там дежурил?..
Вулканное дыхание стихии! Вымело и выжгло, что этих офицеров, вот уже мёртвых, он только что собирался склонять в пользу Государственной Думы, и этих солдат, теперь надвигающихся, вести туда. Шла – толпа, ни к чему не прислушная, никем не судимая, ни за что не ответственная, не знающая никаких своих глашатаев и радетелей, – и Станкевичу, всегда считавшему себя заедино с народом, – вот, нельзя было на них понадеяться.
А надо было быстро куда-нибудь спасаться, вот что.
Тут, в начале Кирочной, помещалась инженерная школа прапорщиков – и он зашёл туда. В нервном ожидании стал звонить Керенскому в Думу – но к его телефону никто не подходил.
А тем временем толпа, с воем и редкой стрельбой, придвинулась – и именно в школу прапорщиков хлынула часть её. Один выстрел дали в коридоре. И кричали, чтоб юнкера сейчас же всё бросали и выходили на улицу!
Юнкера – не хотели идти. Станкевич, бледный, был тут чужой, ни за что не ответственный, мог войти в класс и перестоять за дверью. Но начальник школы, представительный генерал, должен был выйти к солдатской гурьбе. И стал вежливо ей доказывать, что положение школы особенное: если прекратить подготовку офицеров, то некому будет строить укрепления.
Обезумелые солдаты не стали дослушивать, а: кончать занятия! и выходить на улицу!
Генерал, безпомощно пожимая полными плечами, объявил своим тихо:
– Что ж, можете идти, господа.
– Да куда же нам идти, ваше превосходительство?
– Куда хотите, не знаю.
Прихожие солдаты, кто были без винтовок, разобрали винтовки из пирамиды тут – и валили на улицу, и дальше.
Станкевич испытал такое унижение – что прятался, что не вмешался, – теперь поспешил нагнать толпу на улице. Влиться к ним сбоку было не то ощущение, что стоять и встретить поток.
Он увидел в толпе много и сапёров, и возвысил голос – с обращеньем, зазвучавшим самому невыносимо фальшиво:
– Братцы! Давайте пойдём в Государственную Думу! Она – вот тут, близко! Она на стороне народа!
«Пойдём» – как будто он был с ними всё время и вместе с ними громил школу прапорщиков?
То была правильная, его коренная идея, соединять народ с либералами, – но почему так жалко, неестественно прозвучало?
Услышали его не многие, смотрели подозрительно: куда ещё заманивает их офицеришка?
Оглянулись другие, приступили:
– А ну, отдай оружие!
Не так он представлял себе братание с народом на заре свободы, но получалось так.
Отдал шашку. Отдал пистолет.
Тут вылез из толпы страшный, злой солдат, схватил безоружного поручика за грудки, стал трясти и замахиваться, что сейчас убьёт. Он с бранью поминал какого-то другого офицера-обидчика, которого надо бы убить, но убьёт вместо того – этого.
И – убьёт. Станкевич и не выбивался, его охватила смертная апатия. Вот так и кончилась в 27 лет вся его блестящая жизнь.
Но подбился другой сапёр и стал того озверелого оттягивать:
– Не трог! не трог! Это – наш офицер, хороший, мы знаем его!
79
Полковник Кутепов в собрании Преображенского полка. – В штабе Округа. – Его движение с отрядом.
Ещё Кутепов спал – сестра (он остановился у сестёр, на Васильевском острове) сказала через дверь, что его спрашивают по телефону из Преображенского собрания. В первую минуту так не хотелось вставать – попросил сестру и поговорить. Вернулась – объявила: поручик Макшеев просит спешно приехать на Миллионную.
