«приказ № 1», это ничего бы не дало, а только сделал бы себя смешным. Оставалось – убеждать и настаивать, чтоб это отменили они.

Стал убеждать. Аргументы его были простые и верные, но на какую почву падали? Что он ручается: офицерство не может стать орудием реакционного переворота. Офицерство – служит родине. Но оно не может служить, если из-под него выбита почва. Если на каждое офицерское распоряжение требуется санкция выборного солдатского комитета, а то и Совета рабочих депутатов.

Нахамкис перебил: то есть – единственной власти, вышедшей из недр революционного народа!

Из недр не из недр, – но перестаёт существовать армия, если офицеры не распоряжаются оружием своей части. Армия становится опасна не для врага, а для собственного населения. «Приказ № 1» должен быть немедленно отменён как безсмысленный. Или, альтернативно, объявить, что армия распускается по домам, – это во всяком случае будет безопаснее для страны. «Приказ № 2»? – ещё раз давайте посмотрим, я плохо уловил.

Ещё раз читали и смотрели соколовскую бумажку. Офицеров не избирать? – но кого избрали, пусть так и будет? А чья это комиссия решает выборность офицеров? – мы ещё с ума не сошли. Комитеты могут возражать против назначенных офицеров? Нет, это балаган, а не армия. Такие исправления – хуже того первого «приказа», там о выборности офицеров ничего не говорилось, а тут – и о ней. Нет!

Глупый усатый солдат Кудрявцев сидел, раззявя губы.

Неглупый лейтенант Филипповский – молчал. Ну скажи же, ты понимаешь! Что за порода людей.

И в холоде почувствовал Гучков, что эту обрушенную кучу хлама – сдвинуть не может.

Потому что: распустить армию – это не была угроза для них. Они охотно могли войны и не вести.

Уйти в отставку? – не решение: развал и пойдёт гулять по армии. Но это был приём, который их озадачивал: они не представляли, чтобы «буржуазный» министр не держался за пост. И не знали, не умели, кого бы сюда поставить.

Так, угрозой отставки, немного их отодвинул. И настаивал с новой энергией: отменить «приказы» и № 1 и № 2.

А – какие реальные реформы взамен того произведёт военный министр? Пусть проведёт своим приказом все солдатские права.

Многого хотите! Вот, создана комиссия генерала Поливанова, заседает и сию минуту, хоть пойдёмте туда. Будет произведена чистка реакционных генералов. Комиссия постепенно всё изучит и всё устроит, что можно.

– То есть так, чтоб устроить всё по-новому, а оставить всё по-старому? – опять зубоскалил Соколов.

Гвоздев стал высказываться в пользу армейского порядка.

А Нахамкис, для того ли чтоб инициативы не терять, приплёл сюда распоряжение Алексеева разоружать банды на станциях и судить военно-полевым судом. А это – не банды, а революционные ячейки, и дело их – передовое дело революции. Так – уже ли отменён приказ Алексеева? И: будет ли отменён приказ Николая Николаевича?

(Ка-кой? Этот безудержный великий князь за три дня намахал несколько приказов, какой же там из них? Сам Николай Николаевич был уже отвергнут и обречён, но унизительно говорить здесь, этим.)

Дай им волю, они отменят и все армейские приказы, и всех нас.

А пойти с ними сейчас на компромисс – значит уже навсегда открыть право Совету вмешиваться в дела военного министерства.

И, в новом варианте своего ухода, Гучков поднялся с лицом отречённым, по возможности безразличным, и объявил, что он – уже сказал всё, что мог, и оставляет их без него рассмотреть его… предложения. (Однако не выговорил язык назвать их требованиями или условиями.)

И, оставив делегатов, вышел в ту же заднюю комнату, но уже без хлопанья.

Гучков понимал, что – не пересилил их, не хватило его напора, завяз. Истратился в споре, обезнадёжел.

Слабость своей стороны поражала его. Никогда прежде ему не рисовалось, что с первых же дней он окажется в таком безпомощном переклоне.

Где же в России те люди, которыми стоит великая страна? Великая, великая, а на любое дело начни скликивать – и нет никого. Загадка русского характера!

Пришёл адъютант, звать Гучкова. Сказал: уже все были согласны отменить и «приказ № 1» и тем более «№ 2», лишь бы неконфузно для Совета, – но Нахамкис остался непреклонен и преградил.

Всё же. Всё же надо было ещё торговаться – и что-то взять.

Ну, пусть ваши «приказы» остаются, но только для петроградского гарнизона. (Уж тут погибло, не удержать.) Опровергните: они не относятся к фронту!

(Как будто сегодня между тылом и фронтом можно провести чёткую границу…)

Согласимся, если военный министр как можно скорей проведёт новые отношения офицеров и солдат.

Отступать было неизбежно. Вопрос – докуда. Реформировать армию – Гучков же и сам собирался. Распустить комитеты – уже нет сил ни у кого в стране. Теперь задача: нельзя ли их обуздать?

Да. Такой приказ будет составлен. Да, будет представлен Исполнительному Комитету на утверждение. Но – ограничьте же и вы «приказы» № 1 и № 2.

Наступал малый дух примирения. Выразил и Нахамкис, что они, собственно, и приехали – установить нормальные отношения, а не ссориться. Стало обсуждаться: а нельзя ли распутать это всё единым общим воззванием, чтобы подписано было обеими сторонами?

Смотря что написать.

Совету надо: декларировать о победе над старым режимом. Что к старому режиму возврата не будет.

Это – так и есть. Это – можно, хорошо.

Дальше пусть: рознь между офицерами и солдатами может помешать укреплению свободы.

Это – очень хорошо.

