разложения. Разложение семьи, потеря интереса к труду, дурное воспитание подрастающего поколения. Казалось бы — как же из разных причин, из разных как будто источников может выходить одно и то же следствие? А дело в том, что по-настоящему обе системы — и нынешний Запад и нынешний коммунизм исходят из одного и того же корня — безрелигиозного гуманизма. Смотреть оптимистически на будущее нашей цивилизации не могу, вопрос не решён. Ясно, что мы все погибнем, если не вернём себе сознания Целого и Высшего над нами, в пользу которого, Высшего, мы должны самоограничиваться все — и люди, и нации. Широко по Западу, всюду и везде, на каждом месте, да и в Японии, говорится: «свобода, свобода, свобода…» — и почти никто не призывает к самоограничению. Мне недавно попалось выступление одного японского публициста, который в японском журнале отвечает на мою Гарвардскую речь. И он отвечает так: как это я, в Гарварде, выступаю за моральные ценности? это неправильно, он пишет, это неправильно. Свобода — только тогда настоящая свобода, если у нас есть и полная свобода зла. А вот это и есть порочный взгляд, который распространён по всему Западу широко. Да, мы созданы Богом с полной свободой добра и зла, но это не значит, что мы должны осуществлять всю эту свободу. Мы сами должны отсечь зло и не делать его, хотя имеем свободу делать его. Так вот, я думаю, что будущее человечества зависит от того, проникнемся ли мы идеей, что мы существуем не для того, чтобы как можно шире свободу осуществлять, а для того, чтобы самих себя жёстко ограничивать, самих себя.
Теперь — что касается опасности коммунизма. Я должен сказать, что эта опасность как раз как будто наиболее видна, трудно не заметить, как коммунизм шагает по земле. Но Запад умудряется этого как будто не замечать, Запад верит любой игрушке, которую ему покажут, чтобы отвлечь. Запад верит любой иллюзии. Куба сказала, что, может быть, уберёт войска из Анголы, — и уже сразу крупные заголовки: «Куба скоро уйдёт из Анголы.» Польский министр иностранных дел заявил сейчас на сессии ООН: «вообще мы отменим военное положение», — и уже радостные голоса: «скоро Польша отменит военное положение». А они вместо этого взяли и запретили «Солидарность». Я бы сказал, что происходит вообще страшный процесс на Западе: общее падение мужского начала, падение духа к сопротивлению, к борьбе, падение воли. Нынешнее молодое поколение Запада, да, наверно, и Японии, больше всего боится жертв и горя. И настроение на Западе такое: уступить хоть три четвёртых, хоть четыре пятых мира, понимаете, только пока самим как-нибудь ещё потрепыхаться, ещё пожить. Отсюда и вера в эту самую ложную «разрядку», которой никогда не было, ни одного дня. Поразительно, уже пятнадцать народов вместе говорят одно и то же, страдающие народы рассказывают об ужасах коммунизма: из Советского Союза, из Восточной Европы, и из Восточной Азии, из Вьетнама, из Камбоджи, из Лаоса, — все одно и то же говорят. Западу говорят. Но западные интеллектуалы не хотят этого слышать, они считают себя умнее. Коммунизм сам по себе очень силён, но он особенно силён из-за упадка духа Запада. И моя речь 9-го числа в Японии была — призвать к тому, чтоб у вас не произошёл этот упадок духа. Так и о главной опасности я должен сказать, что стоит всё на качающихся весах, и даже перевешивает в худшую сторону. Тем не менее, хотя дела даже ещё хуже, — я на угрозу коммунизма смотрю более оптимистично, чем на угрозу общего разложения. Мне кажется, что коммунизм доходит до какой-то черты, до какого-то мирового объёма, за которым он уже сам себя не будет держать. Но коммунизм может быть свален только взаимным сочетанием двух условий — сопротивлением угнетённых коммунизмом народов, которое, хотя и редко, выходит взрывами наружу, и сопротивление всё время нарастает, во всех странах; и стойкостью остального свободного мира. По крайней мере, свободный мир должен уметь защитить сам себя, чтобы коммунизм перестал расширяться, и тогда в коммунизме проявятся внутренние процессы развала. Семь лет назад в Вашингтоне я, обращаясь к американцам, говорил: вы нас не спасайте, мы сами себя спасём, но вы только, пожалуйста, перестаньте давать землеройные машины нашим палачам, чтобы они нас закапывали в землю. К сожалению, и Европа, и Америка, и Япония — все продолжают наперебой подавать «землеройные машины» и всякую помощь, чтобы коммунисты крепче сидели. Всякие экономические сношения — торговля, займы, концессии — помощь, вот как Япония хочет помогать с добычей нефти на Сахалине, — всё это укрепляет коммунизм. А Китаю — Китаю Япония готова помогать ещё шире. Ну, себе, как говорится, на голову.
Моримото. Спасибо за ваше выступление, за ваши мысли. Теперь сделает замечания господин Ясуока.
Ясуока. Конечно, в нашем мире существует противостояние коммунистического и свободного режима. Вы сравнивали кризис в нынешнем мире, а именно разложение цивилизованного общества, с болезнью — раком. И в «Раковом корпусе» вы писали о процессе ракового разложения. Но как вы считаете, что такое жизнь вообще?
Солженицын. Я так понимаю вопрос господина Ясуока: он не спрашивает меня, что такое биологическая жизнь, а в чём смысл жизни человека, так? для чего человек живёт?
