства. Вот когда она действительно сдвинулась: не от погромов 1881–82, а от погромов 1905–06. Теперь – только в Соединённые Штаты эмигрировали из России: в 1905–06 – 125 тыс., в 1906–07 – 115 тыс.[1334]
Одновременно же с тем, пишет Б. И. Гольдман, «в короткие годы бури и натиска высшие учебные заведения не придерживались строго процентной нормы для евреев, и появившиеся в результате сравнительно значительные кадры еврейской профессиональной интеллигенции, с большей ловкостью, чем русская, завоёвывавшей рынок и далеко не всегда отличавшейся строгостью нравов в этой конкуренции, – создали представление о „еврейском засилии“ в области умственного труда»[1335]. А «в составленном в 1906 в министерстве народного просвещения „Проекте университетов“ вообще ничего не говорилось о процентной норме». В 1905 студентов-евреев в России числилось 2247 (9,2 %), в 1906 их было 3702 (11,6 %), а в 1907–4266 (12 %)[1336].
В опубликованной 25 августа 1906 правительственной программе реформ обещалось рассмотреть, какие ограничения для евреев, «как вселяющие лишь раздражение и явно отжившие», могут быть немедленно отменены.
Но в то же время российское правительство было сильнейше обезкуражено и самой революцией (растянувшейся ещё на два года разлитого и просто уголовного террора, едва удержанного Столыпиным) – и яркой заметной долей евреев в этой революции.
Раздосадованные не только этой раздёрганной революцией, но ещё и обиднейшим поражением в японской войне, петербургские верхи всё же поддавались соблазнительно простому объяснению, что Россия ничем органически не больна, что вся революция, отначала и целиком, есть злобная еврейская затея и часть мирового иудо-масонского заговора. Всё объяснить единою причиною: евреи! Давно была бы Россия в зените мировой славы и могущества, если бы не евреи!
И этим близоруким, удобным объяснением вельможные круги ещё безповоротнее определяли своё близкое падение.
Суеверная убеждённость в исторической силе заговоров (хотя бы такие и состаивались, частные или общие) совсем упускает из виду главную причину неудач отдельных лиц или государственных образований: человеческие слабости.
Наши русские слабости – и определили печальную нашу историю, под уклон – от безсмыслицы никонианского раскола, жестоких петровских безумств и уродств, и через национальный обморок послепетровской чехарды, вековую трату русских сил на внешние, чужие задачи, столетнее зазнайство дворянства и бюрократическое костенение сквозь XIX век. Не посторонний заговор был, что мы покинули наше крестьянство на вековое прозябание. Не посторонний заговор был, что величавый и жестокий Петербург подавлял тёплую малороссийскую культуру. Не посторонний заговор был, что по четыре министерства не могли рассудить, кому же из них принадлежит какое-нибудь дело, и годами изморочно прокручивали его по четырём кругам, ещё в каждом от помощника столоначальника до министра. Не посторонний заговор был, что один за другим наши императоры не понимали темпа мирового развития и истинных требований времени. Сохранялись бы в нас духовная чистота и крепость, истекавшие когда-то от Сергия Радонежского, – не страшились бы мы никаких ни заговоров, ни раззаговоров.
Нет, никак не сказать, что евреи «устроили» революцию Пятого или Семнадцатого годов, как их не устраивала и ни одна другая, в целом, нация. Да и ни русские, ни украинцы, в целом как нация, не устраивали еврейских погромов.
Легко бы всем нам оглядеться на революцию и отречься от своих «отщепенцев». Это были, мол, «не-еврейские евреи»[1337] или – то были «интернационалисты, а не русские». Но ни одна нация не может не отвечать за своих членов. Мы, как нации, подпитываем их развитие.
В случае революционной еврейской молодёжи (и, увы, их воспитателей) и тех евреев, которые «были важной движущей силой революции»[1338], забыт был мудрый совет Иеремии иудеям, переселённым в Вавилон: «И заботьтесь о благосостоянии города, в который Я переселил вас, и молитесь за него Господу; ибо при благосостоянии его и вам будет мир» (Иерем. 29:7).
А присоединившиеся к революции российские евреи – рвались этот Город опрокинуть, не предвидя последствий.
* * *
Роль маленького, но энергичного еврейского народа в протяжной и раскидистой мировой истории – несомненна, сильна, настойчива и даже звонка. В том числе и в русской истории. Однако она остаётся – исторической загадкой для всех нас.
И для евреев – тоже.
Эта странная миссия – отнюдь не приносит и счастья им.
Глава 10
В думское время
Манифестом 17 октября 1905 начался, а после года столыпинского министерства и утвердился качественно новый период русской истории – период думской монархии, или ограниченного самодержавия, в который началось быстрое заметное потеснение прежних государственных устоев – безбрежности царских прав, непроницаемости министерств и незыблемости вельможной иерархии. Всем верхам этот переход дался с большим неприятием, и лишь твёрдые деятельные умы успевали достойно войти в новое время. Но не сразу освоилась и общественность с новым порядком выборов, думской гласностью (и ещё трудней – с думской ответственностью), а уж на левом её краю неистовые ленинцы вместе с неистовыми бундистами вовсе бойкотировали выборы в 1‑ю Государственную Думу: не надо нам ваших парламентов, мы пойдём через взрывы, кровь и сотрясения! И «отношение Бунда к тактике еврейских депутатов в Думе было резко отрицательное»[1339].
