на имя Родзянко: «Вологодское дворянство верит, что новое правительство выведет Россию на новый светлый путь.
…Внутренний враг сражён, но не уничтожен! Медведь ещё не убит, он только оглушён…
Бегство Кшесинской. На крыше её дворца оказались пулемёты…
…Разногласия и споры будут потом. А теперь – не надо омрачать светлые дни нашего преображения. Россия вернула себе былое народоправие!
…Есть пессимисты, которых всё пугает, особенно Совет Рабочих Депутатов.
…Группа московских дьяконов и псаломщиков, собравшись в эти исторические дни торжества евангельских истин, приветствует зарю народившейся правдивой жизни…
ОБРАЩЕНИЕ ПОЛИЦЕЙСКИХ. «Братие, граждане! Нижние чины полиции постоянно находились всей душой вместе с народом. Если кому и не угодили, то исполняя волю высшего начальства, оставаясь безвольными рабами. По первому зову мы бы явились для исполнения общегражданского долга. Обращаемся к вам не озлоблять против нас ближних, так как мы много претерпели физически и нравственно».
Арестованные городовые собрали между собою по подписке на нужды революции 215 рублей.
…Сахаром Петроград оказался обезпечен на весь март. Обнаружены огромные запасы мороженой рыбы и птицы.
Судьба «Московских ведомостей». В редакции – полная растерянность. Все сотрудники, за исключением сравнительно немногих, заявляют себя сторонниками нового режима и намерены выпускать газету со статьями, соответствующими духу времени. Отправили телеграмму Львову и Керенскому, приветствуя новое правительство.
…Служащие низшего оклада тюремного ведомства отправили приветственные телеграммы министру юстиции Керенскому и Временному Правительству.
…Не надо праздновать! Пусть радость рвётся из сердца, а приступить к работе…
…Общее собрание служащих по делам печати. Член Комитета в своей речи сказал: «Когда старый строй рухнул и обновлённая Россия созидает формы нового строя, – нет места для робких половинчатых душ, и поэтому служащие по ведомству должны проявить своё политическое лицо и убеждённо сказать, что видят в новом правительстве спасителя России».
Служащие цензуры приняли резолюцию, приветствующую свободную печать.
…Все граждане, любящие Россию, стоят за новый строй. А те, кто не с ними, – должны считаться изменниками и предателями.
ПРИКАЗ по войскам г. Москвы, 6 марта. …Производится продажа нижними чинами обмундирования, сапог, белья, выданных для военной службы… Заготовка их стоит родине больших денег. Священный долг каждого воина…
Командующий военным Округом
подполковник Грузинов
…Петроград и Москва выполнили за Россию великое всенародное дело – и России сёл, деревень и провинциальных городов ничего более не остаётся, как стать под знамёна новой власти. Главное сделано, всё пойдёт хорошо. Выковывается новый порядок.
…Центральный Продовольственный Комитет обращается к чести и достоинству каждого гражданина, просит ограничить себя в потреблении продуктов первой необходимости и делать закупки только по действительной надобности, а не в запас… Ваше экономное потребление будет лучшим содействием правительству в его работе.
…В петроградской городской думе готовится переименование улиц, мостов: все Александровские, Николаевские и т. д. будут «Свободы», «27 февраля» и т. п. Создана особая комиссия.
АРЕСТ САШКИ-СЕМИНАРИСТА. Этот человек-зверь, не знающий ничего святого… После выпуска из Бутырской тюрьмы… Все преступники, желая вызвать к себе доверие, нацепили красные бантики…
НИКОЛАЙ II ПЕРЕЕЗЖАЕТ В АНГЛИЮ
В ближайшие дни должен выехать из Могилёва в Царское Село, откуда вместе с семьёй переедет в Англию.
…Вышла разгромленная старым режимом социал-демократическая «Правда». Привет голосу пролетариата, отныне свободному!
(«Биржевые ведомости»)
Спешно продаётся особняк фешенебельный, аристократическая улица.
