власть и евреев – мог ли наизлейший антисемит придумать горше?
Дошло до того, что в 1930 потребовалось разъяснение Верховного Суда РСФСР: статья 59‑7 не должна применяться к «выпадам в отношении отдельных лиц, принадлежащих к нацменьшинствам, на почве личного с ними столкновения»[667]. – Знать, уже здорово разогнали судебный маховик.
* * *
А что происходило с еврейской «неначальствующей» массой?
«Еврейская трибуна» приводит доклад уполномоченного о поездке в 1923 по городам и местечкам юго-западного края России: «Материальное положение местечек и городов в сущности безвыходное. Наиболее приспособляющиеся и живые элементы большею частью выехали и разбрелись, на местах остались главным образом многосемейные, пожилые, сросшиеся со своими насижеными местами. Но заработков нет… Местечки, поражавшие раньше обилием лавчёнок, поражают теперь, наоборот, отсутствием их и безтоварьем». – Чем же живёт население, «без работы, без торговли, без запасов? – …большая масса живёт Америкой… слухами об Америке, надеждами на Америку… И действительно, значительная часть живёт на счёт Америки: – на деньги и посылки американских родных и американских благотворительных обществ»[668].
В самом деле, на выходе из периода военного коммунизма (1918–1920), полностью запрещавшего всякую торговлю, любую куплю и продажу, с полной реквизицией имущества и контрибуцией, на помощь российским евреям пришли благотворительные еврейские организации, начиная с американского «Джойнта», – через Всероссийский общественный комитет помощи пострадавшим от погромов и социально не защищённым группам еврейского населения, а затем, в разные годы, уже знакомые нам по дореволюционному периоду, а теперь унесшие ноги на Запад ОРТ (Общество ремесленного труда), ЕКОПО (Еврейский комитет помощи жертвам войны), ЕКО (Еврейское колонизационное общество). В 1921–22 в Москве и Петрограде действовали и внутрисоветские еврейские благотворительные организации. Несмотря на вмешательство и помехи от «Евсекций» (коммунистические организации еврейских активистов), «Джойнт оказывал советским евреям большую финансовую и другую материальную помощь». А ОРТ в СССР в первой половине 20‑х годов «концентрировал своё внимание на создании и поддержке производительных предприятий и ремесленных артелей, а также еврейских сельскохозяйственных колоний на юге Украины»[669].
По переписи нэповского времени социальный состав еврейского населения был таков. «Самодеятельных евреев» (т. е. не иждивенцев) от общего еврейского населения – две пятых, а среди них: служащих – 28 %, кустарей (ремесленников-надомников) – 21 %, рабочих (тут и подмастерья и ученики ремесленников) – 19 %, торговцев – 12 %, крестьян – 9 %, военных – 1 %, а 10 % – «прочие». Внутри служащих «выше всего процент евреев среди совторгслужащих», например в Москве, в трестах – 16 % евреев, в кредите и торговле – 13 % (по данным КЕЭ – 30 %[670]), в общественных организациях – 19 %, в финансовых органах – 9 %, в совдепах – 10 %, в милиции почти нет. (В бывшей черте оседлости проценты соответственно выше, до 62 % в госторговле Белоруссии, а на Украине – 44 % в госторговле и 71 % среди «служащих частников».) А сдвиг в промышленные рабочие шёл среди евреев много медленнее желаемого властями. Вовсе не пошли в железнодорожники и в горняки, чаще это – швейники, кожевники, печатники, деревообделочники и пищевики, и в других видах лёгкой промышленности. – Для «вовлечения еврейских рабочих в промышленность» созданы специальные профтехшколы, но они содержатся «не самим государством, а при крупном участии иностранных еврейских организаций»[671].
