Петроград для подавления революции, наконец арестован. Надеемся, этому холопу Николая II, этому сыну Иуды, будет воздано по заслугам.
Письмо в редакцию. В номере «Правды» от 7 марта была помещена резолюция от имени резервной автомобильной роты. Просим довести до всеобщего сведения, что указанная резолюция является вымышленной… Ни один орган нашей автомобильной роты никогда не высказывал требования прекратить войну и изменить состав Временного правительства.
Одесса. Новосозданный общественный комитет отказал в своём доверии городской думе и городской управе и взял управление в свои руки. Призыв к населению прекратить потребление спиртных напитков и сохранять порядок на улицах. Постановлено создать в Одессе Народный университет… Арестованы председатель Союза русского народа и председатель «русских людей»… Общее собрание адвокатов постановило приступить к изданию рабочей газеты.
Пенза. На улицах шумные манифестации, один митинг сменяет другой.
Ташкент. Арестован вождь погромно-монархической организации Василий Орлов, бежавший из Москвы.
Первое свободное собрание еврейских рабочих г. Тамбова приветствует петроградских рабочих и солдат. Вместе со всем пролетариатом еврейские рабочие готовы на новые жертвы для окончательного упрочения демократического строя.
Киев. За последние дни произведены обыски местных деятелей союза русского народа.
Инжавино, Тамбовской губ. Состоялось многолюдное собрание. Из деревень приезжают на базар не столько чтобы торговать, но чтобы разузнать новости. Растерянность. Спрашивают – лучше будет или хуже? В некоторых сёлах священники со слезами на глазах объявили в церкви, что настал конец мира.
…С далёких полей, залитых слезами обездоленных защитников дорогой родины, шлём вам горячий привет. Разделённые расстоянием, но душой всегда с вами
писаря хозяйственной части 66 полка
Пропала девочка в плюшевом лиловом пальто, в тёплом коричневом платке, Варя, 4-х лет…
ВСЕХ БОЛЬНЫХ И РАНЕНЫХ, отлучившихся из госпиталей, просят вернуться по своим местам.
(из «Правды»)
ЗЕМЛЯ – КРЕСТЬЯНАМ! Земельный вопрос может быть разрешён только революционным путём.
ВЛАСТЬ – ДЕМОКРАТИИ! Руль власти захватило контрреволюционное Временное правительство и прилагает все усилия, чтоб не дать начавшейся революции перекинуться на деревню и на армию.
ГДЕ ВЗЯТЬ ДЕНЕГ? Уничтожить министерство императорского двора. Конфисковать удельные земли. Уничтожить «кабинет его величества» – целые уезды земли в Сибири. Более ста лет цари крали деньги у народа. Если оставить их Романовым – это будет фонд для подкупа убийц и погромщиков. В царских дворцах накоплено несметное количество золота, серебра, бриллиантов. Использовать Зимний дворец и все дворцы. Бывших министров не меньше, чем собак на свалке, – прекратить им пенсии. Жалованье высшим чиновникам представляло грабёж казны. Прекратить.
ОТДЕЛЕНИЕ ЦЕРКВИ ОТ ГОСУДАРСТВА И ШКОЛЫ ОТ ЦЕРКВИ…
Все храмы и утварь в них должны перейти в собственность государства – и православные общества будут получать их в пользование от правительства. Эти обязательные правила обезпечат нас от постоянного навязанного засилия духовенства, которое, в большинстве черносотенное, всегда помогало свергнутому правительству в его злодейской деятельности.
Партийная литература. В наших партийных газетах большая часть статей появляется без подписи. Это делается для поднятия авторитета партийных учреждений и для устранения рекламирования отдельных лиц. Это внесёт и больше единства во взгляды масс.
ЖЕРТВУЙТЕ ЗАРАБОТОК ПЕРВОГО ДНЯ РАБОТЫ В ЖЕЛЕЗНЫЙ ФОНД «ПРАВДЫ». Рабочая газета не может зависеть от капризов и алчности господ капиталистов.
