– в Особом Совещании по обороне. Он очень старается следить, что на фронте.
– Это хорошо. Ну, зайдём кофейку выпить, что ли?
Зашли в буфет, сели.
– Знаешь, этот горящий идеал? С ранней юности уже виновен перед народом. Блестяще кончил естественный факультет, оставляли на кафедре ботаники – ушёл искать правду жизни. Потом кончил и медицинский: считал, что именно врач лучше всего может сближать народ и интеллигенцию. Знаешь эту интеллигентскую крайность: ничего не стóят ни наука, ни искусство, ни политика, если не служат народу?
Да какая же крайность? – выражало лицо брата, с напористым наклоном. И военное дело – тоже ведь?..
– Пошёл врачом, без земского жалованья даже. От дифтеритного ребёнка едва не умер. Собрал статистику «Вымирающая деревня» – жуткая книга. Два издания, 901-го года, – и до сих пор её спрашивают. Он просто знаешь кто? Народный радетель. И вот – даже националисты так одобрили его, что сняли своего кандидата, и председательство в военной комиссии уступили Шингарёву. А просто, понимаешь, он любит Россию и любит людей, и все это чувствуют, даже в Думе. Враги кадетов ненавидят Милюкова, Родичева, кого хочешь, только не его.
– А зачем ему я? Меня он – зачем?.. А сколько ему лет?
– Ну, раз старше меня, то иду.
– Честно говоря, он про тебя знает, что ты – опальный, за правду пострадал.
– Ну вот! Рассказала?
Что ж, пока нет Гучкова – отлично и к Шингарёву. Всё равно начинать Петербург… Разным духом надо подышать, это впрок.
– А как: с глазу на глаз? Или званый вечер?
– Да какой званый вечер в понедельник? Девиз: не жить лучше народа. Никакой никогда прислуги. Бутерброды если будут – то с чёрным хлебом, не с ситником. Да картошка.
– А ты со мной?
– Звали.
Уже на Знаменской площади колотнуло сердце: тоже своё, не откинешь. А повернули на Невский – эта прямь! эта даль! даже в пасмури свинцовой под аспидным небом. И, неясно, шпиль адмиралтейский – как награда в дальнем пути.
Вот так, далеко и прямо, перед Воротынцевым открывалось теперь: действовать!
19
(Общество, правительство и царь – 1915)
1914, всеобщий патриотизм и кадеты. – Дальний кадетский расчёт в этой войне. – Земгор: самочинство, финансовая безконтрольность. – Манёвр с сухим законом. – Осуждение большевицкой думской фракции. – Невознаграждённая лояльность кадетов. – Сведения о дурном ходе войны. – Осторожность Милюкова. – Майское отступление, конец перемирия с правительством. – Горемыкин, старая шуба. – Неудавшаяся история объединённого правительства. – Личность Кривошеина. – Его общественная позиция. – Уклонение от поста премьера. – История смены Коковцова. – Обновление состава кабинета. – Напряжённость в нём. – Кривошеин чистит правительство весной 1916. – Июньская конференция кадетов. Лозунг «правительства доверия». – Лидеры охлаждают горячих. – Кто виновен в отступлении? – Думцы съезжаются. – Съезды Союзов, съезд по дороговизне. – Янушкевич – начальник Генерального штаба. – Положение о полевом управлении войск. – Как оно сказалось при нашем отступлении. – Поливанов: «отечество в опасности». – Министры просят о военном совете. – Обиды министров на Ставку. – Популярность великого князя даже укрепляется. – Открытие Думы 19 июля. Пафос против правительства. – Создание «военно-промышленных комитетов», Гучков. – Комиссионная деятельность их. – Пора распускать Думу! – Вопрос о ратниках 2-го разряда. – Положение на театре войны. – Беженство и разорение. – Янушкевич валит поражения на евреев. – Запад обрезает финансы. – Правительство обсуждает снятие черты оседлости. – Поливанов рисует военную обстановку безнадёжно. – Выдаёт секрет о намерении Государя занять Верховное Главнокомандование. – Министры волнуются. – Раскол Кривошеина с Горемыкиным. – Внутреннее решение Государя. – Николай Николаевич переходит пределы власти. – Внушения императрицы. – Великий князь подчиняется отставке. – Отступление продолжается. – Рабочие подозревают измену. – Самарин: отговаривать царя от бедственного шага! – Кривошеин предлагает смягчительный рескрипт. – Разве уступки приводят к лучшему? – Великий князь торопит увольнение. – Эвакуировать Петроград и Киев? – Хаос эвакуации. – Правительство виснет в воздухе. – Столичное общество кутит. – Разнузданность печати. – Или сдаться обществу, или утвердить власть. – Рябушинский публикует проект нового правительства. – Мысль о создании думского большинства. – Образование Прогрессивного блока. – Обсуждение программы. – Правительство доверия? – Обсуждение кандидатуры премьера. – Кривошеин снова не решается на первое место. – Его срыв с кандидатурами Поливанова и Гучкова. – Демонстративные резолюции московской думы. – В Совете министров снова бурлит смена командования. – Сплотка протестующих министров. – Заседание кабинета 20 августа. – Императрица укрепляет супруга. – Государь устоял против министров. – Благодушие Государя после победы. – Бушевание министров 21 августа. – Отставка восьми. – Открытие Особых Совещаний. – Отбытие Государя в Ставку. – Провозглашение Прогрессивного блока. – Примирительность министров к Блоку. – Заседания вождей Блока. – Прервать ли Думу? – Кривошеин уходит в тень. – Анализ программы Блока. – Не программа, а места у власти. – Распускать Думу напролом или искать понимания? – Повернувшийся Кривошеин. Взрыв кабинета. – Горемыкину поздно меняться. – Отдельная позиция Самарина. – Горемыкин в Могилёве, решения Государя. – Лихорадочное заседание кабинета 2 сентября. – Как обуздать съезды Союзов? – Ничтожность правительственных сил в Москве. – Указ 3 сентября о перерыве Думы. – Лидеры Блока обсуждают тактику. – Спешат со съездами Союзов. – Императрица о съездах и о Гучкове. – Московская рабочая забастовка. – Кадеты жалеют, что не сговорились с правительством. – Открытие съездов. – Депутации к царю. Всеподданнейший адрес. – Рабочие стучатся в съезд городов. – Не сотряслось, а успокоилось. – Императрица зовёт на расправу с министрами и Синодом. – Царский реприманд министрам. – Двоенье министров. – Упущенные возможности Кривошеина. – Увольнение Самарина, Щербатова. – Кривошеин подаёт в отставку. – Принимать ли депутации съездов? – Отказ. – А не упущено было мириться? – Незамеченное предупреждение.
