сквозь зубы о том процедили по радио, незаметно, и – скрыли концы. Кому б другим простился такой блеф?) – Подобно тому: тюремная голодовка В. Борисова (декабрь 1976), уже отсидевшего 9 лет «психушки», передавалась «Голосом Америки» в одном ряду с «15 сутками» вольного Ильи Левина, и даже последнему – больше внимания. – Любые несколько «отказников» подписывали заявление об их невыпуске из СССР – и оно тотчас передавалось, «Свободой», «Голосом Америки», Би-би-си, – в числе важнейших мировых известий, сейчас даже не верится, как громко они прозвучивали.
Конечно, верно отмечают: вся эпопея с начавшимся движением советских евреев пробудила и в мировом, особенно в американском, еврействе волнующее сознание своей национальности. – «Восторг сопереживания возник у западного еврейства под влиянием пророческой одержимости первых сионистов» из СССР. «Западные евреи увидели свои идеалы в действии. Они поверили в русских евреев… это означало для них верить в лучшие качества в себе… Всё то, что западные евреи хотели бы постоянно видеть вокруг себя и… не видели»[1437]. – Есть и такая трактовка, не без проницательной иронии: «Предложенный товар (восставший еврейский дух) нашёл восторженных покупателей (американских евреев). Ни Америку, ни евреев Америки сами по себе евреи из Союза не интересуют. Товаром стал именно дух еврейского мятежа. Евреи Америки (а с ними и евреи Лондона, Амстердама, Парижа и т. д.), чьи еврейские чувства были растревожены шестидневным триумфом… увидели шанс на соучастие… Комфортабельная „борьба“… без особых при том усилий»[1438].
Но нельзя не признать: душевные взлёты там и здесь – взаимно влияли, и всё более раскачивали стенки советского панциря.
* * *
Считают, что массовая еврейская эмиграция из СССР началась в 1971: 13 тысяч человек за год (из них 98 % ехали в Израиль). В 1972 – 32 тыс., в 1973 – 35 тыс. (три года кряду – от 85 % до 100 % в Израиль)[1439]. Однако – не из русских центров, большинство выехавших были евреи из Грузии и Прибалтики. (Хотя: «Грузия – страна без антисемитизма», – заявил еврейский делегат на международном конгрессе; немало грузинских евреев разочаровались, что приехали в Израиль, захотели назад.) Из средней полосы СССР массовое движение не возникло. А позже, когда выезд затруднился, высказывалась сильная горечь (Р. Нудельман): будущих отказников «запоздалое мужество, быть может, было бы не нужно, если бы они вовремя воспользовались пробитой брешью». Ему возражают: «Но ведь людям нужно время, чтобы созреть!.. Сколько понадобилось, чтобы мы поняли, что нельзя оставаться, что это просто преступление по отношению к собственным детям»[1440].
«Эй, эй! бегите из северной страны, говорит Господь» (Зах. 2:6).
Впрочем, возбуждение еврейской эмиграции уже сильно развивалось и в русских и украинских городах. К марту 1973 было подано 700 тысяч заявлений на эмиграцию. Однако осенью 1973 произошла война Судного дня, – и тут «наступил перелом» в желании эмигрировать. «Лицо Израиля после войны Судного дня резко изменилось. Вместо уверенной в себе и смелой страны, с большим материальным достатком, верой в завтрашний день и монолитным руководством, Израиль неожиданно предстал перед миром растерянным, рыхлым, раздираемым внутренними противоречиями. Уровень благосостояния населения резко упал»[1441].
И в 1974 выехало из СССР всего лишь 20 тысяч евреев. А в 1975–76 из транзитной Вены «до 50 % советских евреев направились… мимо Израиля. В этот период появился термин „прямики́“»[1442] – то есть прямо в Соединённые Штаты. После 1977 число их «колеблется от 70 до 98 процентов»[1443].
