князем Львовым и просили допустить их на совместное заседание, ввиду важности его. Ну что ж, гласность – это родная сестра свободы, тем надёжнее будет осведомлена и вся страна. Львов посоветовался с Терещенко, с Некрасовым, – и пригласили прессу занять места в зале.
Корреспонденты ликующе потянулись туда, с собой ещё повели запасённых стенографисток, и там заняли угол, разложили бумаги, отточенные карандаши, были готовы ранее всех: участники заседания ещё только собирались.
Собирались, и вдруг Скобелев подошёл к князю и, несколько заикаясь, заявил, что Исполнительный Комитет решительно против присутствия прессы! Вот так тáк! И как же князь не спросил их раньше? – он не предполагал, что они могут быть против гласности. Очень теперь неудобно, очень неудобно, но ничего не оставалось – князь подошёл к столам прессы и объявил им, что вынужден сообщить: Исполнительный Комитет категорически против их присутствия.
Корреспонденты были удивлены – ошеломлены – возмущены – но вынуждены были, что ж? – подчиниться. И потянулись из зала вон и они, и их стенографистки с собранными карандашами. А служителям у дверей было строго велено не пускать их больше.
Но тут же пресса прислала коллективное письменное заявление князю Львову с просьбой: первым пунктом заседания обсудить вопрос о присутствии прессы.
Что ж тут обсуждать, ещё посоветовались с Чхеидзе, – отказ.
Но не успели ещё все собраться и заседание начаться, как от проворных корреспондентов поступило новое заявление, теперь к Чхеидзе:
«Николай Семёнович! Мы, журналисты, с первых дней революции достаточно доказали своё отношение к серьёзным моментам в жизни нашей родины и заслужили право присутствовать в столь историческом заседании. И Временное правительство разрешило нам. К великому удивлению, мы были удалены по требованию Совета Рабочих и Солдатских Депутатов. Мы думаем, что это прискорбная ошибка. Мы свой долг умеем выполнять».
На советской стороне смутились. Посовещались. Подходили опять ко Львову: Временное правительство тоже должно присоединиться к запрету.
– Но мы же нисколько не возражаем, – ласково отвечал им князь.
– Но вы обязаны проявить солидарность с Советом и не перекладывать на нас одиозность. Ситуация слишком ответственна, чтобы мы могли допустить её разбалтывание и извращение в буржуазной прессе.
Теперь совещались министры: не портить отношений, надо уступить?
Скобелев пошёл и объявил журналистам; запрет исходит также и от Временного правительства, так как не всё на этом совещании может стать достоянием гласности.
Журналисты нисколько тем не убедились: но мы вовсе не имеем в виду разглашать секретные данные. Мы согласны сообщать и не всё, мы понимаем! Пусть наши отчёты просматривает и вычёркивает президиум.
Но никому не улыбалось ещё над этим просидеть ночь.
Заседание началось.
А корреспонденты в Квадратном помпейском двухъярусном зале и в комнате для печати томились, томились, томились и посылали записки: если там всё равно присутствует 80 человек – то гражданская обязанность присутствовать и у журналистов, заслуживших доверие в революционные дни!
Наконец, уже после полуночи, к ним туда вышел суровый Гучков с чёрными подглазными мешками: он берёт лично на себя состоявшееся недопущение прессы: им и Шингарёвым приводились секретные цифры.
63
(Петроградские улицы, к ночи)
* * *
Вечерний Невский, при фонарях и светах витрин. По мостовой в сторону Знаменской валит многосотенная толпа, размахивает шапками, фуражками. Толпа штатская, но немало солдат и офицеров. Плакат: «Доверие Временному правительству!» Их горячо приветствуют с обоих тротуаров.
Задержались извозчики, трамваи.
* * *
Идёт по Невскому человек двести гимназистов. Плакат из шёлка: «Ленина и компанию обратно в Германию!» – переняли у воскресной инвалидной демонстрации. Одобрительные возгласы с тротуаров, смех, аплодисменты.
* * *
«Ленин» и «Милюков» – так и носятся в воздухе два имени. Горячие споры, негодующие вскрики.