Причины не назвал. Так лучше б сам поговорил. Но что-то слишком серьёзное и, наверно, связанное с городскими волнениями. Поручик Макшеев, батальонный адъютант, был как раз из тех скрученных мозгов, которые хотят ответственного министерства и больше прав Думе, Кутепов испытывал к нему брезгливость после его высказываний за офицерским завтраком в собрании позавчера. Сами офицеры читают какие-то печатные обращения каких-то фракций Думы. Какие ж реформы, когда в полицию камнями бросают?
Но хотя больше половины офицеров новички, ненастоящие преображенцы, – всякий преображенец, приезжая с фронта, конечно прежде всего идёт в собрание – походить между родных стен, поговорить, пообедать.
Вот тебе и отпуск, оделся с военной быстротой. Но как же поехать быстро? – извозчиков нет, и трамваев нет. Сестра пошла уговорить извозчика, живущего в их дворе. Для соседки согласился съездить.
И погнал шибко – не так седоку угодить, как скорее назад и не остановили бы.
Перенеслись Дворцовым мостом – стояло солдатское растянутое ограждение, никому не мешающее. Обошли бурый Зимний и напрямик погнали к Миллионной. Хотя большая часть казарм Преображенского полка была теперь на Кирочной, но офицерское собрание по давней традиции оставалось на Миллионной, при старых казармах. В пасмурном утре площадь вокруг Александровского столпа была пуста.
В собрании Кутепов увидел многих встревоженных офицеров – в том числе и тех, кто должны быть в батальонных казармах на Кирочной. Узнал, что там взбунтовавшиеся волынцы ворвались в казармы нестроевой преображенской роты и заставили её к себе присоединиться. Полковник, заведующий полковой швальней, хотел выгнать их со двора, но был ими заколот.
Кутепова и позвали за поддержкой. Но – где же командир запасного батальона князь Аргутинский-Долгоруков? Вызван к командующему. Но остальные господа офицеры, с Кирочной, – почему здесь? Не подчинялись они Кутепову прямо, но по его положению в полку не могли уклониться от его указания: тотчас отправиться к своим подразделениям.
Столько и успел Кутепов охватить – как пришёл за ним автомобиль из градоначальства, – командующий Округом велел немедленно приехать к нему.
И опять – по пасмурной площади, мимо Александровского столпа, мимо Главного Штаба, пересекли корень Невского, чуть изморозна решётка сквера, вот и градоначальство. Жандармский ротмистр ждал Кутепова на Гороховой у дверей и вёл наверх к генералу Хабалову.
В большой комнате было несколько генералов и полицейских штаб-офицеров (но не Аргутинский между ними) – и, охватывая сразу сумму их лиц, воздух в комнате, ранее чем отдельные лица, увидел Кутепов, что они растеряны, расстроены, безпомощны. А у самогó грузного генерала Хабалова так и откровенно дрожала во время разговора челюсть.
И как всегда при таком соотношении Кутепов почувствовал себя ещё твёрже и ответственней.
Хабалов объявил ему в довольно нелепых словах, что назначает его начальником карательного отряда. Карательным? – никогда Кутепов не командовал, не предполагал. И каким сразу карательным, когда надо просто поставить на места?
А Хабалов уже распоряжался над разложенной картой города:
– Приказываю вам оцепить весь район от Литейного моста до Николаевского вокзала. И всё, что будет в этом районе, – загнать к Неве и там привести в порядок!
Если отвлечься от привычной сетки улиц, их узости между тяжёлыми зданиями и наполненности зданий – да, это был единый широкий полуостров в Неву, три версты на три. Но если вспомнить наполненность города, да ещё уплотнённого войной, –
– Оцепить такой район – мне надо не меньше бригады.
Хабалов раздражился или не хотел дать своих резервов, предназначая их для другого, сказал: даёт, что под руками. От здания градоначальства взять всего одну роту Кексгольмского батальона с одним пулемётом. Затем двигаться по Невскому проспекту и постепенно подбирать расставленные там другие подразделения. А встретится на Невском пулемётная рота – взять её половину, 12 пулемётов. А ещё одна рота Егерского батальона будет двигаться прямо к Литейному проспекту.