Да ведь и шёл – разрешённый НЭП, «укрепивший экономические позиции еврейского населения на новой, советской основе»[672]. В Москве в 1924: 75 % аптекарской и парфюмерной торговли велось евреями, 55 % мануфактурных лавок и магазинов, 49 % ювелирных, 39 % галантерейных, 36 % дровяных и лесных складов. «Еврей для приобретения клиентуры в новом для себя городе „сбивал цены“ частного рынка»[673]. Первыми и самыми видными нэпманами также часто были евреи. Озлобление против них исходило и из того, что евреи действовали и на советской почве, не только на рыночной: многие экономические ходы облегчались им по знакомствам и связям в соваппарате. Такие связи порой и вскрывались властью – например, знаменитое «Парафиновое дело» (1922) против руководителей псевдокооперативных предприятий. В 20‑е же годы появлялась, как мы видели, богатая возможность скупать всё продаваемое теснимыми, гонимыми «бывшими людьми», особенно – добротную или редкую мебель. Ш. Эттингер отмечает, что «евреи составляли большинство нэпманов, нуворишей»[674], что подтверждалось и впечатляющим, в «Известиях» 1928 года, перечнем фамилий «неуплативших государственных налогов и сборов»[675].
Однако с конца НЭПа по евреям, более всего и занятым финансами, торговлей и ремёслами, прокатились противокапиталистические мероприятия советской власти. Теперь многие из них переходили в «совторгслужащие» – по тем же самым финансам, кредиту и торговле. Катил на частную торговлю вал конфискаций и ограблений – отнятие и товаров и домов, зачисление в отверженных «лишенцев» (лишённых прав). «Часть евреев-торговцев, стремясь избежать дискриминационного, постоянно возраставшего налогообложения, декларировала себя при переписи как не имеющих определённых занятий»[676]. Тем не менее в начале 30‑х при вымогании золота и драгоценностей «в маленьких городах и местечках… через застенки ГПУ практически проходило всё мужское еврейское население»[677]. И в страшных снах не могли бы представить такое еврейские торговцы при царе. Многие еврейские семьи, чтобы избавиться от статуса «лишенцев», переселялись из местечек в большие города. «В 1930 в местечках осталось менее одной пятой еврейского населения СССР»[678].
«Социально-экономические эксперименты советской власти, национализации и социализации разного рода не только не пощадили среднюю буржуазию, но и ударили по источникам существования мелких лавочников и ремесленников»[679]. В местечках «нечем торговать и некому продавать»; торговцы «принуждены были свои лавочки закрыть, – как вследствие отсутствия оборотных средств, так и вследствие чрезвычайных налогов»; «наиболее здоровые и работоспособные рассосались», а оставшаяся «масса толчётся безсмысленно по полуразрушенным улицам, попрошайничает, громко жалуется на свою судьбу, на людей, на бога»; «чувствуется, что еврейская масса совершенно не имеет никакой экономической базы»[680]. В многочисленных местечках этот период действительно был таким. Даже состоялось в конце 1929 постановление Совнаркома «О мероприятиях по улучшению экономического положения еврейских масс».
Г. Симон, бывший эмигрант, приехавший в конце 20‑х годов как американский коммерсант с заданием «выяснить степень нужды ремесленников-евреев в инструментах», затем издал в Париже книгу с эмоциональным ироническим названием «Евреи царствуют в России». Описывая состояние еврейского ремесла и торговли в их притеснении и разрушении советской властью, он также передаёт многочисленные разговоры и впечатления от встреч. Общее настроение жителей весьма мрачное: «Что сказать о России? Много плохого, много преступного, но мысли и чувства должно беречь от ослепляющей злобы»; «евреев защищает только кладбище»; «всё чаще говорят о неизбежности завершения революции по-российски, т. е. резнёй евреев». Большевик-еврей из местных: только революция и спасёт от «сторонников возвеличения России поруганием еврейских женщин, орошения её кровью еврейских детей»[681].
Известный экономист Б. Д. Бруцкус, давший убийственный разбор социалистической экономики уже в 1920 (и в 1922 высланный Лениным за границу), – в 1928, к концу НЭПа, напечатал в «Современных записках» обстоятельную статью: «Еврейское население под коммунистической властью», – как состоялся НЭП в бывшей, ещё тогда не вполне размывшейся, черте оседлости, на Украине и в Белоруссии.