Прапорщик, Георгиевский кавалер:
– А – как уход Милюкова скажется на фронте, вы подумали?
– Буржуй ваш Милюков, как и вы все.
Новое слово такое – «буржуй», не знаешь, что и ответить.
– А вы помните, как мы все восторгались им после речи в Государственной Думе?
– Кто – «мы»?
Господин южного типа;
– Чтобы руководить государством, необходим государственный ум и знания. И не злоупотребляйте терпением союзников, посчитайте наши денежные долги им. Они примут суровые меры.
Подъезжает группа верховых казаков:
– Просим разойтись. Именем правительства.
– Это какого правительства? – кричит кожаная куртка.
– Ленинского, – острят из толпы.
* * *
На Знаменской площади – многотысячная толпа. На военном грузовике – солдаты. Один из них держит речь к спокойствию и порядку. Ему хлопают. Но туда взбирается студент и держит речь против Милюкова и Временного правительства. Толпа не желает слушать, кричит:
– Долой ленинцев, большевиков!
Меняются ораторы и в уножьи памятника Александру III:
– Войну ведут капиталисты, только им выгодно! Немедленно опубликовать тайные договора!
– А что немцы забрали – оставить им?
– Пусть там сами жители решают. А на фронте – уже идёт братание с немцами!
– Как же брататься, когда они Вильгельма не сбросили? Значит, с Вильгельмом брататься?..
– Нет! У них братание – уже начало революции!
Инвалид: – Если нужно, то инвалиды-солдаты вместе с инвалидами-офицерами пойдут воевать до конца.
А с Невского втекает большая манифестация Трубочного завода: «Вперёд к свободе под знаменем Циммервальда», «Долой Милюкова!»
Выдвинулись под фонари. Но их встречают недружелюбными криками. И нет им места на площади. Поворачивают по Лиговке.
* * *
К Таврическому вечером подошло несколько манифестаций, с надписями большевицкими. Но дворец даже не светился, и не выходил к демонстрантам никто. Поговорили свои ораторы – свергать Временное правительство! И ушли за Неву.
И поздно вечером пришли к Таврическому – волынцы, зачинатели революции, – «Да здравствует Временное правительство!» А тут, где раньше и по ночам кипело, – никого. Пошагали волынцы на Мариинскую площадь.
* * *
Сразу за Литейным мостом, на Нижегородской улице, собрался многолюдный митинг – против правительства и против войны. Один оратор назвался – член Совета рабочих депутатов Марголин, долго говорил. Как Временное правительство обмануло, не выполнило обещаний 27 марта. И как вчера в Михайловском театре он своими ушами слышал: выступали Милюков и Керенский, мир будет только с аннексией и контрибуцией. Вдруг сильный голос из толпы:
– Я – заместитель министра Керенского Зарудный. Такого ничего не могло быть, это провокационная ложь. И вы – не Марголин!
Толпа заволновалась. Кинулись на того – а его и след простыл.
* * *
Пересекла Невский, немного прошла по нему манифестация из одних рабочих, и впереди – десятка три-четыре с винтовками на ремне. Публика так и замерла: не солдаты, а рабочие с винтовками! – сильное впечатление. И ведь – по-хорошему теперь не отдадут.
* * *
На Невский с Литейного – шум и крики. При многих тут фонарях вываливает огромная манифестация. И впереди неё – большая группа солдат, и вокруг неё солдатская цепь. Так и гудит в воздухе:
– Да здравствует Временное правительство!
– Долой Ленина!
– Долой ленинцев!
Трамваи остановились, всё движение прекратилось. Ряды, ряды – юнкера, кадетики, интеллигенты, офицеры, женщины:
– Присоединяйтесь, товарищи! За Милюкова!
Авангард свернул на Невский, а конца и у Жуковской не видно.
* * *
На Невском – споры на каждом перекрестке.
– Почему вдруг «мир без контрибуций»? Значит, разорённые народы оставить ограбленными? Значит, немцы останутся при награбленных у нас миллиардах?