«Говоря по совести, это можно понять. Еврейское государство было задумано как национальное убежище для евреев всего мира. Убежище, которое прежде всего гарантирует им безопасное существование. Но этого не произошло. Страна на долгие годы оказалась на линии огня»[1444].
К тому же «довольно скоро выяснилось, что Израиль нуждается не в евреях-интеллигентах… а в еврейской интеллигенции». И тогда «мыслящий еврей… с ужасом понял, что в том качестве, в котором он себя сознавал, ему в Израиле делать нечего»: оказалось, что для Израиля нужно быть проникнутым еврейской национальной культурой – и вот, уже тогда «приехавшие пришли к выводу о трагической ошибке: не было смысла выезжать из России» (также из-за потери социального положения)[1445], – и обратные письма оповещали о том ещё не уехавших. «Тон и содержание их в то время были почти поголовно отрицательными. Израиль – это страна, в которой государство вторгается и стремится опекать все стороны жизни гражданина»[1446]. – «Предубеждение против эмиграции в Израиль начало складываться у многих уже в середине 70‑х годов»[1447]. – «В среде московской и ленинградской интеллигенции сложилось твёрдое представление об Израиле как о закрытом, духовно бедном обществе, замкнутом на свои узко национальные проблемы и подчиняющем культуру сегодняшним идеологическим интересам… В лучшем случае… культурная провинция, в худшем… ещё одно тоталитарное государство, разве что без карательного аппарата»[1448]. – «У многих советских евреев сложилось – и не без оснований – впечатление, что, переезжая из СССР в Израиль, они меняют один авторитарный режим на другой»[1449].
Когда в 1972–1973 в Израиль приезжало в год больше, чем по 30 тысяч советских евреев, – Голда Меир сама встречала их на аэродроме и плакала, а израильские газеты назвали их массовый приезд «Чудом XX века». Тогда «в Израиль ехали все. А на тех, кто сворачивал в Риме», то есть не в Израиль, «показывали пальцем. Но вот из года в год число прибывающих начало падать. От десятков тысяч к тысячам, от тысяч к сотням, от сотен к единицам. И в Вене уже пальцем показывают не на свернувших в Рим, а на эти самые „единицы“, на „чудаков“, на „ненормальных“, которые продолжают ехать в Израиль»[1450]. «Если раньше „нормой“ был Израиль и нужно было объяснять, почему едешь „мимо“, то сегодня всё наоборот: объясняться, скорее, приходится тем, кто собирается в Израиль»[1451].
«Идеалистической была лишь первая волна»; «начиная с 1974 года и далее, из СССР начал выезжать, если его можно так назвать, второй эшелон евреев, для которых Израиль если и был дорог, то в основном издалека»[1452]. – И такое соображение: «Может, и явление неширы (нешира – отсеивание по пути в Израиль; ношрим (ивр.) – отпавшие. – А. С.)… связано с тем, что раньше эмиграция шла, в основном, с окраин [СССР], где [еврейские] традиции были сильны, а теперь перешла в центры, где евреи сильно оторвались от традиций?»[1453]
Так или иначе, но «чем шире распахивались ворота выезда, тем меньше еврейского становилось в этом потоке», большинство активистов даже не знали толком ивритского алфавита[1454]. – «Не обрести еврейство, а избавиться от него стало… главной побудительной причиной эмиграции»[1455]. – И вот, иронизируют в Израиле, – «мир не наполнился топотом ног евреев, бегущих обживать свой дом… Следующие быстро учли ошибки авангарда: массово и проворно ринулись туда, где чужими руками налажена чужая жизнь. Именно массово – тут наконец проявилось пресловутое „еврейское единство“»[1456]. – Ну да, ведь эти люди «выехали из СССР ради „интеллектуальной свободы“ и потому, мол, должны жить в Германии или в Англии»[1457], а проще – едут в Соединённые Штаты. – А и широко же сознаётся: диаспора уже для того нужна, что «кто-то должен же подбрасывать деньги безресурсному Израилю и поднимать шум, когда его обижают! Но с другой стороны, она, эта диаспора, увековечивает антисемитизм»[1458].
