– вождь единой партии и Второй революции? Снова?)
Но – из глаз невычитываемых, но с губ непрошевельнувших, но через лысоту непроницаемого котла – с проницанием тоже нерядовым вырвал Парвус ленинские мысли, развернул, прочёл и ответил с бокового захода:
– Почему и предлагаю я вам ехать в Стокгольм: чтоб вы сами руководили от начала и до конца. Вы можете мне никого не называть, ничего не открывать, – только берите деньги, листовки, оружие – и посылайте! Я, – вздохнул Парвус с ослаблением, измотаешься ж в этих политических переговорах, – я, Владимир Ильич, – не тот, что десять лет назад. Я – в Россию не поеду. Я – считаю себя немцем теперь.
(Тем подозрительней. А что ж он всё – о России?)
– Мне только нужно, чтоб выполнен был План.
…Только, может быть, и План – мы понимаем неодинаково?..
Ртутно-неуловимый, ни в руки, ни в аргументы:
– Это значит – как и вы, открыто измараться о германский генштаб? Революционер-интернационалист этого себе позволить не может.
Раза два ещё загребя, загребя обеими руками, туловище привалил:
– Да не марайтесь! Не надо! Эту грязь – я беру, я взял на себя. А вам – даю чистые миллионы. Только – подайте мне трубы, по которым их лить. Только сплетём наши подземные, подводные, тайные нити – и мы взорвём Вторую русскую революцию!! А??
И глазами, где ум не потратил себя ни на радугу красок, ни на ресницы, ни на брови, – безцветным концентрированным умом – проникал, хотел понять: отчего же – отказ?
Но в ленинские глаза, бурящие, выкапывающие, нельзя было войти, как нельзя войти в шило.
Двумя шильцами и с усмешечкой косенькой – недоверчивой, угадчивой и опровержительной – встретил Ленин такой заман:
– И для этого, вы сказали, – шелестел его голос ехидно, – примирительная конференция в Женеве? Будем примиряться? С меньшевичками? – И откинулся, как отброшенный, ещё б и дальше, да спинка кровати держала: – Да вы что?!? Что значит – примиряться? Уступить меньшевикам??? – Встряхами головы как бил, как бодал: – Ник-когда! Низ-за-что! С меньшевиками? Да пусть лучше царизм стоит ещё тысячу лет, но меньшевикам – не уступлю ни миллиметра!
Да он вообще – социалист ли?!..
А Ленин ещё доканчивал молча удары головой. Добивал кого-то. Договаривал что-то – со всею яростной мимикой, но – беззвучно.
Нич-чего Парвус понять не мог. Всё-таки ехал – такого не ждал. Великий, неутомимый и самый крайний революционер, при самой лучшей ситуации, при всех выстланных ему услугах, – и не хотел делать революцию??..
Уже теряя надежду, уже так просто:
– Но для чего же тогда двадцать лет этих теоретических сражений, разграничений? Где же ваша последовательность? Вы готовили подполье? Вот ему лучшее применение, другого такого не наступит во всю вашу жизнь! Что же вы, роль играли?
– Будем ли упрекаться в непоследовательности? Вы тоже говорили: кучка не может принести революцию массе. А сейчас?
Свесился, свесился Парвус, подбородком с головы, головою – с шеи, шеей – с туловища, руки между колен:
– Да-а-а-а… Ну что ж… Хорошо… Плохо… Времени осталось мало… Значит, буду создавать собственную организацию.
Просчитался Ленин! Пожалеет когда-нибудь.
– Хоть устýпите мне кого-нибудь? Нашего общего друга?
(Рвать мостов не надо, ссориться не надо, Парвус ещё ого как пригодится.)
– Кого это?
– Ганецкого.
– Берите.
– Чудновский, Урицкий – у меня уже там. Бухарина?..
– Не-ет, Бухарин – натура не та.
– А – сами вы?
Да ведь Ленин уже ясно выразился: если очень-очень-очень скрыто.
– Так. А – в Скандинавию? Быстро перевезу.
Шильца-глаза:
– Нет. Нет, нет!
Тяжело-тяжело мешку себя таскать. Тяжело вздохнул, от души:
– Да-а-а… А ещё была всей жизни моей мечта, и вот теперь по средствам доступно: выпускать свой собственный социалистический журнал. – Силился гордо закинуть одутловатую голову, повторить отважного, горячего, с кого пошло: – «Колокол»!
Ух-хнула, бух-хнула кровать их четырьмя ножками, опустясь на сапожников пол.
50
Как надо строить подполье. – Революция, пристёгнутая к коммерции. – Как передать толчки революции дальше? – Заминка Парвуса в 1916. – Варианты разгрома России. – Кто виноват в неудаче? – Тайна Ленина. – Идеи долговечнее миллионов.
Удачливый подпольщик – не тот, кто прячется под полом, как мышь, избегает света и общественного движения. Удачливый находчивый подпольщик – самый деятельный участник всеобщей естественной жизни с её слабостями и страстями, он – на виду, в жизненном кипении, и занят чем-то понятным для всех, и допустимо ему тратить на эту повседневную деятельность большýю часть времени и сил, – а главная тайная деятельность его течёт рядом, и тем успешней, чем она органичнее связана с открытой повседневной. В этом высшая простота: тайное дело делать в простой связи с открытым.
Так это понимая (у Парвуса невелик был опыт подполья – несколько месяцев 1905 года, после разгрома Совета рабочих депутатов и до ареста, потом после ухода из ссылки и до ухода за границу), а ещё более понимая, что естественно заниматься человеку именно тем, к чему его влечёт, в чём его призвание и дарование, – Парвус после отказа Ленина в мае 1915 предоставить своё подполье для Плана и берясь теперь за всё один, придумал, да даже не придумал, а как дыхание это к нему пришло: что он и его сотрудники будут заниматься в первую очередь и главным образом коммерцией – а революция будет к ней пристёгнута.
