что готовил его наш вице-консул Абрам Хассис, 33‑х лет, – и вот убит китайскими солдатами (в «Известиях» на первой же странице несколько статей, фотография и некролог, там «группа товарищей по борьбе» во главе с Куйбышевым и уподобление убитого – Фурманову, Фрунзе, не мелко)[608].

В 1922 Горький говорил академику Ипатьеву, что советская торговая миссия в Берлине – на 98 % состоит из евреев[609]. И можно думать, что тут преувеличение не большое. – Сходная картина и в других западных столицах, по мере их освоения Советами. Что такое была «работа» в раннесоветских торгпредствах – живейше описано в книге Г. А. Соломона[610], первого советского торгпреда в Таллине – первой европейской столице, признавшей большевиков. Нет слов пересказать это раннебольшевицкое безмерное, безсчётное ограбление России (одновременно с подрывной деятельностью против западных государств) и собственное разложение, вырождение этих деятелей.

Вскоре после того разговора с Ипатьевым Горький «был с негодованием раскритикован советской прессой за статью, в которой порицал советское правительство за размещение стольких евреев по ответственным позициям в правительстве и индустрии. Он не имел возражений против евреев как таковых, но, уклонясь от своего взгляда в 1918, думал, что должны доминировать русские»[611]. – И созвучная московская «Дер Эмес» («Правда») с возмущением откликалась: «Что же, они (Горький и Шолом Аш, взявший интервью. – А. С.) предлагают, чтобы евреи отказались от всякого участия в правительственном аппарате? Чтобы они убрались с дороги? Такое решение может быть принято только контрреволюционерами или трусами»[612].

Однако в течение 20‑х годов такого не случилось. В уже названной публикации «Евреи в Кремле» автор, смакуя «Ежегодник Народного Комиссариата по иностранным делам» за 1925 год, знакомит нас с некоторыми ведущими именами из центрального аппарата НКИД, указывая и посты. – А «в литературно-издательской части наркомата не нахожу ни одного нееврея». – А далее, с явным умилением отмечает автор, «начинается перечень состава полномочных представительств и консульств СССР за границей, и тут выясняется, что не было тогда в мире страны, в которую Кремль не направил бы своего верного еврея!»[613] И приводит их развёрнутый список.

Немало еврейских имён мог бы найти автор «Алефа» в Верховном Суде РСФСР 20‑х годов[614], и в Прокуратуре, и в РКИ. А вот уже встречавшийся нам А. Гойхбарг, после председательства в Малом совнаркоме, – разрабатывает законодательство нэповского периода, руководит составлением Гражданского кодекса РСФСР, он же директор Института советского права[615].

Много трудней обозреть власти областные-краевые – и не только потому, что они в центральной прессе мало мелькали, – ещё более из-за изумительной их подвижности, перебросчивости с поста на пост. Эти многочисленные и дальние переброски руководителей – в ленинское время вызывались острой нехваткой надёжных кадров, а в сталинское могли быть и признаком недоверия: оторвать от наросших связей?

Вот несколько траекторий. – Лев Марьясин: побывал секретарём губкома Орловского, он же – председатель Совнархоза Татарии, и потом – зав. отделом в ЦК Украины, и ещё потом – председатель правления Госбанка СССР, и ещё зам. наркомфина. – Или Морис Белоцкий: начальник политотдела Первой Конной армии (сила!), участник подавления Кронштадтского восстания, он и во НКИД, и 1‑й секретарь Североосетинского обкома, и он же 1‑й секретарь ЦК Киргизии, опять всё рядом. – Или Григорий Каминский: то он – секретарь Тульского губкома, то – секретарь ЦК Азербайджана, то председатель Колхозцентра, то уже и нарком здравоохранения, на все руки. – Или Абрам Каменский: нарком госконтроля Донецко-Криворожской республики, а вскоре – зам. наркома по делам национальностей РСФСР, да и тотчас – секретарь Донецкого губкома, а надо – в Наркомате земледелия, а надо – директор Промакадемии, а надо – в Наркомате финансов[616].

