социализма», – такие вожди, как М. Рафес, М. Фрумкина-Эстер, А. Вайнштейн, М. Литваков[307].
Как? – и Бунд? Тот воинственнейший в революцию 1905 года Бунд, такой непримиримый даже к ленинской линии, такой принципиальный прежде насчёт культурно-национальной автономии евреев? Да, и он… «После установления советской власти руководство Бунда в России раскололось на правых и левых (1920). Значительная часть правых эмигрировала, а левые ликвидировали Бунд (1921) и частично были приняты в коммунистическую партию – РКП(б)»[308]. – Из бывших бундовцев: неуцепимый Давид Заславский – на десятилетия он станет язвительной звездою сталинской публицистики (ему поручат бичевать и Мандельштама, и Пастернака). – Ещё – братья Леплевские, Израиль и Григорий. (Израиль сразу, с 1918, и до остатка жизни окунётся в чекизм. Григорий с 1920 займёт видный пост в НКВД, даже и.о. зам. наркома, потом председатель Малого совнаркома РСФСР, в 1934–1939 – зам. Генерального прокурора СССР, в 1939 – репрессирован.) – И Соломон Котляр, сразу пошагавший в первые секретари Оренбургского, Вологодского, Терского губкома, Орловского окружкома компартии. – Или бундовец Абрам Хейфец: вернулся в Россию после февраля 1917, вошёл в президиум главного комитета Бунда на Украине, член ЦК Бунда, но в октябре 1917 – уже за большевиков, с 1919 – в головке Коминтерна[309].
К левым бундовцам присоединились после 1917 года левые части сионистов-социалистов и СЕРПа, а в 1919 вошли в РКП. Левое крыло Поалей-Цион – тоже, в 1921[310]. (Ещё и в 1926 по партийной переписи РКП числилось до двух с половиной тысяч бывших бундистов. Конечно, иные из них потом попали под колесо: «при Сталине большинство их было подвергнуто жестоким преследованиям»[311].)
Бикерман восклицает: «Бунд, разыгрывавший роль представителя „еврейских рабочих масс“, присоединился большей и более активной своей частью к большевикам»[312].
А Давид Азбель в своих мемуарах частично объясняет мотивы такого перехода по дяде своему, Арону Исааковичу Вайнштейну, крупному бундисту, только что упомянутому выше: «Он раньше других постиг, что его партия, так же как и другие социалистические партии, обречена на гибель… Понял он и другое: выжить и защитить интересы евреев он сможет только примкнув к большевикам»[313].
И – у скольких же был такой мотив перехода в коммунисты: 1) выжить; 2) защитить интересы евреев? На время – удавалось и то и другое.
Не менее отметно, что после Октября и другие социалистические партии – эсеры и меньшевики, как мы знаем, имевшие евреев многочисленно в своём руководстве, – не стали каменной стеной против большевизма; пренебрежа даже тем, что большевики разогнали их Учредительное Собрание, – замялись, заколебались, тоже раскололись, объявляли то нейтралитет в Гражданской войне, то выжидание, а эсеры открыли большевикам участок Восточного фронта и взялись разлагать белые тылы.
Но и в числе лидеров рабочего сопротивления большевикам в 1918 встречаются еврейские имена; в числе 26, подписавших в Таганской тюрьме «Открытое письмо заключённых по делу Рабочего съезда» – еврейских имён, видимо, четверть[314]. И к этим меньшевикам большевики были безпощадны. Летом 1918 расстрел Р. Абрамовича, крупного меньшевицкого лидера, был остановлен лишь письмом Ленину из австрийской тюрьмы помилованного в Австрии Фридриха Адлера, убийцы австрийского премьера в 1916. – Стойко держались Григорий Биншток, Семён Вайнштейн – и после многих арестов высланы-таки за границу[315].
В феврале 1921 в Петрограде меньшевики хотя и поддерживали недовольство голодных и обманутых рабочих, хотя и подталкивали их к протестам и стачкам – но нерешительно. И не хватило у них смелости возглавить это движение в момент Кронштадтского восстания. А всё равно – пострадали.