А. Воронель делает тут более высокое обобщение: «Ситуация русских евреев и проблема их освобождения есть только отражение общего кризиса всего еврейства… Проблема советских евреев помогает нам увидеть смятение в собственных рядах»; «цинизм советских евреев», использующих фальшивые вызовы из Израиля, вместо того чтобы «покориться судьбе, предписывающей им дорогу чести, есть не более чем отражение цинизма и разложения, коснувшихся всего еврейского (и нееврейского) мира»; «под влиянием бизнеса, конкуренции и неограниченных возможностей Свободного Мира вопросы совести отодвигаются всё дальше»[1459].
Итак, потёк просто – массовый побег от трудной советской жизни в лёгкую западную, по-человечески вполне понятный. Но в чём же тогда «репатриация»? и в чём «духовное превосходство» тех, кто решился на выезд из «страны рабов»? – Советские евреи, добивавшиеся эмиграции, в те годы звонко возглашали: «Отпусти народ Мой!» Но это была – усеченная цитата. А в Библии сказано так: «Отпусти народ Мой, чтоб он совершил Мне праздник в пустыне» (Исх. 5:1). Но что-то много отпущенных – поехали не в пустыню, а в изобильную Америку.
* * *
Однако и отначала, в успешные годы внезапной эмиграции, – были ли сионистские убеждения и стремление в Израиль главными стимулами отъезда? Разные еврейские авторы свидетельствуют, что – нет.
«Советская ситуация конца 60‑х годов была ситуацией алии, а не сионистского движения. Была волна людей, внутренне уже готовых бежать из Союза. А уже внутри этой волны началось то, что можно условно назвать сионистским движением»[1460]. В активные кружки изучения еврейской истории и культуры вошли те, «отличительной чертой которых было, разве что, полное отсутствие карьеризма, столь принятого в кругах советско-еврейской интеллигенции. Поэтому-то они всё свободное время отдавали еврейским делам»[1461]. Для таких уже с конца 70‑х годов началась «эра учителей иврита», а с начала 80‑х «учителя Торы были единственными, кто продолжал действовать на умы»[1462].
Мотив же многих иных к эмиграции объясняется так: «Советская власть поставила перед евреями препятствия в самом главном для них – профессиональном продвижении», и, значит, «еврейству грозит деградация»[1463]. – Их «загнал сначала в еврейство, а потом и в сионизм… безликий административный рок»[1464]. – «Многие… никогда не сталкивались всерьёз с антисемитизмом или политическими преследованиями. Угнетала их безперспективность своего существования как русских евреев – носителей противоречия… от которого нельзя было бежать ни в „ассимиляцию“, ни в „еврейство“»[1465]. – «Нарастало чувство несовместимости и горечи», «десятки и десятки бездарей… тащат тебя в неизвестность… отталкивают на дно»[1466]. И порыв – только бы вырваться из Советского Союза. – «И эта вот светлая перспектива, когда человек только что находился в полном подчинении у советской власти и вдруг, через три месяца, становился свободным… действовала чрезвычайно зажигательно»[1467].
Вокруг отъезда возникал, конечно, сложный ареал настроений. Вот, пишут, еврейское большинство, «воспользовавшись той же „сионистской“ дверью… с тоской покидает такую привычную, такую притерпевшуюся Россию»[1468] (как выявляет язык прорыв смысла, ведь автор хотел сказать – «притерпленную» евреями). Или пишут так: «Для подавляющего большинства решение об эмиграции [было] „головное“, сопротивление же ему нутряное»[1469] – то есть вжитость в страну и её традиции. Насколько «большинство» – этого никому не оценить. Но известные нам настроения колебались от добротных стихов Лии Владимировой:
Но вам, моим возлюбленным, вам, гордым,
Я завещаю память и отъезд, –
до расхожей тогда шутки: «Кто будет уезжать последний, не забудьте потушить свет».
Пробуждение советских евреев к эмиграции