Ясуока. О самой жизни нашей. Я именно задал такой вопрос, исходя из того, что восточные народы не так различают жизнь физическую от жизни духовной. И, может быть, вы согласны с таким мнением?
Солженицын. Мой взгляд, несомненно, можно назвать скорее восточным, чем западным. На Западе слишком многое сводится к материально-биологической стороне жизни организма. Я наблюдением многих лет и собственным испытанием в раке убедился, что по-настоящему наш организм ведётся не физико-химическими процессами в клетках, а нашим духом. И если говорить о смысле нашей жизни, то тут опять существуют полярные взгляды, западный и восточный. Западный взгляд состоит в том, что человек создан для счастья, цель его земной жизни — испытать как можно больше счастья. Я считаю это опасным заблуждением, и, когда оно кладётся в основу государственного устройства, как на Западе, оно и ведёт к сегодняшнему разложению. Цель жизни человека не в счастьи, а в том, чтобы за долгий жизненный путь духовно подняться, стать к смерти существом духовно более высоким, чем родился.
Кацуда. Вы отметили, что и у Запада и у России имеется общее основание в том смысле, что там существует гуманизм без Бога.
Солженицын. Не у России, а у Советского Союза.
Кацуда. Ив этом отношении я бы хотел спросить о будущем. Считаете ли вы возможным в России возрождение гуманизма с Богом?
Солженицын. Видите, такого понятия — «гуманизм с Богом», — по-моему, не существует. Гуманизм если не начнёт, так кончит тем, что подставит вместо Бога — человека. А существует христианство. И в смысле христианства — да, не только я думаю, что возрождение произойдёт, но оно уже сейчас значительно происходит.
Кацуда. Именно в каком виде, где?
Солженицын. Это происходит в разных формах, вот подобно тому, как река бывает снаружи замёрзшая, а внизу течёт вода и рыба живёт. Подобно этому религиозная жизнь в Советском Союзе снаружи так задавлена, и официальная Церковь настолько придавлена государством, что не смеют себя заявить. Но происходит возврат самого народа к Богу. Вот я жил, например, в Рязанской области и могу сказать, что в Рязанской области крестят 70% младенцев, хотя это всячески преследуется властями. А в мою молодость, в 30-е годы, молодёжь вся была захвачена марксизмом и верила в мировую революцию, тогда молодёжь в церкви нельзя было увидеть, а сейчас зайдите в церковь православную в России — и вы увидите значительное число молодёжи, причём и из самых интеллигентных слоев. То есть происходит поворот интереса молодёжи. Если в середине XIX века молодёжь бросалась в революцию, в нигилизм, то сейчас она, наоборот, тянется к религии. И не случайно, что коммунизм смертельно боится именно религии. Посмотрите, как арестовывают в России православных, в Литве католиков, повсюду баптистов, пятидесятников. Жестоким срокам подвергаются молодые люди, которые создали и вели христианский семинар, — Огородников, Пореш. В тюрьме известный священник Глеб Якунин. Сейчас арестовали в Москве Зою Крахмальникову за то, что она в самиздате издавала только сборники христианского чтения, больше ничего там не было. Конечно, процесс излечения очень долгий.
Симидзу. За последнее время мне несколько раз встречались сведения о новых проявлениях русского самосознания. Существует ли связь между новым национализмом и возрождением христианства в России? И имеет ли какое-нибудь сравнение сегодняшняя ситуация с западничеством XIX века и славянофильством? Существует ли сегодня в СССР подобное противостояние?
Солженицын. Сейчас стало модно среди западных наблюдателей и критиков: сводить внутренние течения в нынешней стране, в СССР, к наследству прошлого, к западникам и славянофилам. Я должен сказать, что прямого наследства, во всяком случае от славянофильства, я не вижу и сам не испытываю. Конечно, в России, в стране, которая лежит между Западом и Востоком, должны всегда быть колебания более восточного или более западного понимания. Сахаров считает, что надо в будущей России максимально копировать западную систему. Я считаю, что нужно развивать традиционные русские формы, которые не совпадают с западными. Среди таких форм, например, отсутствие партий. Или: наше прежнее представительство, так называемый земский собор, совещательно искало единое решение, которое было формально необязательно для царя, но морально он не мог не выполнить его. Далее, Сахаров верит до сегодняшнего дня в идею конвергенции, то есть что западные и восточные системы постепенно превращаются друг в друга, и это, мол, хорошо. Сахаров верит во всесторонность и непрерывность общечеловеческого прогресса, он верит, что действительно идёт всё время общечеловеческий прогресс. А мне, наоборот, гораздо виднее плоды нравственного регресса, а прогресс технический — это ещё мало радости. Далее Сахаров считает, что экономика не должна быть в компетенции нации, но только межнациональная, и должно быть мировое правительство. Я считаю, что если в малых странах то и дело открываются коррупция и бесчувственность правителей к делам маленьких людей, то мировое правительство — оно вообще ничего не будет знать и понимать, где что делается. Сахаров считает, что нация сама не должна ведать своей экономикой, экономика должна быть сквозной по земле, единой, а раз так, то кто будет ею управлять? — мировое правительство? А я считаю, что это будет только бестолочь, вообще уже концов не найдёшь, потому что не дозовёшься до этого всемирного правительства, не объяснишь своих национальных бед и потребностей. Какое может быть мировое правительство, если
