как выдумает.)[359] – Приводит и Короленко случай, как мельники Аронов и Миркин были безсудно расстреляны за то, что нарушили несуразную коммунистическую цену на муку[360]. – Ещё и такой пример. Бывший киевский губернатор Суковкин в 1913 выступил в защиту Бейлиса. С приходом красных арестован. Тысячи киевских евреев подписали прошение в его защиту – но ЧК расстреляла его.

Как же объяснить, что население России – в целом – сочло новый террор «еврейским террором»? Ведь сколько и ни к чему не касавшихся евреев обвинены так? Почему и в красных рядах, как мы прочли, и в белых, вообще у народа – отложилось впечатление, что чекисты и евреи – едва ли не одно и то же? И кто виновен в таком впечатлении? – Многие, в том числе и Белая армия, о чём ниже. Но никак не в последнюю очередь сами те чекисты, кто ревностной службой в верхушке ЧК послужил такому отождествлению.

Сегодня звучат горькие жалобы – ведь к власти прильнули не только же те евреи? и почему ожидать от тех евреев-чекистов поведение снисходительнее остальных? Справедливо. Но эти возражения не изменят горькой несомненности: к тем чекистам-евреям, в то время верховным, по положению и чинам, представителям российских евреев (как страшно это ни звучит), прикатила власть в неслыханных размерах, каких эти чекисты ещё недавно и вообразить не могли. И эти (не избранные своим народом) его представители не нашли в себе самоудержания, проверяющей трезвости – опомниться, остановиться, устраниться. По пословице: ах, не торопись хватать, одуй пальцы! А еврейский – хотя не избиравший тех чекистов – народ, еврейская городская, уже многочисленная и активная общественность (были же среди них и благоразумные старики?!) тоже не сумели остановить их: ведь мы же – малое меньшинство в этой стране. (Да уже в те годы кто слушался стариков!)

Г. Ландау пишет: «Деклассирование, опрокинув все органические слои еврейства, уничтожило внутренние силы сопротивления и даже устойчивости, бросив и их под колесницу торжествующего большевизма». И находит, что, помимо идей социализма, сепаратистского национализма и перманентной революционности, «поразило нас то, чего мы всего менее ожидали встретить в еврейской среде, – жестокость, садизм, насильничанье, казалось чуждое народу, далёкому от физической воинственной жизни; вчера ещё не умевшие владеть ружьём, сегодня оказались среди палачествующих головорезов»[361].

Вот ещё о вышеупомянутой Ревекке Пластининой-Майзель из Архангельского губревкома: «Знаменитая жестокостью по северу России… [она] добровольно „дырявила затылки“ и лбы… расстреляла собственноручно свыше ста человек». И тут же «о Баке, который за свою молодость и жестокость носил название „кровавого мальчика“» – сперва «в Томске, потом председатель губернской „чрезвычайки“» в Иркутске[362]. (А Пластинина свою карьеру пронесла и вплоть до Верховного Суда РСФСР, где состояла в 1940‑х годах[363].) – Кто-то вспомнит карательный отряд Мандельбаума на архангельском севере, кто-то – отряд «Мишки-Япончика» на Украине…

И – чего ожидать от тамбовских крестьян, если в мрачном логове тамбовского губкома, в разгар подавления великого крестьянского восстания в этой срединно-русской чернозёмной губернии, вдохновители хлебной развёрстки, секретари губкома – П. Райвид и Пинсон, а зав. отделом пропаганды Эйдман? (Здесь же и А. Г. Шлихтер, мы помним его по Киеву 1905 г., – теперь председатель губисполкома.) Тамбовский губпродкомиссар, который непомерным отбором хлеба и вызвал восстание, – Я. Гольдин, а прославившийся начальник продотряда, поровший крестьян за несдачу, – Н. Марголин. (Да – и казнил.) По словам Какурина, начальника штаба у Тухачевского, полномочным представителем ВЧК по Тамбовской губернии в те месяцы был – Лев Левин. – Да не одни же евреи, разумеется! Но если с февраля 1921, когда за подавление восстания взялась сама Москва, верховное руководство подавлением, «Межведомственную комиссию по борьбе с бандитизмом», возглавил Эфраим Склянский, тамбовский крестьянин узнавал то из прокламаций и делал свои выводы.

Что говорить тогда о донском геноциде, – а в нём сотни тысяч уничтоженных донских казаков, возрастного цвета мужского казачества. С той историей, с теми счётами, что лежали между евреем (революционным) и казаком, – что ожидать и от казацкой памяти?

В августе 1919 Добровольческая армия вошла в Киев, раскрыла несколько чрезвычаек, ещё недавние трупы расстрелянных; именные списки их, составленные по траурным объявлениям, помещённым в возобновлённом «Киевлянине», приводит Шульгин[364], – это почти сплошь славянские имена; притом расстреливался «русский отбор». О киевской чрезвычайке и её командном составе можно прочесть в материалах «Особой Следственной Комиссии на Юге России» (показания арестованного в Киеве следователя ЧК)[365]: «Число сотрудников „чека“ колебалось от 150 до 300… процентное отношение евреев к остальным сотрудникам „чека“ равнялось 75: 25, а командные должности находились почти исключительно в их руках». Из 20 членов Комиссии, т. е. головки, решавшей людские судьбы, 14 были евреи. «Все арестованные содержались или при „чека“, или в Лукьяновской тюрьме… Для расстрела был оборудован специальный сарайчик – при доме на Институтской, № 40, уг. Левашевской, куда перешла с Екатерининской „губчека“. В этот сарайчик палач (…а иногда „любители“ из чекистов) заводил совершенно нагою свою жертву и приказывал ей лечь ничком. Затем выстрелом в затылок кончал со своею жертвой. Расстрелы производились из револьверов (чаще всего Кольты). Но ввиду стрельбы на близком расстоянии обыкновенно от выстрела черепная коробка казнённого разлеталась в куски… Следующая жертва приводилась тем же порядком и укладывалась рядом… Когда число жертв превышало… вмещаемое сарайчиком, то новые жертвы укладывались на прежде казнённых или расстреливались при входе в сарайчик… Все жертвы шли на казнь обыкновенно не сопротивляясь».