Относительное значение частного хозяйства и частной торговли всё время шло на убыль. Если ремесленникам и кустарям-одиночкам ещё отпущены кое-какие права, то торговцы, даже и мелкие, лишены прав политических (участия в советских выборах, лишенцы), а тем самым и гражданских. «Борьба Советской власти с частным хозяйством и его представителями является в значительной мере борьбой против еврейского населения». Ведь «евреи не только являются теперь почти единственными представителями частного городского хозяйства на территории Украины и Белоруссии, но и в составе небольшой капиталистической верхушки столиц – Москвы, Петрограда, Харькова, где… их участие теперь стало весьма значительным»[682].
В самом НЭПе Б. Д. Бруцкус различает три периода: 1921–23, 1923–25, 1925–27. «Частное хозяйство встречало наименьшие препятствия для своего развития со стороны коммунистической власти как раз в первые 2 с половиной года НЭПа», когда «большевики чувствовали себя несколько пришибленными неудачами на экономическом фронте». – С конца 1923 по весну 1925 «возникла первая коммунистическая реакция». «Оптовая и лавочная торговля была в 1924 г. в черте оседлости разгромлена, осталась почти только мелкая базарная». Ремесло «было отягчено теми же налогами. У ремесленников реквизировали их последние инструменты, их сырьё, принадлежащее чаще заказчику-крестьянину». – «Само еврейское равноправие превратилось в фикцию. Более ⅔ еврейского населения не имели права голоса в совете».
Как «еврейские социалистические партии культивировали в себе специфическую ненависть к еврейскому мелкому мещанству и в борьбе с ним усматривали своё назначение» – так и Евсекция (Еврейская секция коммунистической партии) «эту психологию унаследовала». Поэтому она «в начальный период НЭПа существенно разошлась с общей политикой партии». Второй же период НЭПа Евсекция использовала «для того, чтобы завершить экспроприацию еврейского мещанства, которую она не успела закончить» в период «военного коммунизма». Однако сведения о крайне печальном положении еврейского населения просачивались в еврейскую прессу за границей. Так теперь «евсеки возлагали ответственность за это на старый [дореволюционный] режим, который будто бы препятствовал евреям заниматься производительным, т. е., по толкованию коммунистов, физическим трудом. Поскольку евреи и теперь занимаются „непроизводительным трудом“, им приходится страдать. Советская власть тут ни при чём».
Но, возражает Бруцкус: «В действительности положение было как раз обратное. С уничтожением еврейской мелкой промышленности и с увеличением затруднений по содержанию подмастерьев и учеников, класс еврейских рабочих почти исчез… Как раз под старым режимом, вследствие постепенного развития русского народного хозяйства и углубления хозяйственных связей между чертой оседлости и внутренней Россией, численность избыточных еврейских мелких посредников всё время сокращалась и профессиональный состав еврейской массы становился более разнородным. Теперь, наоборот, еврейское население опять превращалось в массу мелких посредников».
Третий период НЭПа – с весны 1925 по осень 1926, «когда были сделаны значительные налоговые льготы» ремесленникам, уличным торговцам и освобождена от налогов торговля на деревенских ярмарках, а по отношению к более крупным видам торговли «фининспектуре было предложено ввести свою деятельность в законные рамки». В этот период «быстрый рост товаро-денежных отношений… пошёл на пользу еврейскому населению», «больше всего имели возможность поправиться еврейские ремесленники», «много торговцев занялось скупкой зерна и других сельскохозяйственных продуктов». «Быстро стала развиваться в обеих западных республиках и мелкая промышленность, успешно конкурируя за сырьё с государственной». – Сопутно тому, «в силу новой инструкции [о выборах в Советы], значительно большая часть еврейского населения получила политические, а следовательно, и кое-какие гражданские права».
С конца 1926 «Россия уже вступила во второй период коммунистической реакции, переходящий… в полный разгром НЭПа. Реакция началась с удаления частника из торговли зерном. Затем последовали запреты скупки кож, масличных семян, табаку… изъятие у частников мельниц, закрытие частных маслобоен, кожевенных заводов, табачных