Сибирский кот чистокровный продаётся.
* * *
Красному утру не верь
* * *
455
Прошлая служба и бои Кутепова в Преображенском полку. – Возвращение в полк. – В полку растерянность. – Но остаётся Верховный Главнокомандующий!
Всё меняя поезда, удаляясь от Петрограда и приближаясь к своему верному полку, Кутепов готов был бы счесть и собственный бой на Литейном, и арест преображенских офицеров, ту зеркальную комнату и тот разброд в Таврическом – каким-то бредом, ещё бы раз проснуться – и не было ничего? – и в полку даже не поверят, когда он будет рассказывать? А не бредом – так уже их там усмиряют, или уже идут туда твёрдые войска, дело ещё двух дней?
Как вдруг на одной из станций – поражён был известием, что Государь отрёкся от престола!?
Выдумали?.. Нет, Манифест. И государев брат – тоже отрёкся.
Всё. Как воздух выпустили из груди.
И от огромного Фронта – никто не пришёл разогнать неопытную, необученную, разнузданную гарнизонную толпу, а – конец Династии?
Конец России?..
И мы, безсмертный Преображенский полк, – чья же мы теперь гвардия?..
Твёрд ещё наш штык трёхгранный,
Голос чести не умолк.
Так вперёд, вперёд, наш славный
Когда после Японской войны Кутепова переводили в гвардию – у него была напряжённость и стеснение: высшие дворяне, белая кость, чуждый ему мир высших классов. Сам худоватый потомственный новгородский дворянин, настораживался он среди них быть потерянным, приниженным, и сердцем не принимал их запоздалые претензии на затопляющее превосходство. Казалось ему: уже нигде он не будет чувствовать себя так хорошо и родно, как в своём 85-м Выборгском полку.
Но были строгие законы военной службы, и, струнно придерживаясь их, Кутепов достойно вошёл и был достойно принят в Преображенском. Вскоре его поставили начальником учебной команды – и за годы между войнами он воспитал и подготовил более половины нынешних унтеров-преображенцев, а унтеры – опорная сетка всего полка. Мобилизационное расписание оставляло его в Петербурге – Кутепов выпросился на войну, как в своё время на Японскую. Уже давно он не отличал себя от Преображенского полка ни в чём, а теперь, бой за боем, сроднялся с ним кровью. В первом же бою, в августе Четырнадцатого, ему раздробило ногу. Полк отходил, Кутепов не мог подняться и вынул револьвер отстреливаться насмерть. Но солдаты-преображенцы, сами раненные, вытащили его. После ранения едва воротясь в полк, он был ранен осколком гранаты в другую ногу. Летом Пятнадцатого кинулся с ротой в контратаку из батальонного резерва, увидя, что полк обходят, получил рваную рану в пах, но, и лёжа на носилках, не велел выносить себя из боя, а продолжал командовать ротой. После третьего выздоровления ему дали командовать ротой Его Величества.
Перед ним убитый капитан Баранов считал, что, командуя государевой ротой и нося царские вензеля, он не имеет права ложиться при перебежках. Это и был дух Преображенского! Штабс-капитан Чернявский в предсмертном бреду напевал слова полкового марша. Гвардия не залегает, гвардия идёт открыто! (И сколько же за то нас налегло, налегло!) Не потому, чтобы, приняв разумность этой гордости, – никогда в бою не прилечь, а складывались так бои прошлого года: на деревню Райместо никак иначе и не мог наступать его 2-й батальон, как болотом, открытыми подступами, по колено в воде. И в знаменитом бою под Свинюхой-Корытницами, опять из резерва, на этот раз корпусного, и опять без команды, своим соображением, Кутепов стремительно повёл свои полтора батальона сквозь заградительный немецкий огонь, лишь лавируя меж ним по возможности, для быстроты не залегая и не стреляя – было не до залёга, а – пробежать скорей эту огненную версту и встречно сойтись с наступающими немцами. (И золотые офицерские погоны все открыто сверкали под солнцем.) И немцы – отхлынули, оставляя пулемёты и пленных. В Свинюхинском лесу Кутепову подчинили несколько рот измайловцев и егерей – и он продолжал наступать к Бугу, а немцы рвали мосты через Буг, оставляя по этот берег свои орудия и штабеля снарядов.