– Без аннексий и контрибуций – это значит мы отказываемся. А если кто-то с нас потребует – вам в голову не приходит?
– Это неприемлемо для чести русского народа!
– На что нам твоя честь? Нам даёшь – мир!
– Заметьте: все крайние течения – это эмигранты-доктринёры.
Но, несмотря на страстность прений, – драки нигде не возникают.
* * *
Где собралась группа интеллигентней – там все за Временное правительство:
– Милюков досконально изучил дипломатию! Он самый компетентный во внешней политике! – чего они хотят?
– Милюков и Гучков были самыми опасными для царизма! И теперь – их за борт?
– Свергать тех, кто всю жизнь боролся против Сухомлиновых и Протопоповых? Кто подготовил переворот? А завтра станут не нужны Чхеидзе и Керенский?
– Да просто сваливают на министерство иностранных дел раздражение, что революция не принесла им немедленного благоденствия.
Обходят и объезжают милиционеры, просят граждан расходиться.
Расходятся. Но через десяток шагов на новом месте сходятся опять.
* * *
С каждым часом на Невском и повсюду в центре города всё многочисленней котелки, «ясные пуговки», дамские шляпки, студенческие фуражки, дружелюбные солдаты – и перевешивает настроение в пользу правительства и продолжения войны.
Господин в цилиндре:
– Граждане! Неужели теперь, когда мы низвергли старую власть именно во имя победы, – мы будем колебаться идти к этой победе?
Дама с собольей муфтой:
– Не для того мы избавились от режима Николая Второго и Распутина, чтобы теперь устраивать гражданскую войну!
Разъезжают по Невскому легковые автомобили с рабочими:
– Граждане, не волнуйтесь. Совет рабочих депутатов призывает всех к спокойствию и выдержке, он блюдёт волю народа. Завтра утром будет опубликовано решение.
Но не редеет Невский, а даже, кажется, разыгрывается.
* * *
Проехали медленно на моторе вооружённые милиционеры, просят разойтись и спокойно ждать решения Совета.
В это время с Садовой выехали другие милиционеры, с красным знаменем: «Да здравствует социальная революция!»
* * *
Около полуночи у Публичной библиотеки – летучий митинг. Неизвестный в циничных выражениях нападал на Временное правительство. Толпа сначала слушала спокойно, потом стала требовать, чтоб он назвал себя.
– Член Совета рабочих депутатов!
– Мандат.
Полез искать по карманам – не нашёл. Поднялся шум. Стали наступать на него с угрозами. Дружки заслонили его, и он скрылся.
* * *
За полночь прошёл слух, что верные правительству царскосельские полки идут в Петроград.
* * *
По уже пустеющему Невскому проскакали верховые солдаты, пятеро, винтовки накось за спиной:
– Долой Ленина!.. Не верьте ему!..
64
Ночью перед Мариинским дворцом.
А с площади перед Мариинским дворцом и после десяти часов вечера, и в одиннадцать, и к полуночи – толпа не только не расходилась, а, кажется, ещё добавлялась. Всех держало сознание, что вот здесь, перед ними, во дворце, сейчас…
И толпа, всё более сдруженная своим стоянием и разговорами по соседству, ждала: быть может, ещё этой ночью здесь нам придётся вмешаться и повлиять? Что там делается во дворце? На семь ладов представляли ход и исход этого важнейшего заседания.
– Нам Россия не простит, если не сумеем сберечь её в этом испытании.
– Всё наше спасение – в единении. Жертвовать личным – во имя общего!
– Будем верить!
– Да, кроме веры, у нас других ресурсов не осталось, увы.
– Безкровная революция казалась таким чудом! А вот опять приходится верить только в чудо…
Загадочен виделся свет во многих окнах дворца, мало кто знал внутреннее расположение: где же может сейчас происходить заседание? Что там делают с нашими министрами? Пытаются их согнуть, сломить?
– Нет, господа, в нашей революции есть, есть здоровый государственный инстинкт! Исполнительный Комитет – ведь не взывает против правительства. Благоразумие – вот уже берёт верх.
– «Власть масс» –