Немало мы знаем и меньшевиков, перешедших к большевикам, – эта лёгкость перемены партийного ярлыка. – «Примкнул» Борис Магидов (пошёл начальником политотделов 10‑й армии, затем всего Донбасса, секретарём Полтавского, Самарского губкомов, инструктором ЦК). – Прямые перебежчики были: Абрам Деборин (и пошёл по вершинам красной профессуры, и всем нам морочил голову диаматом-истматом); Александр Гойхбарг (Сибревком, обвинитель на процессе колчаковских министров, в коллегии Наркомюстаи до председателя Малого совнаркома). И одни долго устаивали до ареста, как И. Ляховецкий-Майский[316], другие – в большом числе раздавлены, начиная с процесса измышленного «Союзного бюро меньшевиков» в 1931 (туда попал и Гиммер-Суханов, теоретик тактики Исполнительного Комитета в марте 1917). Устроена была большая облава на них по всему Союзу.
Из перемётчиков от эсеров можно отметить Якова Лившица (с 1919 – зампред Черниговской Губчека, потом Харьковской, затем и председатель Киевской Губчека, быстро продвигался, до зампреда ГПУ Украины). – Из перебежчиков от анархо-коммунистов выделился Лазарь Коган (армейский Особотдел, пом. нач. войск ВЧК, с 1930 – начальник ГУЛага, с 1931 – возглавил Беломорстрой НКВД). – Встречаются и вовсе извилистые биографии: Илья Кит-Вийтенко, лейтенант австрийской армии, попал к русским в плен; с большевиков пошёл по младшим командным должностям ЧК‑ГПУ, потом армейским, и в 30‑е годы – один из реформаторов РККА. Сидел 20 лет[317].
А что ж – сионисты? Мы помним, что в 1906 они постановили и возгласили, что не могут остаться в стороне от общероссийской борьбы против самодержавного гнёта и активно включаются в неё. Вопреки этому, в мае 1918, при общероссийском гнёте никак уж не меньшем, – они объявили, что в вопросах внутрироссийской политики теперь будут нейтральны, «очевидно в надежде предотвратить» со стороны большевиков «обвинение в контрреволюционности»[318]. И сперва – сработало. Весь 1918 и половину 1919 не испытывали от большевиков стеснений, летом 1918 ещё провели в Москве всероссийский съезд еврейских общин, и в сотнях общин «Палестинскую неделю», без препятствий выходили их газеты, создан юношеский «Гехалуц»[319]. – Весной 1919 то там, то здесь местные власти начали закрывать сионистскую прессу. А осенью 1919 иных сионистов брали под арест («шпионаж в пользу Англии»). Весной 1920 сионисты устроили в Москве свою всероссийскую конференцию, – однако все участники её (90 человек) были посажены в Бутырки, некоторые получили и сроки – но отхлопотаны приехавшей из Америки делегацией еврейских профсоюзов. «Президиум ВЧК объявил, что сионистская организация является контрреволюционной и её деятельность запрещается в Советской России… С того времени для сионистов началась пора подполья»[320].
Вдумчивый М. Хейфец уместно напоминает: ведь с Октябрьским переворотом точно совпала по времени и декларация Бальфура – первый реальный шаг на пути создания самостоятельной еврейской государственности. И что же? – «Часть еврейского поколения идёт путём Герцля и Жаботинского. Другая часть (и добавим: много бо́льшая – А. С.) не выдержала искушения и пополняет банду Ленина-Троцкого-Сталина». (То самое, чего боялся Черчилль.) «Путь Герцля казался тогда далёким и почти нереальным. Путь Троцкого и Багрицкого позволял евреям выпрямиться сейчас, сразу же стать не просто равной нацией в России – но привилегированной»[321].
И тут виднейший перебежчик, конечно, Лев Мехлис (из «Поалей-Цион»). Карьера его широко известна: и в секретариате Сталина, и в редколлегии «Правды», и начальник Главного Политуправления Красной армии, и первый зам. наркома обороны, и нарком госконтроля, и губитель нашего крымского десанта в 1942.И после членства в Оргбюро ЦК похоронен в кремлёвской стене[322].
