не государство, как об этом идёт слух. Для опровержения потребовалась поездка наркомзема УССР Шлихтера (тот самый молодой буян в киевской думе в октябре 1905, кто помнит) по югу Украины. (Кампанейски: в это лето появились и в других газетах статьи о еврейской колонизации.) Дело в том, что распространяются слухи, «что евреи сами не обрабатывают полученную землю, а сдают её в аренду или нанимают рабочих», то есть, по-тогдашнему, батраков. Так вот: «мы не встречались с [такими] фактами», однако надо на всякий случай «запретить евреям-переселенцам сдавать свои земли в аренду». Насчёт распространённых слухов о наёмном труде Шлихтер ограничился заявлением: «мы [нарком с комиссией]… не наблюдали случаев применения наёмного труда». А вообще, «нездоровой атмосфере, создавшейся вокруг вопроса о еврейском переселении», надо противопоставить «самую широкую разъяснительную кампанию»[701].

Даёт статья и некоторое представление о цифрах: в Херсонскую область с конца 1925 по июль 1927 переселено «630 еврейских хозяйств»[702]. По всей же Украине, «в 1927 в 48 еврейских земледельческих поселениях… проживало 35 тыс. человек». А в Крыму «в 1926 в еврейских с.-х. поселениях… проживало 4 463 еврея»[703]. Рядом с этим очень сомнительным выглядит сообщение, что в еврейских «земледельческих колониях к 1928 году считалось до 220 тысяч евреев»[704], или утверждение Ларина, что в начале 1929 – 200 тысяч. Отчего ж такие расхождения в порядке чисел? Однако и по Ларину в 1929: «доля евреев в сельскохозяйственном населении совершенно ничтожна», меньше чем 0,2 % (тогда как среди торговцев в СССР евреев – «почти 20 %», а в общем населении – 2 %)[705].

Маяковскому виделось так:

Трудом упорным

еврей

в Крыму

возделывает

почву-камень.

Однако программа еврейского земледелия осталась практически безуспешной. Для многих поселенцев – не было побуждений оставаться. Ведь само переселение (и постройка домов) производилось по приказу сверху и за счёт западных организаций. Не помогало и то, что само государство использовало «наёмный» труд при налаживании хозяйства для переселенцев-евреев: вот, например, «мало кто знает», что тракторные колонны украинского совхоза им. Шевченко обрабатывали поля «соседних еврейских деревень»[706]. И, несмотря на то что «в конце 1920‑х – начале 30‑х гг. в Крым ежегодно переселялись 2–3 тыс. семей», – «в итоге пятилетней переселенческой работы», когда должно бы набраться 10–15 тыс. семей, «в еврейских поселениях Крыма проживало около 5 тыс. семей». Причина – «частое возвращение поселенцев в прежние места жительства или уход в города Крыма и других частей СССР»[707]. С картиной этого «обратничества» 20‑30‑х годов, «массового отхода евреев от сельского хозяйства в СССР», – сопоста́вим уход с еврейских земельных колоний XIX века, только теперь «открылись возможности новых занятий в промышленности» (а также в административных учреждениях, что в XIX веке было запрещено)[708].

Наконец, надвигалась и коллективизация. Семён Диманштейн, многолетний возглавитель Евсекции (Еврейской секции при ЦК ВКП(б)), устойчивый коммунист, бодро перенесший все советские мероприятия 20‑х годов, в 1930 вдруг «выступил в печати против сплошной коллективизации в национальных районах», уберечь еврейские колонии от коллективизации, «за что получил предупреждение»[709]. Однако коллективизация пришла, «не пощадила и свежих ростков еврейского земледелия»[710]. Почти одновременно под лозунгом «интернационализации» произошло «слияние еврейских колхозов с нееврейскими»[711], и программа еврейского земледелия на Украине и в Крыму окончательно прекратилась.