О СОВЕТАХ. С быстротой молнии двигается колесница русской революции. За Петроградом тянется, спотыкаясь, необъятная провинция. Но оглянитесь кругом: тёмная работа чёрных сил идёт непрерывно. Чтоб развернуть революцию дальше – надо союз рабочих и солдат сделать не временным, а устойчивым. Орган этого союза – Советы.
К. Сталин
597
Утверждённость Керенского в правительстве. – Сложность в Контактной комиссии. – Рвётся в неизведанное.
Ещё десять дней назад Александр Фёдорович трепетал от гордости, что включён в правительство, и в драматически мятежных языках пламени видел своё положение социалистического заложника среди буржуазных министров. Но за немногие дни он великолепно в этом правительстве освоился: Некрасов, Терещенко и Коновалов были его тайно-соединённые и во всём согласные друзья; Годнев и Владимир Львов, постоянно в себе неуверенные из-за своей правой принадлежности, голосовали всегда на стороне Керенского; сам князь Георгий Львов относился к Керенскому с растущим почтением, если даже не с услужливостью, – и Керенский уже ощущал себя как бы заместителем премьер-министра, второю фигурой в кабинете, – хотя, конечно, это место думал занимать Милюков, да и Гучков. Керенский уж никак не был рядовой министр, всего лишь юстиции, но уже – влиянием на князя Львова – приобретал как бы право veto на любые решения остального правительства. А каждое собственное действие его одобрялось, а каждое предложение его принималось; например, чтобы правительство ехало в Сенат и там бы присягало на верность народу.
Правда, такое положение Керенского в правительстве объяснялось не только превосходством его личности, ещё не всеми усвоенным, но тем, что плечи его были нагружены доверием революционно-демократической общественности и всего Народа.
Однако это представительство от Совета, так полезное в первые дни, эта зависимость становилась Керенскому непереносима и даже унизительна, по мере того как росли развязность и претензии Совета. Если Исполнительный Комитет Совета значил больше, чем всё правительство вместе взятое, то что тогда был Керенский в правительстве и зачем? Уронил бы он себя, если б хоть раз отправился туда, на Исполком, тереться среди них и серьёзно отчитываться о правительстве. Как признанная любовь всей России, надежда её, многогласно выраженная, – Керенский бы наилучше всего теперь совсем отменил бы своё советское происхождение, смыл бы его с себя, оно его только суживало. Но это было невозможно при том, что Совет то и дело вмешивался в дела правительства, и надо было какую-то позицию занимать.
А теперь придумали ещё эту Контактную комиссию, и вот исполкомовцы приходили развязно, вчера уже второй раз, сюда, в тихий, сверкающий, золочёно-мраморный Мариинский дворец, – и разваливались в бархатных креслах выслушивать отчёт правительства и давать свои указания. Особенно раздражал Керенского презрительно-басовитый тон Нахамкиса, как он поучал министров о доминации Совета.
Защищался ли добросиятельный князь, что Временное правительство получает со всех концов России сотни телеграмм с приветствиями, благопожеланиями, обещаниями помощи и поддержки, —
– Да мы, – отметал Нахамкис, – тысячи таких телеграмм получаем, и все требуют, чтобы мы забрали власть себе. Вы – только потому до сих пор правительство, что мы защищаем вас от масс, а они – желают вас убрать.
Как будто не личность энергичного мелькающего Керенского привлекла к правительству симпатии российских масс!
Но самому ему было неудобно о том возражать. Его позиция в Контактной комиссии оказывалась исключительно сложной, разодранной надвое. Он вообще избежал в ней числиться – потому что не мог же вступить в полемику против Совета на стороне буржуазного правительства, но и не разделял ни одной ноты Совета. Вчера он остался присутствовать на ней – как наблюдатель, как другие министры, – и сидел молча, с презрительно прищуренным выражением. И внутренне корёжился от уступчивости размазни князя Львова.
Вчера заседали в большой комнате, с окнами на Исаакиевскую площадь. Сидели за подковообразным столом, правительство – по внешней стороне полукруга, Исполком – по внутренней. Керенский – на самом краю, отдалясь, как если б он не имел отношения ни к тем, ни к другим.
