всё перечистится, переставится, прежде чем въезжать, а потом и Стану позвать из Киева. В большой бодрости великий князь поднялся, умылся, помолился, выпил утренний кофе и уже намеревался ехать в штаб, принимать одно энергичное решение за другим, чтобы перетряхнуть Армию к победе, – как доложили, что просит приёма полковник из Петрограда с поручением от князя Львова. Вот как? – наконец-то, давно пора им отозваться. Но вестей от князя он очень ждал на Кавказе, тогда – удивляло молчание правительства, в такие решающие дни. А теперь, для Верховного, сообщения с правительством становились рутиной. Принял полковника в салоне уже на ходу, стоя: что там?
Полковник виновато докладывал, что он уже четвёртый день с этим письмом едет за князем, но везде разминулся в дороге.
Однако Верховный Главнокомандующий, не осердясь на задержку, оставил объяснения без внимания, рассеянно поспешно вскрыл письмо тут же, при полковнике, развернул – и…
– проколотый! —
…ещё по-военному развернулся и сумел уйти в своё купе.
И диагонально припав к столику, ещё читал, не веря, не умея понять:
«…обсудив вопрос о назначении Вашем на пост Верховного Главнокомандующего, пришли к заключению, что создавшееся в настоящее время положение делает неизбежным оставление Вами этого поста. Народное мнение резко и настойчиво высказывается против занятия членами дома Романовых какой-либо государственной должности. Временное Правительство не считает себя вправе остаться безучастным к голосу народа, пренебрежение которым может привести к самым серьёзным последствиям… Временное Правительство убеждено, что и Вы во имя блага Родины сложите с себя ещё до приезда Вашего в Ставку звание Верховного Главнокомандующего…»
Нет! Нет!! Нет, он этого не ожидал! Нет!! В революционные дни он готовил себя к неожиданности – но не такой!! Этого – нельзя было предвидеть!
Это будет… Это будет… Это будет – Третье Отречение?!
Отречение Ники? – имело смысл: засыпка пропасти между властью и обществом.
Отречение Миши? – имело смысл: Мише был не по силе трон.
Но какой будет смысл этого отречения – оторвать от Армии её Вождя?!!
И – что же решать? И – что можно решить? И – с кем же посоветоваться?
И – кто его отрешает? Назначенный в один час вместе с ним какой-то Львов?..
Ах, как роково получилось, что Стана не поехала с ним сюда! Ах, как же нужна сейчас умница Стана с её твёрдым взглядом на события! Как роково получилось, что в такой день, при таком решении! – и они разлучены…
Сегодня Стана, Милица и Петя должны быть в Киеве.
С Алексеевым? Но Алексеев – не великокняжеской крови, не ровня. И что-то вчера он не понравился: прятал глаза, был хмур. Великий князь даже подумал вчера, не разочарован ли Алексеев, не хочет ли он стать Верховным сам?
Да и – о чём же с кем советоваться, если написано так ясно и в правительстве уже всё решено?..
А пружинилось в великом князе великое нетерпение, которое и было двигателем его полководческих действий, нетерпение, которое никогда не давало ему выжидать, прятаться, – но вытягивало проявиться раньше всех и решительней всех.
Унижаться? Цепляться за пост? Просить? Ни за что!!!
Но – быстрей! но – больше! – швырнуть им!!
Конечно, можно не спешить сдавать – ведь он уже принял командование! Можно ехать в штаб, работать, обдумывать, обсудить и с Алексеевым.
Но – нет! Но – быстрей! Швырнуть им!!
От груди и в спину проколола насквозь обида – уже не на какое-то там правительство, а на саму Россию! Если Россия не оценила великого князя, если Россия не хочет его – неужели он будет навязываться?! Нет! – и горло его задрожало. Он даст и России почувствовать своё достоинство! Он – именно хочет теперь в благородстве опередить и саму Россию! Он даже и не может ждать ни одной минуты!
И – метнулся саженными шагами мимо забытого полковника – к адъютанту! бланк телеграммы!
Плюхнулся на скамью, подогнув остроуглые ноги, – и размашистыми крупными буквами писал:
«Рад вновь доказать мою любовь к родине, в чём Россия до сих пор не сомневалась».
И хотя горло всё так же дрожало, но уже и удовлетворённо.
Пусть Россия прочтёт – и пожалеет.
И уже равнодушно – отдал адъютанту на отсылку.
Огненный порыв вырвался из тела как душа – и даже голова ослабла на шее, требовала ручного подпора.
И посидел так тихо. И пришла мысль: но если он не Верховный – то кто же теперь?..
Ах, зачем его вытребовали с Кавказа! Уж как хорош он был на месте там.
Но – Наместником он и остаётся? Ведь он предупредил правительство, что оставляет за собой этот пост!
А никакого другого поста, ниже, он теперь в армии занять не может. Не согласен.
Но и вернуться на Кавказ как бы разжалованным, и после таких проводов – разве возможно?
Уехать просто – в поместье, в Беззаботное?.. (А там сейчас волнения…)
Кончена жизнь? Как внезапно.
Генерал Алексеев прислал предупредить, что сейчас на вокзал приедет протопресвитер и в вагоне примет присягу Временному правительству от великого князя и сопровождающих офицеров.
Ах да! Присягу!..
Осветилось: а почему – в вагоне? А почему – не в штабе? Так Алексеев – знает?? и знал вчера?? Предатель!!
А может – это его интрига и есть??
Присяга Временному правительству?..
Неудобно отказаться.
Отказаться – невозможно.
