«не носатый», «не татарин и не жид» [115, 117], «ты ещё не в Израиле, старый хрен?!» [294], и даже Арина Родионовна баюкает его по-еврейски [101]. – Но ни одного еврея преуспевающего, незатеснённого, с хорошего поста, из НИИ, из редакции или из торговой сети – у него не промелькнуло даже. Еврей всегда: или унижен, страдает, или сидит и гибнет в лагере. И тоже ставшее знаменитым:
Не ходить вам в камергерах, евреи…
Не сидеть вам ни в Синоде, ни в Сенате.
А сидеть вам в Соловках да в Бутырках [40].
И как же коротка память – да не у одного Галича, но у всех слушателей, искренно, сердечно принимающих эти сентиментальные строки: да где ж те 20 лет, когда не в Соловках сидело советское еврейство – а во множестве щеголяло «в камергерах и в Сенате»!
Забыли. Честно – совсем забыли. О себе – плохое так трудно помнить.
А поелику среди преуспевающих и доящих в свою пользу режим – евреев будто бы уже ни одного, но одни русские, – то и сатира Галича, безсознательно или сознательно, обрушивалась на русских, на всяких Климов Петровичей и Парамоновых, и вся социальная злость доставалась им в подчёркнутом «русопятском» звучании, образах и подробностях, – вереница стукачей, вертухаев, развратников, дураков или пьяниц – больше карикатурно, иногда с презрительным сожалением (которого мы-то и достойны, увы!), – «Свесив сальные патлы, / гость завёл „Ермака“… / И гогочет, как кочет, / хоть святых выноси, / и беседовать хочет / о спасеньи Руси» [117–118], – всех этих вечно пьяных, не отличающих керосин от водки, ничем, кроме пьянства, не занятых, либо просто потерянных, либо дураковатых. А сочтён, как сказано, народным поэтом… Ни одного героя-солдата, ни одного мастерового, ни единого русского интеллигента и даже зэка порядочного ни одного (главное зэческое он забрал на себя), – ведь русское всё «вертухаево семя» [118] да в начальниках. – А вот прямо о России стихи: «что ни враль, то Мессия! / ‹…› А попробуй спроси – / да была ль она, братие, / эта Русь на Руси?» – «Переполнена скверною от покрышки до дна». – И тут же, с отчаяньем: «Но ведь где-то, наверное, / существует – Она?!» Та невидимая Россия, где «под ласковым небом / каждый с каждым поделится / Божьим словом и хлебом».
Я молю тебя:
– Выдюжи!
Чтоб хоть в сердце, как в Китеже,
Слышать благовест твой! [280–281].
Так, при открывшейся возможности и соблазне отъезда, разрывался Галич между утонувшим Китежем и сегодняшней скверною: «Это всё тот же заколдованный круг, сказка про белого бычка, кольцо, которое ни сомкнуть, ни разомкнуть!» [599]. – Он уехал. Со словами: «Меня – русского поэта – „пятым пунктом“ отлучить от России нельзя!» [588].
Но иные уезжавшие черпали в его песнях затравку брезгливости к России и презрения к ней. Или, по крайней мере, уверенность, что это правильно – с нею рвать. Вот голос уже из Израиля: «Мы простились с Россией. Не без боли, но навсегда… Россия всё ещё цепко держит нас. Но… через год, через десять, через сто лет – уйдём из неё, доберёмся до своего порога. Слушая Галича, мы ещё раз понимаем, как правилен этот путь»[1351].
Глава 25
Оборот обвинений на Россию
Это было, конечно, целое историческое движение – отворот евреев от советского коммунизма.
В Двадцатые и Тридцатые казалась необратимой сращённость советского еврейства с большевизмом. И вдруг – они расходятся? Да радость же!
Разумеется, – как и вообще всегда у всех людей и у всех наций, – нельзя было ждать, что при этой переоценке будут звучать сожаления о прежней вовлечённости. Но я абсолютно не ожидал такого перекоса, что вместо хотя бы шевеления раскаяния, хотя бы душевного смущения – откол евреев от большевизма сопроводится гневным поворотом в сторону русского народа: это русские погубили демократию в России (то есть Февральскую), это русские виноваты, что с 1918 года держалась и держалась эта власть!
Мы – и конечно виноваты, ещё бы! И даже раньше: одни лишь грязные сцены лучезарной Февральской революции ещё бы не давали пищу к тому. – Но новообращённые борцы против большевизма проявились таковы: теперь все обязаны принять, что они и всегда против этой власти сражались, и не напоминать, что она была их любимая когда-то, не напоминать, как они изрядно послужили этой тирании, – нет, то «туземцы» отначала созиждили её, укреплялии любили:
«Лидеры Октябрьского переворота… скорее были ведомыми, чем водителями [это Железная Партия Нового Типа – «ведомые»?], проводниками и осуществителями массовых желаний, дремавших в недрах народного подсознания. Они не порывали с народной почвой». И далее: «Октябрьский переворот оказался для России несчастьем. Страна могла развиваться и иначе… тогда [то есть в бушующем анархизме Февраля] появились первые ростки уважения к человеческому достоинству со стороны государства, зачатки права, свободы, но сметены оказались народным гневом»[1352].