С первых дней этой войны кадеты попали в неожиданное и сложное положение. Даже не в днях первых, а в самых первых часах всеобщей мобилизации во всенародном и даже общественном настроении властно проступил тот самый «патриотизм», которым до сих пор бранились и о котором даже думать забыли как о реальности. И выступить против этой войны, как выступали против Японской, – сразу оказалось невозможным. И невозможно стало вообще поносить правительство, как делали всё время, – потому что оно внезапно оказалось популярным. И кадетским лидерам оставалось определить:
Да будут забыты внутренние распри. Да укрепится единение царя с народом.
Не возомнить, что кадеты полюбили царя, но уже формировался у них проницательный, дальний расчёт: вступив в войну в союзе с Англией и Францией, русский император сам себя отдал в руки великих западных демократий, и будущая победа будет – уже не царя, но – свободной русской общественности. Довольно быстро кадеты сообразили и даже нашли вкус в патриотизме: не в примитивном дикарском смысле – к России как обиталищу русского духа, но – к государству, крепко сколоченному, твердо ставшему, в котором есть где пожить и есть чем поуправлять, войдя в наследство.
Отложим наши споры… Удержать положение России в ряду мировых держав…
Неяркий, но в своих средних решениях упорнолобый, Милюков протолкнёт черезо всю войну:
Константинополь и достаточная часть примыкающих берегов, Hinterland… Ключи от Босфора и Дарданелл, Олегов щит на вратах Царьграда – вот заветные мечты русского народа во все времена его бытия.
Ну и добавочно:
Защита культуры и духовных ценностей от варварского набега германского милитаризма. Эта война – во имя уничтожения всякой войны.
И Милюков с Пуришкевичем в Думе публично обменялись рукопожатием.
Но так безотказно поддержав свою ненавидимую отечественную власть, в какое же кадеты попали положение? – идти в хвосте за правительством? Немыслимо! К такой роли они не привыкли! Значит, у них не было теперь иного выхода, как опередить правительство в патриотизме и даже в самой борьбе с германским милитаризмом. И даже оттеснять правительство от многого, что связано с войной (не от ведения военных действий, конечно), и тем временем захватывать повсюду как можно больше видных мест.
В соревновании перехватывать себе отрасли вокруг войны помогли Земский Союз и новосозданный Союз городов (вскоре почти слитные под именем Земгора). В чрезвычайной атмосфере первых дней войны они получили у Государя разрешение помогать больным и раненым воинам на государственные средства – и при этом оказались не связаны никакими формальностями в расходовании казённых денег, ни отчётами, ни сметами, ни штатами, ни размерами окладов, – ибо не потерпели допустить государственных контролёров из общественной гордости. Они необузданно платили своим служащим в 3–4 раза больше, чем на таких же должностях у казны. А так как работа в Союзах ещё и освобождала от военной службы, то они быстро и безпрепятственно набирали численность. Ещё Союзы сами выбирали и области работы, дающие наибольший внешний эффект и симпатии общества, а казне невыгодно доставалось обслуживать всё подряд. А правительство не смело препятствовать, уже так довольное общественной поддержкой.
И ещё не все были исчерпаны у кадетов возможности, как постепенно подрывать престиж правительства. Например, им неплохо удалось превратить в издевательство сухой закон. В первые дни войны, создавая очищенную народную атмосферу, Государь распорядился отменить (государственную монопольную) продажу водки в России. Это собрало правительству всенародное сочувствие. И тогда кадеты публично предложили: а пусть правительство запретит и всем частным торговцам всякую продажу всякого вина, даже и слабого виноградного. Расчёт был: если правительство откажется, значит, оно покажет, что с водкой лицемерило, но хочет спаивать другими средствами, увеличить доход с акциза. Правительство – клюнуло приманку и согласилось, был провозглашён запрет всеобщий. Но так создалась, выяснилась с месяцами всеобщая нелепость: торговля вином лишь была загнана в тайную продажу, озлобляя многих.
Такие манёвры то и дело представлялись кадетам, иногда местные, и они их нигде не упускали.
И всё же несколько месяцев вынужденная лояльность кадетов была поразительна – правда, тем облегчена, что не было в стране ни студенческого движения, ни социалистического, все сидели тихо, кроме единственной большевицкой фракции Думы. И когда в феврале 1916 её судили (по обвинениям совсем пустяшным: составление прокламаций – «Смести с лица земли царское самодержавие! за горло его и колено ему в грудь!», «У нас нет врагов по ту сторону границы», для России благо, если победит Германия, шифры, фальшивые паспорта и подготовка вооружённого восстания) – кадеты удержались от своего постоянного долга влево и не вступились за судимых депутатов.
И, как всё-таки принято в людском общении, имели они право за такую долгую лояльность ожидать широких ответных уступок от