Но главным советским замыслом по еврейской колонизации был, как известно, Биробиджан, территория между двумя притоками Амура у китайской границы, «почти достигающая размеров Швейцарии». Её характеризовали впоследствии по-разному. Хрущёв в 1956 в беседе с канадскими коммунистами хвастал: почва – из самых плодородных, климат южный, «много воды и солнца», «реки полны рыбы», «огромные леса». «Социалистический вестник» описывает Биробиджан как территорию, «покрытую дикой тайгой, в значительной части заболоченную»[712]. Британская Энциклопедия: «равнина, с обширными болотами, местами заболоченный лес», но и «плодородная земля… вдоль Амура»[713]. – Проект возник в КомЗЕТе (при ЦИКе СССР) в 1927: не только «превратить значительную часть еврейского населения в оседлое крестьянское земледельческое компактное население» (Калинин), но и создавать (в противовес реакционному сионизму) национальный очаг, Еврейскую автономную республику, по крайней мере с полумиллионным населением[714]. (Не исключён и мотив: вклинить советско-верное население во враждебном казачьем краю.)

Тогда же ОЗЕТ послал в Биробиджан научную экспедицию, а в 1928 принято решение начать – до значительного приезда еврейских переселенцев – предварительные работы, строительство посёлков (силами местного населения или кочующих артелей китайцев-корейцев). По воспоминаниям, местные старожилы (забайкальские казаки, переселившиеся туда в 60‑80‑х годах XIX века и уже преодолевшие много бедствий в лесном краю) от намечаемого еврейского вселения встревожились: у них была переложная система земледелия, требующая просторов, они ожидали теперь стеснений в земле, сокращения сенокосов и охоты. – Комиссия КомЗЕТа «ориентировочно допускала в своём докладе возможность постепенного поселения 35 тыс. семей… Однако практическое ознакомление с районом показало, что эти надежды были слишком радужными». – ЦИК СССР в марте 1928 отвёл Биробиджан специально для еврейской колонизации, и тут же стали формировать первые туда эшелоны поселенцев – это были «впервые вообще переходящие к земледелию горожане» Украины и Белоруссии, совсем не готовые к сельскохозяйственному труду[715]. (Приманкой для едущих было снятие «лишенства».) Комсомол (как всегда, судорожно) проводил «ежемесячник ОЗЕТа», пионерские делегации ездили по всей стране собирать средства на биробиджанское переселение.

Отправленные так спешно еврейские семьи – приехали и ужаснулись условиям. Они были поселены в бараках на станции Тихонькой (будущий город Биробиджан). «Среди барачных жителей… некоторые умудряются получать переселенческий кредит и ссуды, сидя в бараке, и проедают их, даже не выехав на землю. Другие, менее изворотливые, нищенствуют»[716]. «За первый год работы в Биробиджане построено только 25 изб, вспахано только 125 гектаров и из них ни один не засеян». И многие жить в Биробиджане не остались: весной 1928 приехала тысяча работников, и уже к концу июля 25 %, разочарованные, уехали; из приехавших за весь 1928 «к февралю 1929 г. уже более половины бросили Биробиджан»[717]. От 1928 по 1933 туда приехало свыше 18 тысяч переселенцев, а еврейское население выросло только до 6 тысяч; по другим данным, «лишь 14 % намеченного к поселению числа евреев остались на жительство в 1929 г.»[718]. Уезжали либо на свои прежние места, либо в Хабаровск и Владивосток.

Ларин, посвящая немало разумных и страстных страниц доводам о наилучшем устройстве еврейского земледелия, однако, негодует: «Нездоровая шумиха… поднята вокруг Биробиджана… утопия о поселении [там] миллиона евреев… Заселение его было понято чуть не как национальная обязанность советских евреев», «сионизм наизнанку», «какое-то народничество». А международные еврейские организации – Биробиджана не финансировали отначала, считая его «для себя слишком дорогим и рискованным»[719]. Вернее, западные еврейские организации, Агро-Джойнт, ОРТ и ЕКО, вовсе не сочувствовали этому далёкому зауральскому проекту[720]. Он никак не был «еврейским», а затеей советских властей, бурно взявшихся разрушать и строить заново всю жизнь страны.