И – куда же пошли теперь все эти бои и вся эта кровь?
Под растопт и плевки взбесившейся столице?
Свиньям в корыто?..
Стоял Кутепов у вагонного окна на последних перегонах к Луцку – и задыхался от горечи. Вся жизнь его, вся его служба, всё прожитое было сотрясено, – да какая вся жизнь, ведь только 35 лет, с чем же – дальше?
Только и была надежда, что, достигнув своего полка, найдёт он здесь крепость.
А стояла гвардия в тех же гиблых местах, как поставил её Брусилов в июле Шестнадцатого на реку Стоход, заросшую осокой среди болот и малых лесков, лишь немного сдвинулись от тех Свинюхи и Корытниц, где столько гвардии было перемолото в сентябре. Стояли в такой же мокреди, особенно наблюдатели в некоторых местах – по колено в жидкой грязи, отдыхающие в блиндажах не спали, а вычерпывали воду, и даже в штабе полка натекло столько воды, что нарубили ещё брёвен на пол и так ходили по ним. Правда, сегодня, ко дню возврата Кутепова, немного подморозило и подмятелило, все тут радовались.
А дело в том, что, как их отозвали с пути в Петроград, преображенцы 3 марта вернулись на свои 30 вёрст от Луцка – но недолго понаслаждались резервом: почему-то их снова поставили на передовые, на новые три недели.
И, на первый взгляд, Кутепов как будто встретил, что и ожидал: в полку ничто не изменилось, солдаты прекрасно несли службу, был полный порядок и чинопочитание. Уж конечно ни единого красного лоскута.
Но – не узнать было настроения офицеров. Все подавлены, мрачны, – нет, убиты, убиты страхом за будущее – России, и Государя, и государевой семьи – хотя государыню тут не любили, и за будущее гвардии, и своё, и только и заняты раздирающими разговорами, попытками понять, постройкой фантастических планов и опровержением их тут же. События – обрушились, развалили всё, что построено в головах, – и теперь только начинало-начинало еле складываться.
Да как же ловко подгадали с переворотом! – старых офицеров стало мало, почти нет, молодые – из разночинцев. Временное правительство – английские ставленники, враги России. Английскими деньгами свергли законного Государя.
Да, Государь – патриотичен, самоотвержен, пожертвовал собой… Но, но… И пусть он отрёкся за себя – почему за Алексея? Как он мог оставить нас без монарха?
Кутепов приехал – первый живой вестник в полк из Петрограда, его вобрали с жадностью, каждое слово и эпизод, чтобы представить эту непостижимую, обезумевшую столицу. До него в полк приходили слухи совсем нелепые – и ничему нельзя было верить, и ничего опровергнуть. А когда рассказал, – то горше всего обидело тут всех, оскорбило – поведение своих преображенцев, офицеров, там, в запасном батальоне: они-то – как же могли? Нас – не вызвали, не допустили, но они-то – были там! Как же было не попытаться! Какая же они гвардия?
Командир полка, генерал-майор Дрентельн, подробно расспрашивал своего помощника о каждом из офицеров, о каждом. И отозвался так:
– В отношении молодых меня, во всяком случае, утешает, господа, что они ещё не присягали полковому знамени и ещё не имели чести нести службу в боевых рядах преображенцев. Ясно только одно: все они нарушили присягу, и я запрещаю их приезд сюда из запасного батальона.
Кутепов-то видел их всех вживе – и отчасти допускал понять, как им в петроградской обстановке можно было и растеряться. Хотя – и прощения нет.
– Да петроградский гарнизон, господа, вообще весь – зараза и должен быть отрезан