Хотя уже отошло заседание правительства, ещё было не поздно. Но заседание Контактной комиссии изнурительно затянулось в споре об Учредительном Собрании.
Одна штора была не задёрнута, и виднелись огни «Астории», уличных фонарей, полная темнота там, где громоздился Исаакиевский собор, а иногда по площади проносились световые снопы автомобилей или покачивались точки свечных извозчичьих фонарей.
Собственно, обе беседующие стороны начинали понимать, что появлением Учредительного Собрания они обе отменяются. И поэтому спешить с Собранием не было выгодно ни одной из них. Но и много раз уже было заявлено, что война не мешает созыву. Однако, если Львов смущённо оправдывался, что практически невозможно созвать в мае-июне, как обещали, чтобы приготовить абсолютно демократические выборы, – значит, не раньше всё-таки осени, – Совет показно настаивал, чтобы летом.
Согласились, что должна выбирать и Действующая армия. Должны выбирать и женщины. Согласились, что подготовку выборов будет вести совместная с Советом комиссия. Но не сумел отстоять князь Львов даже – чтоб Учредительное собралось в Москве. А Нахамкис гремел не по-комнатному:
– Вы хотите увести Учредительное Собрание из-под контроля революционных рабочих Петрограда?
От безответственного его наседания Керенский внутренне извивался. Он уже понимал, как трудно устроить эти выборы, так легко пообещанные. И не видел, почему наотрез надо было отказывать Москве, где его принимали столь восторженно. И представлял, сколько ещё столкновений с Исполнительным Комитетом будет при подготовке.
Но его двойственное положение не давало ему возражать, и он молчал.
И только после заседания остался наедине с князем и резко выговаривал ему за недопустимую слабость.
Конечно, приходилось работать с тем правительством, которое составилось. Лицезреть вечно заспанного недотёпу Щепкина, рядом со Львовым. Приходилось терпеть недостатки и своих союзников. Например, Некрасов не делал ни одного сообщения, чтоб не клянчить повысить оплату кому-нибудь из своих подчинённых, ища у них популярности. То предлагал отменить закон о лиходательстве – чтобы дающий взятку не подлежал суду, тоже кому-то обещал?
Как раз на вчерашнем и сегодняшнем заседаниях много и почти сплошь министры просили денег. Шингарёв – повысить суточные продовольственным комиссарам, Милюков – пособие нашему посланнику в Швеции. Коновалов – пенсий для увольняемых начальников Неокладных Сборов и казённой продажи питей, и на покупку угля для уральских заводов – полтора миллиона, и просто на усиление штатов министерства один миллион рублей. Некрасов – восемь с половиной миллионов на усиление оборотного капитала железных дорог. Сам Керенский – воспособления амнистированным, возвращающимся из Сибири. Терещенко – увеличения заработной платы рабочим Монетного Двора, а для Экспедиции заготовления государственных бумаг, где особенно много придётся работать, он просил сверхурочные, пособие по вздорожанию, процентные прибавки плюс полуторамесячные оклады большинству.
А сверх этих всех, подряд удовлетворяемых просьб не мог не встать, и когда-то должен был встать, и Терещенко вымолвил наконец вопрос: какое же месячное содержание назначить самим членам Временного Правительства?
Ведь они уже 12 дней состояли в должностях.
Наступила пауза. Никто не хотел предложить первый, и неудобно было высказаться слишком определённо. Всем понятно, что несправедливо было бы министрам свободного правительства назначить содержание ниже, чем министрам лакейского царского правительства. А вздорожание военных лет даже могло потребовать и некоторого возвышения окладов.
Но никто не был готов первый предложить. И сформулировали так: просить министра финансов представить сведения об окладах прежних членов Совета министров и свои предположения.
Других крупных вопросов не возникло. Отменили правила чрезвычайной охраны на железных дорогах. Приостановили мобилизацию труда инородческого населения Империи: этот вопрос должен быть решён более гуманно в соответствии с основными началами нового государственного строя. Отменили именование придворными чинами, званиями генерал-адъютантов, флигель-адъютантов и всех других.
Настолько Керенский созрел и создан был к движению, к
