И: «Только согласие Временного правительства с Советом рабочих депутатов спасёт родину».
Да уже не напуганы тут, – все рады, все в победу верят! И постепенно – двинулись. Толпа необозримо росла. Толпяное шествие, и ещё большие толпы с тротуаров, с аплодисментами. И со всех балконов рукоплеск, кричат с энтузиазмом, и «ура».
– Расправьтесь с Лениным, и всё пойдёт как следует!
– В Германию его!
А навстречу шёл, его охотно пропускали, – открытый легковой автомобиль, в нём стоял пригорбый Алексинский, размахивал шляпой – и кричал согласное с толпой, и против Ленина.
Восторг толпы всё рос. Сейчас, кажется, и стрелять бы начали – так просто бы не разогнали.
– Ура-а-а, за нами!
– К Мариинскому!
79
Батареи Михайловского училища отказались явиться по вызову генерала Корнилова.
Утренних часа два, после ухода Алексеева, Корнилов спокойно занимался.
Спокойно!.. Спокойно он в этом городе ни одного дня не провёл, от самого назначения. Но – не случилось за два часа ничего нового. И он пока работал за своего отсутствующего начальника штаба (Рубца-Масальского нельзя было дальше держать из-за Совета, и нового ему не давали назначить, какого он хотел).
А как глупо трусит правительство арестовать ленинскую шайку, всех там, у Кшесинской. Да послать ночью пару грузовиков с вооружёнными командами да с парой пулемётов. И всё.
Верные команды у него были. А ещё – надёжны и все училища. Собрать силу он мог. Но правительство – манная каша.
Сидел, занимался. Тут стали докладывать о телефонных звонках из воинских частей. Снова какие-то агитаторы мутят солдат выходить на улицу, идти в центр. И только потому ещё никто не вышел, что вчера вечером Исполнительный Комитет приказал частям оставаться в казармах. Но из заводов рабочие – вываливают. И – вооружённые! И направляются в центр.
Так!
Но и тут бы не поехал ещё в правительство, если б не стрельба и убитые на Невском.
Рванулся к ним на заседание. Отказали. Посоветовали: обратиться в Исполнительный Комитет.
В Исполнительный Комитет? Надо себя презирать, чтобы к ним за помощью. Они-то – и есть главные разлагатели армии.
Да чёрт возьми, Командующий ты или нет? И что тут терять, на этой собачьей службе? Он ещё три недели назад просил Гучкова отчислить его на фронт.
Неужели ждать, когда придут ворованными винтовками махать под эти окна?
Все училища – послушны. Но есть одно, своё родное, Михайловское, кого и вызвать, как не их. Распорядился передать телефонограммой: две училищных батареи с боевым комплектом выслать немедленно на Дворцовую площадь.
Посмотри, городская сволочь, на наши пушки.
Сегодня Корнилов решил действовать, ни на кого уже не оглядываясь. Напомнить, что всё-таки в этой стране и в этом городе есть военная власть.
А по телефонам доносили: рабочие – пошли, впереди – отряды с винтовками. И с Выборгской. И с Васильевского. И от Московской заставы.
Хорошо, хорошо, идите.
Послал распоряжение ещё в Гренадерский батальон (мимо Кшесинской невредно протопать): выслать на Дворцовую площадь крупную роту, с боекомплектом.
Однако пушки что-то не шли (уже и в окно на площадь выглядывал). Так – с горшками на базар ездят. Протелефонировать – почему не идут.
Оттуда – глухой ответ: распоряжение Командующего пришло во время общеюнкерского собрания, в присутствии офицеров и подсобных солдат. Нельзя было исполнить, не объявив на собрании. И началось общее обсуждение – высылать ли батареи.
Это – своё училище!
Узкая шея у Корнилова, и привычная к военному воротнику, а стало жать.
Но начал идти – иди, хуже нет останавливаться.
Наконец – броневики!? (Большая ошибка Хабалова не использовать броневиков в февральские дни.) Распорядился в броневую команду: немедленно выслать на Дворцовую площадь два взвода броневиков.
