революция не допускает соперничества. «Всё для революции!» – это Наташа понимала. Она вскоре и поехала на партийную работу в Россию. (Думали отправить туда и Перо, но он не спешил.)

Кажется, Перо за эти несколько месяцев с 1902 на 1903 изряднейше отличился в «Искре». Сперва стеснялся, а вот уже осмеливался выступать с теоретическими статьями наряду с Плехановым. И в решающем вопросе об отношении к либералам был целиком согласен с Лениным: они тянутся к социал-демократам, а мы их будем только бить и бить! (Засулич умоляла: мягче!) И становилось уже невыносимо: неужели заслуги его не будут оценены и его не введут в состав редакции «Искры»?!

Нет, Ленин – оценил. Ленин решил – ввести. И написал остальным членам редакции: кооптировать Перо на равных основаниях. Уже не один месяц он пишет в «Искру» в каждый номер, по статьям на злобу дня просто необходим нам. И он человек с недюжинными способностями, убеждённый, энергичный, пойдёт ещё вперёд, очень будет нам полезен. Правда, пишет со следами фельетонного стиля, чрезмерно вычурно (у самого-то Ленина не было вкуса), неохотно принимает поправки и уже изрядно недоволен, что его третируют как «вьюношу». Не примем сейчас – упустим его, он поймёт как наше прямое нежелание. А ведь у него есть чутьё человека партии, человека фракции, он нам будет исключительно полезен. Нам нужно пополнение сил, и очень нужен в редакции 7-й член для удобства голосования.

Про удобство голосования было сказано мимоходом, а здесь-то и весь ключ. Уже несколько месяцев шли трения между Лениным и Плехановым по многим вопросам, и о проекте программы партии для предстоящего партийного съезда. Шестичленная редакция «Искры» всё явнее распадалась на две тройки – «старых» Плеханова-Аксельрода-Засулич, и «молодых» Ленина-Мартова-Потресова, и введением ещё более молодого задорного седьмого Ленин рассчитывал обезпечить себе перевес. Вослед Ленину тут же и Мартов написал Аксельроду убедительно. Но Плеханов раскусил манёвр и не только категорически воспрепятствовал, а ещё и облил «вьюношу» при встрече изысканной недоброжелательной холодностью.

Но и Лев уже никогда не простил этого Плеханову!

А попадал – в тупик? Если нет движения в редакцию «Искры» – то куда? то что? Да от них от всех шестерых никогда не поступило ничего такого и сравнимо блестящего, как от него! Оч-чень было оскорбительно.

И с этим вскоре поехал в Брюссель на 2-й съезд партии. (Начался в складском помещении, полном блох, пытка делегатам. Потом перенесли в Лондон.) От кого же тут был Антид Ото? От «Сибирского социал-демократического рабочего союза» (придумал).

Ленин предусмотрительно подготовился к этому съезду, поучительный приём: заблаговременно посылал он близких ему эмигрантов в Россию, избраться от существующих (или несуществующих) с-д групп, они возвратились сюда делегатами, и теперь Ленин имел большинство. Для этого, правда, пришлось ещё разгромить особые требования Бунда – Антид Ото и Мартов поддержали его против этих недопустимых еврейских притязаний на обособленность.

Весь раскол определился не самой съездовской работой, а – заранее уже накалившимися отношениями между Лениным и Плехановым. Ленин отказывался быть и дальше не первым в партии, а кому-то подчиняться. Не удалось создать в «Искре» отношения 4:3, – так теперь он предложил сократить редакцию «Искры» до трёх: Ленин-Плеханов-Мартов, а значит, всё равно иметь перевес 2:1, – и вот это-то клином раздора вошло в съезд, проявиться могло в чём угодно, проявилось в первом параграфе устава.

Хотя и сам параграф был задуман небезобидно. Он обезпечивал перевес политической верхушки партии над численностью рядовых членов. И кто-кто, но непринятый Перо видел, к чему это сведётся: к единоличному железному главенству Ленина в партии, он будет – старшим, а ему 32 года, значит, это продлится вечно, – и что ж тогда Антид Ото? где ж ему расцвести?

Хорошо этим колесом вертеть – плохо под него попасть.

Ужаснулся – пойти против своего покровителя? – и решился! – и выступил против Ленина: тот хочет вместо широкой партии рабочего класса создать спаянную кучку конспираторов!

Да он же не знал, что из-за этого пункта возникнет в партии великий раскол, – Лев бы ещё подумал? Он думал – это эпизод, через который сейчас перешагнём. Но, печальный парадокс, оказался в составе меньшинства. Вот судьба: всем характером – вместе с Лениным, полный жизненной силы, напора, твёрдости, воли, он и был бы сам на месте Ленина, если б Ленина не было, – а вот оказался в мятых рядах недееспособных меньшевиков – разве они годились для революции? Среди них нетрудно было стать и первым – но что это давало при расколотой партии?

Затосковал, не туда попал. Нет, надо бы снова объединяться с большевиками?

А Ленин не дремал: после съезда опять разослал повсюду своих подручных – представить съезд в своём свете. И как же было не бороться с ним? Тем более что «Искра» оказалась в руках меньшевиков. И Антид Ото – погнал в ней острые гневные статьи против «нечаевских приёмов» Ленина.

В 1904 году дискуссия большевики-меньшевики разлилась по всей России. Так предстояло ясней объяснить суть расхождений – как основу же объединяться вновь? Летом 1904 выпустил брошюру «Наши политические задачи» (то есть наши, меньшевицкие, и посвятил «дорогому учителю Аксельроду», а Плеханова – вбок, отслужил): Ленин – дезорганизатор партии, он хочет создать партию не рабочего класса, а интеллигенции, не доверяя самодеятельности масс, и притом партию заговорщиков, да с единоличным управлением. – И ещё в том же 1904 брошюру «Наша тактика», что ж оставалось? «Там, где надо связать, скрутить, накинуть мёртвую петлю, – на первое место выступает Ленин».