ДОКУМЕНТЫ – 22
(Опубликовано 11 марта)
ОТ ВРЕМЕННОГО ПРАВИТЕЛЬСТВА
Решительно отбросив приёмы управления прежней власти, угнетавшей народ… Проникаясь всецело духом правового государства… заявляет, что приняло к непременному исполнению все возложенные на государственную казну при прежнем правительстве денежные обязательства… погашения по государственным займам, платежи по договорам, содержание служащим, пенсии…
Вместе с тем и все платежи, следующие в казну, налоги, пошлины должны вноситься по-прежнему… При громадности текущих военных расходов и увеличении государственного долга – повышение некоторых налогов окажется неизбежным…
Временное Правительство твёрдо уверено… что все граждане отныне свободной России с готовностью будут нести возложенные на них законом обязанности перед Родиною.
(подписи 12 министров)
ДОКУМЕНТЫ – 23
(Опубликовано 11 марта)
ВОЗЗВАНИЕ ВОЕННОГО МИНИСТРА
Граждане и воины!
Враг угрожает столице. Петроград и его окрестности наводнены германскими шпионами. Нет звания, каким шпион не назвался бы. Он переодевается во всякую форму.
Нужна контрразведка. Генеральный штаб это дело наладит. Граждане и воины, не спутайте этих верных людей с агентами сыска былого режима. Новой власти сыска не нужно, она управляет в согласии с волей народа.
Следите за собой. Не выдавайте плана обороны.
Военный и морской министр А. Гучков
548
Костя Гулай и капитан Клементьев.
Котя Гулай не усматривал такой каузальной связи, чтоб от царского отречения Россия погибла. (Интересно, что Санька думает?) Котя так понимал, день ото дня всё увереннее да и газет начитавшись: что это встряхивание может сказочно оживить Россию. Пусть, пусть революция идёт! А генералов с немецкими фамилиями лучше и сместить, чтобы подозрений не навлекали. Именно и надо, чтоб началась солдатская самоуправа.
Идя на присягу, Котя не без злорадства надел изрядный красный бант.
А капитан Клементьев, старший офицер батареи, не надел.
День был погожий, снова солнечный, хотя и прохладный. Снег липкий, мокроватый, но не таял. Долго стояли – ногам через сапоги стало холодно, а лицо уже приятно теплило солнце.
Их командир дивизиона, только что вернувшийся из отпуска из Петрограда, вчера собрал всех офицеров и под впечатлением виденного обратился не с приказом, но с горячим советом: на предстоящую церемонию присяги Временному правительству всем офицерам надеть красные банты. Что если Временное правительство признало красный цвет своим – теперь нам нечего пугаться его как жупела! Он убеждал, что впредь вся боеспособность их части зависит от того, удастся ли офицерам завоевать доверие солдат, чтоб их не считали противниками переворота. Он ужасался поступку бригадного священника, который после оглашения Манифестов отказался беседовать с нижними чинами об отречении, пока не получит подтверждения от Священного Синода. Вот так, – говорил командир дивизиона, – мы разрушим, погубим армию и не доведём войны до конца. (А не менее ужасно, говорил, попали некоторые части, которые успели присягнуть Михаилу, – и теперь, через неделю, им переприсягать.) Никто из офицеров не знал – что ж это за банты, как их делать, какой формы и размера? – и командир дивизиона показывал им. Он уже распорядился раздавать красную материю солдатам.
Сегодня командир дивизиона приехал на батарею сам, сам же звучно, уверенно читал перед строем присягу – сперва всю вместе, потом по словам, и батарея повторяла: «Клянусь перед Богом и своею совестью… повиноваться Временному Правительству… всем поставленным начальникам полное послушание… Не щадя жизни ради Отечества…»
А офицеры, как это принято, держали правую руку поднятой, с пальцами, сложенными для крестного знаменья.
А потом все, все по одному подходили к первому орудию, папаху под мышку, руку без рукавицы клали на ствол, а другой рукой крестились, кто православный. Потом целовали крест, лежащий на столике.
Обошлось гладко. (А в соседнем пехотном полку принесли к присяге знамя – но разглядели там инициалы царя – и не решились присягать, пришлось унести.)
Потом читали перед строем обращение военного министра.
Расходились после построения, и Клементьев, тоже присягнувший, и глубоко печальный, – пригласил Гулая зайти к нему в землянку, есть маленькое дело.
Он и вчера всё объяснение просидел с печальным безучастием, смотрел на командира дивизиона глазами больными или как на больного. Он-то сам (начальство не знало, а Гулай знал) на солдатские вопросы, как понять отречение, всем отвечал, что стряслось страшное несчастье, что без царя Россия пропадёт, – то есть ещё похуже того священника. Совсем не умел Клементьев притворяться. Но из солдат никто ему в ответ не удивился, слушали, как соглашались.
Клементьев был старше Гулая всего-то на два года, а перегородка между ними была непереходимая. Даже странно, где это поместилось: всего на два года, а уже капитан, кадровый, и три года успел послужить до войны и всю войну. А просто: не только университета, но и гимназии не кончал, а сразу военное училище. Перегородка в том, что Клементьев был вовсе слит с военным делом, исключительно хорошо стрелял (Гулай у него много набрался). А с другой стороны – никаких философских интересов, ни начитанности, так что нельзя было бы ему сейчас предложить такой, например, аспект: что нынешняя русская революция есть ещё один шаг в саморазвитии Мирового Духа. А ещё – был Клементьев как-то слишком серьёзен, да даже и всегда печален. Ровесники, называли они друг друга на «вы», по чинам или по имени-отчеству.
Сейчас спустились к нему в землянку. Присели, в шинелях. Через оконко падало немного солнца, было светлей обычного земляночного. И снова Котя видел эту печальную серьёзность, делавшую Клементьева старше лет, и удивлялся его сокрушению, не пропорциональному событию. Всего-то росли у Клементьева юнкерские лёгкие усики, а лицо – уж так изведавшее горя.
За