Офицеры, признавшие новый строй России (а других и помыслить нельзя, и терпеть нельзя!), пусть проявят уважение к личности солдата-гражданина. А уж если офицеры этот призыв услышат, то приглашаем и солдат: в строю и на службе выполнять воинские обязанности. Вместе с тем Исполнительный Комитет сообщает, что Приказы № 1 и № 2 не относятся к армиям фронта, – для них военный министр обещает быстро разработать правила отношений между солдатами и офицерами. (Разработать, разумеется, в согласии с Исполнительным Комитетом.)

Не уволился. Не выгнал. И вот, незаметно, – соглашался с ними.

А может быть – не так уж и плохо? Что-то всё-таки отвоёвано.

Только вот подписывать вместе с Советом – Гучков не мог! Слишком омерзительно.

Подпишут – от Военной комиссии. И можно указать: воззвание составлено по соглашению с военным министром.

«Приказ № 3»?..

Испытывал Гучков истощение. Изнеможение. Уныние.

* * *

Заруби деревом на железе!

* * *

473

Милюков министерствует. – С послами союзников. – Вопрос об отъезде Николая в Англию. – Телеграмма от короля Георга. – Так царя пока арестовать? – Заседание Временного правительства, текущие вопросы. – Керенский промелькнул с амнистией. – Гучков требует гарантий общественной безопасности.

Ничто, наверное, не может сравниться с состоянием человека, который всю жизнь томился по своей прирождённой деятельности, а деятельность изнывала без него от обсевших её бездарностей, – и вот наконец они соединились!

Так чувствовал себя Милюков на посту министра иностранных дел – не случайно его заняв. Революция обязана своей победой отнюдь не стихии, но Государственной Думе и Прогрессивному блоку, которые подготовили атмосферу переворота и дали ему свою санкцию. Гневное народное движение долго вели и вывели – Дума и Блок, а их вёл Милюков, – и вот законно вышел на своё новое положение.

Как-то молодеешь сразу на десять лет. Насколько бодрей и уверенней всё видится!

Наконец-то, после стольких лет, да может быть вообще впервые в своей истории, Россия перед просвещённой Европой могла не стыдиться своего высшего дипломатического представителя: он был европейского уровня. Наконец-то было кому достойно и равно объяснить Европе всё происходящее в России и перспективы её. С сердцем, открытым для союзников, преданным и искренним, но и с пониманием глубоким объяснить им этот как бы загадочный, как бы неожиданный взрыв: страна измучилась от неумелого, дурного ведения войны и воспряла против него. Высшее чувство народа и армии – продолжать эту войну до полной победы совместно с верными союзниками!

Приходили первые европейские газеты с откликами на революцию – и Павел Николаевич с большим удовольствием прочитывал долгие колонки восторгов: наконец-то в России у власти стали передовые умы!

Наслаждение вызывала у Павла Николаевича вся плавная, респектабельная внутренняя процедура министерства иностранных дел – и не намеревался новый министр менять этот отличный порядок. Менять лиц? Но большинство тут к месту. Есть, конечно, и штюрмеровские ставленники, с этими постепенно разобраться и очистить. (Только не мог Павел Николаевич отказать себе в удовольствии немедленно отчислить нашего посланника в Швейцарии Бибикова, который прошлым летом невежливо обошёлся с лидером Прогрессивного блока, когда тот гостевал в Швейцарии.)

И большое наслаждение испытывал Милюков от общения с послами, особенно с английским и французским, своими давними искренними друзьями. Сэр Джордж Бьюкенен по убеждениям и симпатиям так просто был как член Прогрессивного блока, разделял негодование, как ведутся в России дела, и пожелания реформ. Милюков и другие думские лидеры минувший год частенько посещали английское посольство и чувствовали себя тут вполне по-свойски.

И в эти дни, хотя официальное признание новой России державами несколько задерживалось, тут неизбежна дипломатическая инерция, – встречи с послами приятнейше происходили. Французский посол Палеолог даже приходил в Таврический – требовать декларации верности союзникам. Отдельной декларации? В этом пункте союзники проявили понятное безпокойство, но и может быть маленькую нервную безтактность, с несколько избыточной энергией опережая и настаивая, что мало будет выразить надежду на продолжение военных усилий, надо их гарантировать, и публично повторить о прусском милитаризме, об общности союзных целей, как это делалось при старом правительстве.

– Но вы не представляете, – пытался возражать ему Милюков, – как нам трудно с нашими социалистами. Ведь мы не можем идти с ними на разрыв, иначе будет гражданская война.

Француз не представлял и не понимал: их-то социалисты все поддерживали войну.

А сэр Бьюкенен в эти дни не выходил из дому, по простуде, и при устоявшихся личных дружеских отношениях Милюков счёл вполне допустимым вчера самому посетить посла. Бьюкенен откровенно говорил, что есть соображения, замедляющие шаг признания Временного правительства союзниками. Прежде чем сделать этот шаг, британское правительство должно получить уверенность, что новое русское правительство готово продолжать войну до конца и восстановить дисциплину в армии.

Ах, кое-чего не видно и с европейских высот. Дисциплина в армии не могла же не расшататься, если этим путём только и совершён переворот. Это – эпифеномен революции. Но это расстройство – временное, и аффрапирующее поведение солдатской массы уже сглаживается. Что же касается целей продолжения войны – вот, министр иностранных дел твёрдо и ответственно заверяет английского посла, что война будет продолжаться in optima forma. Однако он просит сэра Джорджа иметь в виду, что в публичных заявлениях о войне правительство должно соблюдать исключительную осторожность – ввиду крайних левых.

Да сэр Джордж и сам глубоко уверен в