И уже ничем заниматься не мог, военным шагом ходил по кабинету, и каждый раз у окна: не идут?
Не идут.
А по телефонам доносят в штаб Округа: толпы вооружённых и невооружённых рабочих переходят мосты, идут в центр.
Да это – и похуже февраля?
Но какой генерал что-нибудь значит, если ему не подчиняются?
В бешенстве ходил.
Вот тут – сидел Крымов, и ему говорил. Тогда – ещё не было поздно.
Адъютант: прибыла делегация из Михайловского училища.
– Что-о? Ну, введите.
Два офицера, два юнкера, два солдата училищной обслуги. Без этих солдат сказали бы откровенно? – а тут:
– Мы посланы узнать, действует ли Командующий с согласия Совета рабочих и солдатских депутатов?
Ах так? (Ах, мать вашу…)
Командующий напоминает господам офицерам и господам юнкерам, что в штаб Округа, да ещё в учебное время, они могут прибыть только по вызову. Они не вызваны. Можете идти.
Гренадеры обошлись без депутации, по телефону: роту выслать не можем, на основе вчерашнего приказа Совета не выводить частей из казарм.
Ах вот как повернулся тот приказ? А ведь Корнилов вчера сразу не догадался, думал – к лучшему.
Оставалось метнуться к Гучкову, там и Алексеев, всё военное командование, думайте вы!
Но адъютант просил Корнилова взять трубку, его вызывают.
Не доспросив – схватил, отозвался.
Требовала Корнилова – власть! Чхеидзе из Совета рабочих депутатов. Верно ли, что генерал вызвал артиллерию и броневики?
Да провалитесь вы, банда, почему Командующий должен разговаривать с шантрапой? Что за грязная, нечестная служба для воина – начать с ареста царицы, а кончать угодничеством перед этой шайкой?
Так вот, Исполнительный Комитет хочет объяснить генералу Корнилову: вызов воинских частей может сильно осложнить положение. Мы высылаем к вам делегатов. А пока, для приличия и соблюдения вашего лица, мы предлагаем вам самому отменить все вызовы.
Ну, этого унижения он им никогда не забудет!!
А – правительству?..
* * *
Одной рукой узла не завяжешь
* * *
80
Андрусов и Гримм на Мариинской площади после полудня. – Речи товарищей министров. – Слух о стрельбе на Невском. – Начинается немедленное расследование!
Костя Гримм с Вадимом Андрусовым тоже шли на Мариинскую площадь. Костя говорил:
– И как неблагородны эти нападки на Англию, на Францию! А откуда же мы и получили семена нашей революции? Каков бы был идейный багаж и наших революционеров без культурного наследия Западной Европы? Все наши революционные деятели XIX века, больше ли, меньше, были напитаны западным просвещением. Печальная, но необходимая истина: Россия не является Мессией среди народов, она отсталая европейская страна, но идущая тем же путём. Её судьбы тесно связаны с судьбами остального мира. Никакая действенная инициатива не может принадлежать России. Если в Европе и в Америке после войны не будет социальной революции – то и в России ей не бывать.
Да, конечно это так, – тем более думал и внук Шлимана.
Когда вчера вечером часть Павловского батальона самовольно вышагивала на Мариинскую площадь, – оба прапорщика, да и почти все офицеры – никто не пошли за их колонной подсеменивать. Та неповторимая радость слияния со своими солдатами, какую Андрусов и Гримм испытали 28 февраля, ходя по казармам с криком «Подымайсь на революцию!», – давно в них растаяла, разрушилась, ничего не осталось. Солдат сносило куда-то косо в сторону – в непослушание, под комитеты, и вот против молодого правительства.
Но и какая ж общественная стена поднялась против бунта!
Вот и здесь с каждым четвертьчасом стекалась публика со всех семи втоков на площадь – сперва перед дворец, а потом и позади Николая I. И во всех группах нашлись ораторы – все за правительство, за порядок, за победу в войне, все – разумные люди. И много же набродных солдат – и солдаты же все разумные. «Солдаты – с нами!»