* * *

На жизни рядовых советских евреев почти от самого Октября и насквозь до конца 20‑х годов ощутимейше отозвалась деятельность евсеков – членов Евсекций. Помимо государственного Еврейского Комиссариата при Наркомнаце (с января 1918 и по 1924) – деятельно строилась активная еврейская организация при РКП(б). Евкомы и Евсекции поспешно создавались в губерниях уже с весны 1918, едва ли не опережая центральную Евсекцию. Это была среда, фанатически увлечённая коммунистическими идеями, даже ярее, чем сами советские власти, и в известные моменты опережая их в проектах. Так, «по настоянию Евсекции в начале 1919 Еврейский Комиссариат издал декрет, объявлявший иврит „языком реакции и контрреволюции“ и предписывавший преподавание в еврейских школах на языке идиш»[721]. Центральное бюро Евсекций состояло при ЦК компартии, много местных Евсекций действовало в бывшей черте. «Основное предназначение Евсекций сводилось к коммунистическому воспитанию и советизации еврейского населения на родном языке идиш». С 1924 по 1928 «вся сфера еврейского образования и культуры подчинялась еврейским бюро Наркомпросов [республик]»; за «перехлёсты в насильственной идишизации» они были упразднены – и «ещё более усилилось влияние Евсекций»[722].

Деятельность Евсекций на протяжении 20‑х годов была, однако, противоречивой. «С одной стороны, чрезвычайно активная агитационно-пропагандистская работа по коммунистическому воспитанию на языке идиш, безпощадная борьба против иудаизма, традиционного еврейского образования, еврейских общинных структур, независимых еврейских организаций, политических партий и движений, сионизма, языка иврит. С другой – противодействие ассимиляции, поддержка языка идиш и культуры на нём, организация советского еврейского образования, еврейских научных исследований, деятельность по улучшению экономического положения советских евреев»; при этом «евсекции часто занимали даже более радикальные позиции, чем центральные партийные органы»[723].

Из кого же набиралась антисионистская Евсекция? Это были «большей частью – недавние бундовцы и социалисты-территориалисты»[724]. Они во множестве влились как перебежчики или «коммунисты-неофиты» в ВКП(б). Цель Евсекции была: развитие коммунистического влияния на российское еврейство, мрело создание «еврейской советской нации», изолированной от мирового еврейства, – но одновременно «деятельность Евсекции парадоксальным образом превращала её из „технического аппарата“ приобщения еврейского населения „к социалистическому строительству“ в центр консолидации еврейской жизни в Советском Союзе». В Евсекции произошёл раскол: «сторонники форсирования ассимиляции» против тех, кто считали всеобразную работу в еврейском населении «необходимым средством сохранения еврейского народа»[725]. – В «Книге о русском еврействе» с сочувствием отмечено, что деятельность Евсекции «всё же носила на себе, под пролетарским соусом, весьма ярко выраженную еврейскую национальную печать». (Например, в 1926, пользуясь общим лозунгом партии «лицом к деревне!», Евсекция двинула лозунг «лицом к местечку!».) «Не случайно эта деятельность вызывала резонанс и порой симпатии даже в широких еврейских кругах в Польше и в Соединённых Штатах»; автор дальше называет её «разновидностью еврейского национализма в коммунистическом обличье»[726]. – Но в 1926 компартия сократила деятельность Евсекции, превратила её в Еврейское бюро. В 1930 и Еврейское бюро было закрыто, наряду со всеми национальными секциями в ВКП(б)[727]. После этого – деятельность евсеков продолжалась уже под общим знаменем коммунизма. «Русское еврейство утратило все формы своего самовыражения, включая коммунистические»[728].

Концом Евсекции и можно пометить окончательное растворение бундовского течения – «позволить и отдельное национальное существование, даже если оно шло против строгой социал-демократической теории»[729]. Однако весьма многие из бывших евсеков и других социалистов-евреев – и после закрытия Евсекции не протрезвели, не оглянулись на соплеменников, поставили «социалистическое строительство» выше блага своего народа или любого другого: остались служить в партийно-государственном аппарате. И эта многообильная служба была больше всего на виду.

Статистикой ли оценивать или описывать множеством однообразных примеров, – не оспоришь, что обильная еврейская волна просачивала советскую власть тех лет. И состоялось такое в государстве, преследующем и свободу слова, и свободу коммерции, и религию, не говоря уж о человеческом достоинстве.

* * *

Состояние еврейской культуры в СССР группа Бикермана-Пасманика оценивала в 1923 крайне мрачно: «На ниве еврейской культуры всё выворочено и растоптано»[730]; «все основы национально-еврейской культуры расшатаны,