Но российские евреи, ведомые «Союзом для достижения полноправия», отнеслись к новому думскому устроению с неошибочным сочувствием, «приняли очень живое участие в выборах, голосуя в большинстве случаев за представителей [кадетской] партии, выставившей на своём знамени дарование евреям равноправия». Так настроены были и иные очнувшиеся революционеры. Например, Исаак Гурвич, эмигрировавший в 1889 и затем в США – активный левый марксист, один из создателей американской социал-демократической партии, – в 1905 вернулся в Россию и избран выборщиком Государственной Думы[1340]. – В выборах не было ограничений для евреев, и в 1‑ю Думу было избрано 12 депутатов-евреев, правда большинство из них – из черты оседлости, местные, а столичные вожди еврейства не имели там ценза и потому не могли быть избраны: из них в Думу вошли только М. Винавер, Л. Брамсон[1341] и крещёный М. Герценштейн (которому добровольно уступил своё место кн. П. Долгоруков).
При заметной численности депутатов-евреев в Думе, депутаты-сионисты предлагали образование «отдельной еврейской фракции» с «дисциплиной настоящей политической партии», но несионистские депутаты отвергли эту мысль, лишь согласились «время от времени собираться на совещания по вопросам, касающимся специально еврейских интересов»[1342], однако уж тут приняли «обязательную дисциплину в смысле полного подчинения решениям коллегии, состоявшей из членов Думы и членов Комитета Полноправия»[1343] («политическое бюро»).
Вместо этого укреплялся прочный союз евреев с кадетской партией. «Местные отделения Союза [Полноправия] и конституционно-демократической партии нередко состояли из одних и тех же людей»[1344]. (А Винавера в шутку называли «кадетом Моисеева закона».) «В черте оседлости евреи составляли подавляющее большинство членов [кадетской] партии, во внутренних губерниях – вторую по численности национальную группу… Как писал С. Витте, „почти все еврейские интеллигенты, кончившие высшие учебные заведения, пристали к партии „Народной свободы“ [т. е. кадетам]… которая сулила им немедленное равноправие. Партия эта в значительной степени обязана своим влиянием еврейству, которое питало её как своим интеллектуальным трудом, так и материальным“»[1345]. – Евреи «дали конституционно-севрюжинскому русскому „Освободительному движению“ 1905 года… планомерность и сосредоточенность»[1346].
Всё же, вспоминает видная кадетка А. Тыркова, «главными созидателями и руководителями кадетской партии были не евреи. Среди кадетов-евреев не нашлось такого крупного человека, который мог бы повести за собой русских либералов, как в середине XIX века еврей Дизраэли повёл английских консерваторов… самые значительные люди в кадетской партии были русские. Это не значит, что я отрицаю влияние евреев, растворившихся в нашей толпе. Самая их неугомонность не могла не действовать. Своим присутствием, своей активностью они напоминали о себе, о том, что надо их выручать, помнить об их положении». И далее: «Вдумываясь в пути и перепутья еврейских влияний [в кадетской партии], нельзя обойти Милюкова. Он с самого начала стал их любимцем, был окружён кольцом темноглазых почитателей, в особенности почитательниц… они, под сурдинку, баюкали его своими мелодиями, заласкивали его, без всякого стеснения осыпали его до комизма вздутыми похвалами»[1347].
В. А. Оболенский, тоже член ЦК кадетской партии, описывает кадетский клуб времени 1‑й Думы на углу Сергиевской и Потёмкинской. Там сливались верхи российского секулярного еврейства и верхи русской политизированной интеллигенции: «Там всегда было людно, и публика, среди которой преобладали богатые петербургские евреи, была нарядная: дамы в шёлковых платьях, с бриллиантовыми брошками и кольцами, мужчины – с буржуазно-лощёными, упитанными и самодовольными физиономиями. Даже нас, демократически настроенных депутатов, вид этого „кадетского клуба“ несколько шокировал. Можно себе представить, как неуютно себя там чувствовали крестьяне, приходившие на заседания нашей фракции… „Господская партия“, решали они про себя и переставали к нам ходить»[1348].
На местах взаимодействие Союза Полноправия и кадетской партии осуществлялось не только обезпечением «как можно большего числа кандидатов-евреев», но и: «местным отделениям [Союза Полноправия] предписывалось поддерживать [неевреев], кто обещает содействовать эмансипации евреев»[1349]. Как поясняла в 1907 кадетская «Речь», в ответ на неоднократные запросы других газет: «„Речь“ в своё время совершенно точно указала условия соглашения с еврейской группой… группе предоставлено право отвода выборщиков и право возражения против