О том и «шелестела народная молва». – Вот петроградская сцена, приводимая Ремизовым (с его ревдемократическим прошлым никак его в антисемитизме не заподозрить): «Тут недавно возле Академии ученье было, один красноармеец и говорит: „Товарищи, не пойдёмте на фронт, всё это мы из-за жидов дерёмся!“ А какой-то с портфелем: „Ты какого полку?“ А тот опять: „Товарищи, не пойдёмте на фронт, это мы всё за жидов!“ А с портфелем скомандовал: „стреляйте в него!“ Тогда вышли два красноармейца, а тот побежал. Не успел и до угла добежать, они его настигли, да как выстрелят – мозги у него вывалились и целая лужа крови»[366].

И у Кронштадтского восстания уже был антиеврейский характер (и тем более оно было обречено): уничтожали портреты Троцкого и Зиновьева, но не Ленина. И объясняться с кронштадтцами Зиновьев не посмел поехать – разорвут. Послали Калинина.

В феврале 1921 и в Москве были рабочие забастовки – и с лозунгом: «Долой коммунистов и евреев!».

Мы уже упоминали, что большинство российских социалистов, а среди них было множество евреев, в Гражданской войне были, конечно, за Ленина, а не за Колчака, и многие из них прямо воевали за большевиков. (Например, бундовец Соломон Шварц: при Временном правительстве – директор департамента в одном из министерств, в Гражданскую – добровольцем в Красной армии, не указал, в каком чине, потом – эмигрировал, за границей опубликовал одну, вторую книгу о положении евреев в СССР, суждения его мы ещё будем приводить.)

И казалось так, что не только евреи-большевики, но будто и всё еврейство в целом избрало свою сторону в Гражданской войне: красных. Сказать – на этот выбор их ничто не толкнуло? Нельзя. Сказать – другого выхода не было? Тоже нет.

В том же Киеве Шульгин описывает грандиозный Исход, на Покров, 1 октября 1919, – из города, обречённого к сдаче большевикам, – исход одних русских, с котомками, пешком, через днепровские мосты; предполагает он, что – тысяч шестьдесят. А «евреев не было в этом исходе; их не заметно было среди этих многих тысяч русских (мужчин, женщин и детей), с узелками в руках струившихся через великолепный Цепной мост, под грустной сеткой дождя». А было тогда евреев в Киеве, пишет Шульгин, свыше 100 тысяч. И ведь сколько же в Киеве было богатых и богатейших евреев – не ушли, остались ждать большевиков. «Евреи не захотели разделить нашу судьбу. И этим провели между собой и нами новую и, может быть, самую глубокую борозду»[367].

Сходно – и во многих других местах. По свидетельству эсера С. Маслова: «Это действительно факт, что в городах южной России, особенно в городах правобережной Украины, по многу раз переходивших из рук в руки, появление советской власти наибольшую радость и наиболее показное сочувствие вызывало в еврейских кварталах, нередко только в них одних»[368].

Современный американский историк (Брюс Линкольн, автор большого труда о нашей Гражданской войне) «сказал, что вся украинская Чека почти на 80 % состояла из евреев», и это «объясняется тем, что до прихода красных там не прекращались жестокие погромы, самые кровавые со времён Богдана Хмельницкого»[369]. – К погромам мы сейчас перейдём, но невозможно не отметить, что временна́я последовательность была зримо обратная: эти 80 % состояли в ЧК уже в 1918, к началу 1919, – петлюровские же погромы раскатились в течении, на протяжении 1919 года (погромы от белых – с осени того года).

Однако невозможно найти ответа извечному вопросу о том, кто виноват, кто довёл до гибели. Объяснять действия киевского ЧК тем только, что три четверти там были евреи, – разумеется, неверно. Но тут – опять же вопрос и для еврейской памяти и осмысления.

И были, были в те годы евреи, взывавшие к своим соплеменникам в попытке высокого осмысления трагедии, постигшей Россию, а вместе с ней – и русское еврейство. В воззвании «К евреям всех стран!» эта группа авторов пишет в 1923 году: «Непомерно рьяное участие евреев большевиков в угнетении и разрушении России… вменяется нам в вину… Советская власть отождествляется с еврейской властью, и лютая ненависть к большевикам обращается в такую же ненависть к евреям… [Мы] исходим из твёрдого убеждения, что и для евреев, как и для всех населяющих Россию племён, большевики есть наибольшее из возможных зол, что бороться всеми силами против владычества над Россией всесветного сброда – святой долг наш перед человечеством, перед культурой, перед Родиной и еврейским народом»[370]. – Но в еврейской общественности «эти выступления были встречены великим возмущением»[371]. (Об этом – в следующей главе.)

* * *

Гражданская война отчасти переливалась и за границы России. Скажем немного и об этом (хотя события в Европе – вообще за пределами этой книги).

Пошли большевики в Польшу в 1920. (Тут – они вспомнили и ловко обернулись использовать русский «национальный порыв и национальное воодушевление», о чём была передовица Нахамкиса-Стеклова в «Известиях»[372].) И в Польше, видимо, еврейское население встречало Красную армию горячо. По советскому источнику: в боях против поляков под Минском участвовали целые батальоны еврейских рабочих[373]. – И Еврейская Энциклопедия: «Поляки неоднократно обвиняли евреев в поддержке их противников, в