Да немало же и вождей комсомольских. Вот Ефим Цетлин, восходящий путь. С осени 1918 – первый председатель ЦК РКСМ; воротясь с Гражданской войны – секретарь ЦК и МК РКСМ, с 1922 – и член Исполкома КИМ (Коммунистического Интернационала Молодёжи); уже в 1923–24 – «на нелегальной работе в Германии», в 1925–26 – «на партийной работе в Ленинграде», дальше – в секретариате Исполкома Коминтерна, в редакции «Правды»; дальше – заведующий секретариатом Бухарина, что его и погубило[617].

Довольно разительна и карьера Исайи Хургина. В 1917 он «серповец», деятель Украинской Рады, Центральной и Малой, разрабатывает законопроект о еврейской автономии на Украине; с 1920 – уже в РКП(б); с 1921 – торгпред Украины в Польше; с 1923 – представляет в США германо-американское транспортное общество, «фактически выполнял функции полпреда» советского, он же – создатель и первый председатель «Амторга», – и ещё необозрим бы путь впереди, но в 38 лет (в 1925) утонул в озере, в Штатах[618]. Какая жизненная и политическая динамика!

Вот область хозяйственная, строительная. – Зампред ВСНХ – Моисей Рухимович. – В Госплане СССР Рувим Левин – член президиума, и он же – председатель Госплана РСФСР (позже – зам. наркома финансов СССР). – Захарий Каценеленбаум – изобретатель спасительного «Займа Индустриализации» 1927 года (а стало быть, и всех последующих наших любимых «займов»), он же – один из создателей Госбанка СССР. – Моисей Фрумкин – с 1922 заместитель Наркомвнешторга, фактический руководитель его; и А. И. Вайнштейн, уже упомянутый, – долгие годы член коллегии Наркомфина СССР. – Снова видим Владимирова-Шейнфинкеля, недавно наркомпрода Украины, а потом наркомзема её, теперь он наркомфин РСФСР и зам. наркомфина СССР[619].

Мельницу строить – за подтоп отвечать.

В ноябре 1927 происходит юбилейное заседание правления Госбанка СССР (5‑летие введения червонца), в газете – статья З. Зангвиля о значении червонца и групповой снимок; а среди заседающих особо отмечены: «Пред. правления Шейнман, член правления Каценеленбаум»[620]. Шейнман же – был не только председатель правления Госбанка, на каждом советском червонце была изображена именно его подпись; он с 1924 – и нарком внутренней торговли СССР. И он же – возьмитесь, читатель, за сердце… в апреле 1929 остался за границей[621], то есть в проклятом капитализме!

Говоря же шире, о среднем служебном уровне в советских учреждениях, известный профессор-экономист Б. Д. Бруцкус спрашивает: «Разве революция не открыла перед еврейским населением новых возможностей?» Среди таких – государственная служба. «Более всего бросается в глаза… появление значительного количества евреев советских служащих, и притом часто на весьма высоких постах»; причём «большинство еврейских служащих выходит не из еврейской массы, а из верхов еврейского населения». – Но «верхи еврейского населения при своём вынужденном переходе на советскую службу, конечно, не выиграли, а потеряли», – если сравнивать с состоянием в своих бы собственных предприятиях, «в чужих ли капиталистических или в свободных профессиях». К тому же «вдвинутые в эту [советскую служебную] иерархию, евреи должны проявлять совершенно исключительный такт, чтобы не вызвать вокруг себя зависти и неудовольствия. Массовое появление евреев-служащих, даже независимо от [их] качеств, должно было не ослабить, а усилить антисемитизм в составе служащих и в интеллигенции». И констатирует: «Еврейских служащих особенно много в комиссариатах, исполняющих экономические функции»[622].

Ларин писал попроще: «Еврейская интеллигенция пошла в то время на службу к победившей революции охотно, целыми массами», видя «доступ к закрытой прежде государственной службе»[623].