(Если бы…)
Рядом с прапорщиками:
– Да, против мирных лозунгов всё трудней становится спорить. Опора может быть – только на честь, на патриотизм. А у них – расчёт на шкурное чувство.
– Не скажите, – раздумчиво возражал седой господин. – В этом позыве к немедленному миру – не просто шкурность. Тут угадана русская душа. Тут народным сердцам слышится вековечная правда.
Костя с Вадимом переглянулись. Неужели так? Если так – то не довоюем, нет.
С трибунки – железнодорожник:
– Петроград много на себя берёт. С ним не согласны и Москва, и фронт, и страна! Я – делегат Юго-Западной дороги. 70 тысяч железнодорожников послали меня сказать: мы готовы недоедать! недосыпать! умереть! – но ни за что не согласимся на позорный мир!
«Ура» ему!
Да и студенты – за правительство! (Когда это было в России, чтоб студенты – и за правительство?!)
– У нас, в Кавказской армии, только за последние дни узнали о вредной агитации Ленина тут, и что она делается совершенно свободно. Кавказская армия удивляется, почему эта вредная агитация до сих пор не пресечена. Кавказская армия лучше умрёт, чем допустит позорный мир! Долой Ленина!!
Солдат с жёлтой клочкастой бородой:
– У меня пуля вот: под глазом вошла, около уха вышла. Я бы сам эту войну убил, но дайте разума: как?
Собрались уже тысячи – и росло нетерпение, чтобы вышли, выступили сами министры. Послали депутацию во дворец. Где ж оно, наше правительство? (Гримм – молчал, он – знал где.)
Только на верхнем балконе, спугнутые с мостовой, разгуливали голуби.
И всё так же висело через весь дворец: «Да здравствует Интернационал!» А германское посольство, сзади, с массивными решётками, всё так же глядело пустыми глазницами окон. А «да здравствуют германские рабочие» – кто-то, видимо, ночью снял.
Выступает без переводчика английский морской офицер: воюйте заодно с союзниками! Германский флот заперт в Кильском канале. С каждым днём мы приближаемся к победе.
Французский лейтенант. Капитан сербской армии. Жена бельгийского офицера:
– Не покидайте нас! Не заключайте сепаратного мира!
Им сильно аплодировали.
А тут подъехали на автомобиле члены Исполнительного Комитета Скобелев и Богданов и, вставая в рост, уговаривали толпу разойтись, не нарушать порядка, это вносит раскол, опасный для революционных стремлений.
Оба прапорщика:
– А мы и не нарушаем. Почему надо расходиться кто за правительство?
Исполнительный Комитет примет меры, чтобы не было эксцессов.
Ну и принимайте.
Уехали.
А толпа на площади множится – уже тысячи, тысячи, и все заодно. И уже тесно становится, много не походишь, кучки сливаются.
Ко дворцу стали подъезжать автомобили. Расступались перед ними, смотрели, спрашивали – кто. Оказались товарищи министров, съезжались на своё совещание. Толпа приветствовала их – но требовала речей.
Выступили – военный, земледелия. Тут подъехал и председатель всех товарищей и сам товарищ министра просвещения профессор Гримм, старший. Он обратился со ступенек:
– Верьте, граждане, что Временное правительство в эти тяжёлые дни не отдаст на растерзание такими усилиями добытую свободу. Тем, что вы, много тысяч, пришли сюда на площадь, вы показали, как дорога вам родина. Чтобы явно вредная ленинская пропаганда не получила бы распространения – идите к менее сознательным и непросвещённым массам и разъясняйте им, что в свободной стране не может быть места насилиям!
Сын слушал с гордостью за отца.
Аплодировали, кричали: «Доверяем! Доверяем!» – но никто никуда не уходил разъяснять, а хотели сами слушать дальше.
И ещё одного задержали, заставили говорить, – товарища министра