И тем же летом он создал в нейтральной Дании, сохранившей первую привилегию свободного западного государства свободно торговать, – Импортно-Экспортное бюро, которому и естественно было теперь начать торговлю с фирмами любого другого государства – Германии, России, Англии, Швеции или Нидерландов, брать где что выгодно, и продавать куда выгодно. Коммерческим директором этого предприятия Парвуса тотчас и стал, с согласия Ленина, Ганецкий. Соединение двух таких огненных коммерсантов есть не удвоение коммерческой мощи, но умножение её. А затем к ним примкнул и третий, мало чем уступающий двум первым, – Георг Скларц (нельзя сказать, чтобы нанесла его судьба-случайность, но был он дружественно прислан на сотрудничество от разведки германского Генерального штаба). Этот Скларц (после войны много прогремевший в Германии, даже и в судебных процессах, где ещё и артистом выдающимся выявил себя) оказался самый наинужный третий к ним двоим – тоже гений коммерции, находчивый, сообразительный, молча и быстро готовый к любому поручению и любому обороту дела, изо всякого выйти успешливым. (А за собою он вёл и ещё двух братьев Скларцев: Вольдемара, который стал работать непосредственно в их торгово-революционной конторе, и Генриха, – тот под псевдонимом Пундик уже вёл в Копенгагене с Романовичем и Догопольским тайное бюро, ловя для германского генштаба незаконный экспорт из Германии.) Задуманное соединение хозяйственной и политической деятельности быстро оправдывало себя: гешефт работал на политику, а политика создавала льготы для гешефта. Поддержкой германских военных властей деятельность парвусовской конторы облегчалась и делалась ещё более доходной.
Едва возникнув, Импортно-Экспортное бюро за несколько месяцев расцвело и покупало, продавало и перевозило, не ища себе скрупулёзной специализации, – медь, хром, никель, резину, из России в Германию особенно – зерно и продукты, из Германии в Россию особенно – технические приборы, химикалии, лекарства, а были в ассортименте и чулки, и противозачаточные средства, и сальварсан, икра и коньяк, и подержанные автомобили (в России удалось договориться, чтоб они не подлежали далее у покупщиков военной мобилизации). В западной торговле много и других подобных контор толкалось рядом локтями, но в торговле с Россией, на главном для себя направлении, контора Парвуса заняла монопольное положение. Часть товаров везлась открыто, по легальным экспортным лицензиям, другая – по фальшивым декларациям или даже контрабандой, это требовало изобретательности в упаковке и погрузке, кому-то приходилось попадаться и отвечать, – но во всём этом и вертелись Ганецкий со Скларцем, позволяя Парвусу покойно оставаться в излюбленной им тени и вести большую политику.
Гениальность соединения торговли и революции в том и состояла, что революционные агенты под видом торговых ездили от Парвуса совершенно легально и в Россию, и по России, и назад. Но высшая гениальность была в отправке денег: кажется, неосуществимая задача – безпрепятственно и быстро переливать деньги германского правительства в русские революционные руки – осуществлялась торговой конторой с лёгкостью: она везла в Россию лишь товары, только товары, но – с избытком против закупленного в ней, а выручка сотрудничающих фирм вроде Фабиан Клингслянд по общепринятому порядку поступала в банк (Сибирский банк в Петербурге), а там дальше было внутреннее дело конторы – забирать её из России или нет, даже для России выгоднее, чтобы деньги оставались в ней. А в Петербурге адвокат-большевик «Меч» Козловский и лица от Ганецкого в любое время любую сумму вынимали и передавали в революционные руки.
Вот был гений Парвуса: импорт товаров, таких нужных для России, чтобы вести войну, давал деньги выбить её из этой войны!
Тем же своим настойчивым методом соединения тайного и явного Парвус набирал и революционных сотрудников конторы. Для этого он создал в Копенгагене ещё одно подсобное учреждение – Институт по изучению последствий войны, и для набора сотрудников его открыто и много встречался, знакомился, беседовал с социалистами. И всякий раз, когда кандидат проявлял желание и способность нырнуть в глубину – он нырял и становился тайным. А если оказывался неспособным или неподатливым – ничто ему не разъяснялось, и разговор был натурален, и можно было оставить его легальным сотрудником легального Института: Институт тоже не был фикцией, он тоже отвечал прилегающей страсти Парвуса к теоретическим экономическим исследованиям, как и издаваемый в Германии, хорошо оплаченный «Колокол» удовлетворял его социалистическую страсть. (Очень рвался в этот Институт – Бухарин, и действительно, не было для него лучшего места, а для такого института – лучшего сотрудника, но – прав был Ленин: Бухарин слишком прост, как уже показал в Швеции. И уж вовсе слаб Шляпников, чтобы работать в контакте с Ганецким.)
Всё это Парвус решил блистательно – ибо всё это было в его природной стихии. Куда трудней пришлось дальше: кому же передавать в России те деньги? и как вызвать революцию в огромной стране дюжиной торговых агентов да несколькими западными социалистами вроде Крузе? Легче всего было в Петербурге, много связей, тут и Козловский безподозренно мог вести адвокатский приём и вербовать нужных из заводской среды, тут и действовала рьяная группа межрайонцев, к объединению меньшевиков и большевиков, как раз исконное направление Парвуса, и через их единомышленника Урицкого был в эту группу действенный вход. Несмотря на раскол социалистических сил в Петербурге, там у Парвуса сколотился хороший актив, вне большевиков и меньшевиков. Но хотя и верно замечено, что