А вот более поздняя трактовка, ослепительно переосмысливающая участие евреев в большевицких рядах: «Большевизм Ленина и РСДРП(б) был лишь интеллигентским и цивилизованным оформлением большевизма „плебса“. Не будь первого – победил бы второй, гораздо более страшный». И поэтому, «широко участвуя в большевистской революции, дав ей кадры интеллектуалов и организаторов, евреи спасли Россию от тотальной пугачёвщины. Они придали большевизму наиболее гуманный вариант из вообще возможных в то время»[1353]. – Но: «Как взбунтовавшийся народ руками ленинской партии свергнул интеллигентскую демократию [когда ж она была?]… так усмирённый народ руками сталинской бюрократии стремился освободиться от… всего того, в чём ещё звучали отголоски вольного интеллигентского духа»[1354]. – Да, да, конечно: «Вина интеллигенции за последующие удручающие события русской истории сильно преувеличена». И вообще, вина её – «это вина перед самой собою»[1355], никак не перед народом. Это, напротив, «народу самому неплохо было бы ощутить свою вину перед интеллигенцией»[1356].
Да что там говорить: «Тоталитарная власть… по своему существу и происхождению общенародна»[1357]. – «Это тоталитарная страна… Таков выбор русского народа»[1358].
А всё потому, что «татарская стихия изнутри овладела душой православной Руси»[1359], – а ведь «азиатская социальная и духовная структура, унаследованная русскими от монголов… застойна, неспособна к развитию и прогрессу»[1360]. – (Впрочем, теорию, что татарского ига даже и вовсе не было, а – дружественный союз с татарами, развил и Лев Гумилёв. На то простейший ответ – русский фольклор: сколько ни есть пословиц о татарах – все как о врагах и угнетателях, а фольклор не сфальшивит, его не выгнешь, как научную теорию.) – Вот и «Октябрьский переворот был невиданным по силе прорывом азиатской субстанции»[1361].
И у всех, кто хочет терзать и топтать русскую историю, любимый и первейший объяснитель – Чаадаев (мыслитель несомненно выдающийся). Сперва самиздат, потом и эмигрантские издания тщательно отбирали, соскребали, со страстью повторяли и опубликованные, и неопубликованные его (подходящие им) тексты. А неподходящие цитаты и то, что главными оппонентами Чаадаева среди современников были не Николай I с Бенкендорфом, а друзья его – Пушкин, Вяземский, Карамзины, Языков, – это всё игнорируется.
В начале 70‑х разгон против русского – всё набирался. «Руссиш-культуриш», «человеческий свинарник», – в самиздатской анонимной статье «С. Телегина» (Г. Копылова) сколько презрения к России как к плохо удавшемуся материалу; а по лесным пожарам 1972 года тот же «С. Телегин» самиздатской листовкой послал проклятие всей России: горят русские леса? это тебе за твои злодеяния!! – «Весь народ сливается в реакционную массу» (Г. Померанц); «от звуков разлюбезной гармошки зверею, да и от соприкосновения с массой этой самой у меня появляется глухое раздражение»[1362]; очень откровенно, да так и есть: сердцу не прикажешь. – «Евреи, еврейская судьба – это только парафраз судьбы интеллигенции в этой стране, судьбы её культуры, и еврейское сиротство есть символ иного, духовного одиночества, порождённого крушением традиционной веры в „народ“»[1363]. (Как же преобразилась в России от XIX века и ко второй половине XX извечная «проблема народа». Теперь «народом» обозначается та тупо довольная своим существованием и своими руководителями туземная масса, страдать среди которой в городах этой страны забросила евреев их роковая судьба. Любить эту массу невозможно, заботиться о ней – противоестественно.) – Тот же Б. Хазанов (ещё тогда не выехавши) судил так: «Россия, которую я люблю, есть платоновская идея; в природе её не существует. Россия, которую я вижу вокруг себя, мне отвратительна», это – «единственные в своём роде Авгиевы конюшни»; её «шелудивые жители»; «когда-нибудь её постигнет оглушительная расплата за то, чем она является сегодня»[1364].
Расплата постигнет – да. Но – не за само состояние бедствия. Оно-то постигло – ещё раньше.
* * *
В 60‑е годы в интеллигентской среде много было обдумываний и высказываний о положении в СССР, о перспективах и, расширительно, о самой России. По условиям жёсткого государственного нагляда все эти споры и мысли произносились лишь в частных беседах или в самиздатских статьях, тогда ещё по преимуществу робко-псевдонимных. Но когда началась еврейская эмиграция – обличения России безстеснённо и многожёлчно разлились на вольном Западе: среди выехавшей еврейской интеллигенции то была обильная струя, и столь шумно говорливая, что других голосов долго было и не расслышать.
Вот в 1968 бежал за границу Аркадий Белинков – неистовый противник, кажется, советского режима? не русского же народа? И вот его статья в собранном им «Новом колоколе»: «Страна рабов, страна господ…» И на кого обрушен её гнев? (Учтём, правда, что статья писалась ещё в СССР и автор ещё не приобрёл того безстрашия, какое дала ему заграница: прямо лепить про режим.) Даже сло́ва «советский» Белинков не употребляет ни разу, а по проторенной дорожке: вечно рабская Россия, свобода «для нашей родины хуже, чем жрать битое стекло», это в России «вешают то не тех, то не так, и всегда мало». – Уже, мол, в 20‑е годы XIX века «многое свидетельствовало о том, что в процессе вековой эволюции народонаселение [России]… превратится в стадо предателей, доносчиков, палачей»; «страх был русский: увязывали тёплые вещи и ждали стука в дверь», – даже и здесь не «советский» страх. Когда ж это до революции ждали ночного стука в дверь? – «Суд в России не судит, он всё знает и так. Поэтому в России он лишь осуждает»[1365], – надо думать, и сквозь александровские реформы? и суд присяжных? и мировых судей? Какое ответственное, взвешенное суждение.
Да что там! Настолько безмерная у автора подымается желчь, что он ставит к позорному столбу и писателей – Карамзина, Жуковского, Тютчева, даже Пушкина, и русское общество в целом за его недостаточную революционность: «ничтожное общество рабов, потомков рабов и пращуров рабов», «общество дрожащих от