Г. Померанц, спустя 50 лет, говорит в оправдание: История «затаскивала евреев в государственный аппарат», «евреям некуда было деваться, кроме государственных учреждений», в том числе ЧК[624], – мы на это уже отозвались выше. – Да ведь и большевикам «некуда было деваться», объясняет «Еврейская трибуна» из Парижа: «почему на различных советских должностях имеются евреи»? – «потребность в грамотных и не „пьяных“ чиновниках приводит к привлечению [их] в советские канцелярии»[625].

Однако в «Еврейском мире», парижском сборнике, можно прочесть и такое: «Нельзя отрицать, что значительные части еврейской молодёжи» с большим процентом в ней «безнадёжных неудачников», «социально и культурно развинченных элементов… были втянуты в большевизм внезапно открывшимися соблазнами власти, карьеры – для одних, „мировой пролетарской революции“ – для других, и… смесью авантюристического идеализма с жестковатым делячеством – для третьих»[626].

Разумеется, не все были «втянуты в большевизм». Была и мирная еврейская масса, которую революция смяла. Но жизнь в бывшей черте не была на глазах у всего народа. А была перед глазами та атмосфера, которую выпукло рисует М. Хейфец: «Нагловатые, самоуверенно-довольные, распевали взрослые евреи на „красных праздниках“ и свадьбах: „там, где сидели цари и генералы, теперь сидим там мы, они сидят под нами“»[627].

Но – какие «мы»? непременно идейные большевики? Нет, власть дала приглашение и «миллионам жителей гнилых местечек, старьёвщикам, корчмарям, контрабандистам, продавцам сельтерской воды, отточившим волю в борьбе за жизнь и мозг за вечерним чтением Торы и Талмуда», она им «предложила переехать в Москву, Петроград, Киев, взять в свои нервные, быстрые руки всё, выпавшее из холёных рук потомственной интеллигенции, – всё, от финансов великой державы до атомной физики, от шахмат до тайной полиции. Они не удержались от Исавова соблазна, тем более что в придачу к чечевичной похлёбке им предложили строить „землю обетованную“… сиречь Коммунизм»[628].

Да, «было еврейское очарование идеей, были еврейские иллюзии, что это „их“ страна»[629]. – Многие евреи вовсе не кидались в вихри революции и не обязательно вступали в партию большевиков, но общий национальный фон был: сочувствие к большевикам и надежда, что теперь жить будет несравненно лучше. – «Большинство евреев встретило большевицкую революцию не со страхом, а с искренностью»[630]. – Так настроены были и евреи Украины и Белоруссии, «составившие заметную силу в борьбе против украинского и белорусского влияния» в пользу московского централизма (начало 20‑х годов)[631]. И, по свидетельству о настроении «преобладающей части еврейского общества» в 1923: «большевизм „наименьшее“ зло, уйдут большевики – нам ещё хуже будет, – таковы итоги этого настроения в умах, политически незрелых»[632]. Теперь ведь «еврей может быть командующим армией»! – «Этой добродетели достаточно, чтобы безчисленные евреи стали сторонниками коммунистической власти»; «большевицкий распорядок представляется блестящей победой равенства, а полного уничтожения свободы не замечают»[633].

История уже начавшихся тогда тюремно-лагерных преследований социалистов в СССР обнаруживает, сколь большое число евреев-социалистов удержалось от эмиграции после революции, никак не предполагая всей кровожадности нового правительства. – А ведь уже и тогда советское государство было такое же несправедливое, безжалостное, как и в 1937 или 1950, – но в Двадцатые оно не вызывало в широких кругах еврейства отвращения или противоборства: не против еврейства направлено было главное остриё.

* * *

Когда Лесков в докладе Паленской комиссии опровергал одно за другим предполагаемые последствия русскому населению от свободного распространения евреев по всей России, – он, разумеется, и предвидеть не мог такой ситуации, как советские Двадцатые годы – столь обильное и властное участие евреев в государственном управлении, в административно-хозяйственном руководстве и направлении культуры.

Однако революция изменила