Конечно, была значительная прослойка в российском еврействе, которая не приняла большевизма. Не ринулись в большевизм ни раввины, ни приват-доценты, ни известные врачи, ни масса обывателей. Тыркова пишет в том же месте своей книги, рядом: «Это еврейское преобладание среди советских властей приводило в отчаяние тех российских евреев, кто, вопреки жестокой несправедливости царского режима, видели в России свою родину, жили общей жизнью с русской интеллигенцией и вместе с нею отказывались как-либо сотрудничать с большевиками»[323]. – Но им не дан был тогда общественный голос, и эти страницы, естественно, заняты не их именами, а – победителями, взнуздавшими ход событий.
Отдельно возвышаются два прославленных террористических акта, оба еврейскими руками, против большевиков в 1918: убийство Урицкого Леонидом Каннегиссером и покушение на Ленина Фанни Каплан. И с этой стороны тоже еврейская судьба – оказаться в числе первых. Ну, при стрельбе в Ленина скорей были эсеровские счёты. Но в отношении Каннегиссера, потомственного дворянина по наследству от деда, и принятого в юнкера с лета 1917 (кстати – приятель Сергея Есенина), я вполне принимаю объяснение Марка Алданова: что это было чувство еврея, желающего и перед русским народом, и перед историей противопоставить именам Урицкого и Зиновьева – еврейское имя. В таком духе он, перед покушением, передал записку сестре: что мстит за Брестский мир; и от чувства унижения за участие евреев в установлении власти большевиков; и за казнь в ПетроЧека своего товарища по артучилищу.
Надо сказать, в последнее время появились исследовательские статьи о сомнительных обстоятельствах обоих покушений[324]. Есть весьма убедительные соображения, что Фанни Каплан вовсе не стреляла в Ленина, а схвачена была для «закрытия следствия», удобная случайная жертва; и есть аргументы, что, мол, Каннегиссеру власти создали условия для такого выстрела. Во втором я очень сомневаюсь: ни ради какой провокации не стали бы большевики подставлять своего любимого председателя ЧК. – Но смущает, правда: каким образом в наступившем затем Красном Терроре, когда расстреливали по стране тысячи совсем невинных заложников, уж совсем посторонних к делу, – вся семья Каннегиссеров была выпущена из тюрьмы, а вскоре и за границу, – никак не по-большевицки! Или это какое же сильнейшее заступничество на самых большевицких верхах? – Из новейшей публикации узнаём даже, что родственники и друзья Л. Каннегиссера разрабатывали план вооружённого налёта на ПетроЧека, для освобождения Леонида, и все они были затем из-под ареста освобождены и продолжали жить в Петрограде непреследуемые. Объяснение такой милости большевицких властей усматривают в том, что они не хотели ссориться с влиятельными в Петрограде еврейскими кругами. Семья Каннегиссеров сохранила иудейское вероисповедание, а мать Леонида Розалия Эдуардовна на одном из допросов заявила, что Леонид убил Урицкого за то, что тот «ушёл от еврейства»[325].
Вот и ещё еврейское имя, до сих пор незаслуженно мало известное, не прославленное, как следовало бы: героя антибольшевицкого подполья Александра Абрамовича Виленкина, в свои 17 лет пошедшего добровольцем на войну 1914 года, в гусары; получившего 4 Георгиевских креста, произведенного в офицеры, а к революции уже в штаб-ротмистра; в 1918 – он в подпольном «Союзе защиты Родины и свободы»; схвачен чекистами лишь потому, что после провала организации задержался уничтожать документы. Собранный, умный, энергичный, непримиримый к большевикам, он и в подпольи, и в тюрьмах вдохновлял многих других на сопротивление – и, разумеется, расстрелян чекистами. (Данные о нём – от его соучастника по подполью 1918 и потом сокамерника в советской тюрьме в 1919 Василия Фёдоровича Клементьева, капитана русской армии.)[326]
Этих борцов против большевизма – с какими бы то ни было побуждениями – мы помним и как евреев. Печально, что их оказалось мало. Как и всей соединённой белой силы