А ведь жил – всё по паспорту Троцкого, теперь и дальше с ним. И эту брошюру впервые подписал: Н. Троцкий.

А выявлялся в этой фамилии и хороший немецкий смысл: Trotz – упорство! trotz – несмотря на…

Пусть так и останется! – это будет хорошо.

Но – шатко и жалко он чувствовал себя в меньшевицкой компании. Даже: сразу после съезда партии поехал на сионистский конгресс в Базеле, летом 1903: посмотреть на этих мыслителей? примериться к ним? И даже, может быть, может быть, – вступить к ним?.. Жалкое колебание: нет! никогда, ни за что! вечное еврейство уже отжило всё своё, всё у них – в прошлом. А в их движении – тоже все места заняты. И напечатал в «Искре» яростную статью против сионизма.

С лидерами меньшевиков он конфликтовал и по сути порвал (но продолжали в партийных кругах считать его меньшевиком). А пристать уже и не к кому. Осенью того года, подальше от эмиграции, уехал в Мюнхен. Туда вернулась и Наташа из России. Там познакомился с гениальным умом, выдающейся марксистской фигурой, да и земляком своим, Гельфандом-Парвусом. Парвус мыслил выше всех этих партийных объединений, дроблений. И Троцкий усваивал от него эту высоту и тем более нуждался сам её набрать, – да не он ли и был всегда враг ничтожного эмпиризма, поборник самого Общего! И с его неистощимой изобретательностью! Надо создать нечто высшее, чем все эти фракции и споры. Надо не только казаться первым – надо и быть первопроходцем, ввинчиваться в будущее.

И Парвус же внушил, что завоевание власти пролетариатом – не где-то в астрономической дали, а – практическая задача близкого времени. Так что надо спешить.

И не без влияния умницы Парвуса, однако уже и противясь давлению его мускулистых мыслей, Троцкий стал строить лучшую свою теорию за всю жизнь. Вот какую. Из-за слабости российской буржуазии (полукомпрадорской) она не сумеет провести и довести до конца буржуазную революцию. Однако есть привилегия и в исторической запоздалости: она вынуждает усваивать готовое раньше положенных сроков, перепрыгивая через промежуточные этапы. Неравномерность – это общий закон исторического процесса. Поэтому: российский рабочий класс, не дожидаясь, устанавливает свою диктатуру и сам проводит буржуазную революцию, независимо от того, будет ли наша революция поддержана Западом. Так что может получиться, что мы завоюем власть раньше, чем пролетариаты западных государств. Но, уж завоевав власть, партия пролетариата не может ограничиться демократической программой, удержаться в рамках демократической диктатуры, – а должна будет начать социалистические мероприятия. Хотя, конечно, полностью построить социалистическое общество в пределах одной России нам не удастся. А в общем, раз начавшись, такая революция и закончиться не может ничем иным, как только ниспровержением капитализма и водворением социалистического строя – во всём мире!

Эту проницательнейшую теорию Троцкий назвал «теорией перманентной революции».

Отдельные большевики и меньшевики назвали её романтической. Ленин злобно напустился, что это – сумбур, абсурд, полуанархия. Парвус, напротив, подкрепил, написал к брошюре Троцкого предисловие. (Ум Парвуса хорошо использовать, но из-под него и вырваться нелегко.)

А Милюков пустил словечко «троцкизм». И оно привилось. (И очень лестно показалось Льву. И уж теперь-то он – навеки Троцкий!) Впрочем, Милюков объявил, что идея диктатуры пролетариата детская и ни один серьёзный человек в Европе её не поддержит.

Потрясающая весть о расстрелах 9 января Пятого года в Петербурге – застала Троцкого в Женеве. Вот оно, вот оно, началось! Глухая и жгучая волна ударила в голову: пришёл Час! И – мой час. И – ни минуты больше не оставаться за границей, нельзя опоздать! И – кинулись в Россию, Наташа вперёд, сам за ней, сперва в Киев. (В Вене узнали об убийстве великого князя Сергея! – скорей! скорей!)

Приехали – а никакой революции нет. Опять всё забыла и простила рабская страна? Несотрясённый обычный быт, и приходится по-старому скрываться, по подложному паспорту отставного прапорщика, несколько недель переходил с квартиры на квартиру – то у трусливого адвоката, то у профессора, то у либеральной вдовы, даже и в глазной лечебнице в качестве мнимого больного.

В Киеве познакомился с молодым энергичным инженером Красиным, членом большевицкого ЦК, – решительным, с административными ухватками, с широким кругом знакомств и связей, каких у подпольщиков не бывает, выдающийся реализатор, у него и тайная типография и изготовление взрывчатых веществ, закупка оружия, – разве такие люди есть у меньшевиков? Нет, надо объединяться, – и Красин тоже так думал. А вот – писать прокламации не умеет, Троцкий писал ему, и печатали. Красин же дал явку и в Петербург, да какую великолепную: на территории Константиновского артиллерийского училища, у старого врача (даже вот какие сочувствуют нам)!

Но ни в марте, ни в апреле 1905 революция так и не началась… А Наташу на первомайском собрании в лесу арестовали. Рано приехали? Рано. Какой порыв сорван! И Лев перебрался в безопасную Финляндию. Тут наступила передышка: напряжённая литературная работа, но и лесные прогулки. С мая по октябрь жил в отелях – и жадно пожирал газеты, даже изучал их, малейший признак, когда же