Удивился Кутепов, но спорить не стал – что есть, то есть. Только спросил:
– А эта пулемётная рота – будет стрелять?
Хабалов такие сведения имел, что – хорошая часть и всё будет делать.
Что ж, нечего и время терять, Кутепов встал и пошёл. Кексгольмцы на Гороховой сразу ему понравились, подтянутая рота, опытный глаз не ошибается. Хорошо, пошли.
Странное ощущение – идти на боевую операцию по мирному городу, никогда не ходил. Действовать оружием – самое ясное изо всех действий на земле – но в Петербурге? мало русской кровушки полито на фронте? Впрочем, где-то там это всё происходило (отдалённые выстрелы слышны) – но на Невском ничегошеньки, никаких признаков, идут себе люди по своим делам, только меньше обычного, и нет езды по мостовой.
Небо было переклонное: то ли прояснеет, то ли сгустится. Но не разрывало серых облаков нигде.
Сидел бы у себя на передовых позициях, зачем за отпуском погнался? Особенно нелепое состояние, когда выступаешь не в своей роли, не на своём месте, какая-то обида, и можно сделать неверное движение.
Из Гостиного Двора взял роту своих преображенцев, она сидела там как бы в засаде. Из Пассажа – другую роту, преображенцев же. С каждой здоровался перед строем, у офицеров спрашивал, в каком состоянии рота. Хвалили.
А он и сам знал: нынешний запасной батальон – позор преображенцев, такой, что на фронте устроили ещё один запасной батальон, и все приходящие пополнения переучивали, придавая им воинский вид и дух.
А тут ещё вот: вчера не получили ужина, и сегодня тоже ни куска в рот.
Об этом – Аргутинский мог бы подумать. На передовых доставляют еду и отрезанной части, и под пулемётным обстрелом.
Бедные солдаты! Приказал офицерам: на первой же остановке купить ситного хлеба и колбасы для солдат. (Тоже особенность городских действий.)
Сам Кутепов шёл не по тротуару, а посреди Невского, впереди своего войска, не стыдясь его малочисленности. (Пехоты с ним шло полтысячи, да ещё у Литейного проспекта должны были добавиться.)
С высоты своего роста он уже давно видел, что навстречу им по мостовой тянется какая-то перегруженная часть. Оказалось – это и есть та самая пулемётная рота, встретили её около Елисеевского магазина. (Тут побежали за колбасой и хлебом.) Опять неуклюже! при них не было двуколок для пулемётов, для лент, всё это люди несли на себе и шатались (как на фронте перемещаются только в соединительных ходах и когда в атаку бегут). Радуясь остановке, опустили всё на укатанный снег.
Кутепов поздоровался с пулемётчиками – ответило три-четыре голоса (по нехоти? по усталости?). Отделяя себе полуроту, спросил Кутепов их штабс-капитана, готовы ли они открыть огонь по первому приказанию. Штабс-капитан, смутясь, ответил, что нет у них в кожухах ни воды, ни глицерина. (Очевидно, вылили по тяжести.) Оставалось и им приказать – на первой же остановке добыть воды, купить глицерина в аптеке, изготовиться к бою.
Перевалили Фонтанку, дошли до Литейного. И всё ещё не происходило тут ничего особенного, только с дальней части Литейного слышался глухой шум и постреливали. На углу Литейного даже стоял городовой. Кутепов стал у него спрашивать, не проходила ли рота Егерского полка. Не видел.
Плохо. Даже обещанного малого отряда не составлялось, и люди голодные, и пулемёты не готовы.
Вдруг с неожиданной стороны, чуть ли не с Владимирского, подкатил на извозчичьих санях князь Аргутинский-Долгоруков. Где он всё это время был – загадка, но сейчас соскочил даже прежде места и бежал, заплетаясь в длинной николаевской шинели.
Кутепов
