действительно могла грозить и смерть, и тюрьма. Но сегодня, какая угроза сегодня склоняет седовласых и знаменитых брать перо и, угодливо спросивши — «где?», подписывать не ими составленную грязную чушь против Сахарова? Только личное ничтожество. Какая сила заставляет великого композитора XX века стать жалкой марионеткой третьестепенных чиновников из министерства культуры и по их воле подписывать любую презренную бумажку, защищая кого прикажут за границей, травя кого прикажут у нас? (Сокоснулся композитор безо всяких перегородок, душа с душою, с темной гибельной душою XX века. Он ли ее, нет, она его захватила с такой пронзающей достоверностью, что когда — если! — наступит у человечества более светлый век, услышат наши потомки через музыку Шостаковича, как мы были уже в когтях дьявола, в его полном обладании, — и когти эти, и адское его дыхание казались нам красивыми.)
Бывало ли столь жалкое поведение среди великих русских ученых прошлого? среди великих русских художников? Традиция их сломлена, мы — образованщина.
Тройной стыд, что уже не страх перед преследованием, но извилистые расчеты тщеславия, корысти, благополучия, спокойствия заставляют так сгибаться «московские звезды» образованщины и средний слой «остепененных». Права Лидия Чуковская: кого-то от интеллигенции пришла пора отчислить. Если не этих всех — то окончательно потерян смысл слова.
О, появились бесстрашные! — выступить в защиту сносимого старого здания (только не храма) и даже целого Байкала. Спасибо и на том, конечно. В нашем сегодняшнем сборнике предполагалось участие одного незаурядного человека, достигшего между тем всех чинов и званий. В частных беседах стонет его сердце — о безвозвратности гибели русского народа. От корней знает нашу историю и культуру. И — отказался: к чему это? ни к чему не приведет… Обычная достойная отговорка образованщины.
Чего заслуживаем. На каком дне прозябаем.
Когда сверху дергали веревку, что можно посмелей (1956, 1962), мы малость разминали затекшую спину. Когда дергали «цыц!» (1957, 1963), мы сникали тут же. Был момент и самопроизвольный: 1967 — 68, Самиздат пошел как половодье, множились имена, новые имена в протестах, казалось- еще немножко, еще чуть-чуть — и начнем дышать, И — много ли понадобилось на подавление? Полсотни самых дерзких лишили ра-. боты по специальности. Нескольких исключили из партии, нескольких из союзов, да семь дюжив «подписантов» вызвали на собеседование в партком. И бледные и потерянные возвращались с «собеседований».
И самое важное открытие свое, условие своего дыхания, возрождения и мысли — Самиздат, образованщина поспешно обронила в бегстве. Давно ли гнались образованны за новинками Самиздата, выпрашивали перепечатать, начинали собирать самиздатские библиотеки? отправляли в провинцию?.. Но вот стали сжигать эти библиотеки, содержать в девственности пишущие машинки, разве иногда в темном коридоре перехватывать запретный листок, пробегать с пятого на десятое и тут же возвращать обожженными руками.
Да, в тех преследованиях прояснело, проступило несомненное интеллигентное ядро: кто продолжал собою рисковать и жертвовать — открыто или в неслышном сокрытии хранил опасные материалы, бесстрашно помогал посаженным или сам поплатился свободой.
Но и другое «ядро» открылось, кто обнаружил иную мудрость: из этой страны — бежать! Спасая ли свою неповторимую индивидуальность («там буду спокойно развивать русскую культуру»). Затем — спасая тех, кто остается («там будем лучше защищать ваши права здесь»). Наконец же — и детей своих, более ценных, чем дети остальных соотечественников.
Такое открылось «ядро русской интеллигенции», которое может существовать в без России…
5
Да все бы простилось вам, вызывало бы только сочувствие и наша зажатая униженность, и наше служение лжи, если бы мы смиренно признались в своей некрепости, в сваей привязанности к благополучию, в своей духовной неготовности к этим слишком крутым испытаниям: мы — жертвы истории, произошедшей до нас, мы уже родились — в ней, и хлебнули ее довольно, и вот барахтаемся, не знаем» как выбиться.
Но нет! В этом положении мы выискиваем изворотливые доводы ошеломительной высоты, почему должны мы «осознать себя духовно, не бросая своего НИИ» (Померанц), — как будто «осознать себя духовно» есть задача уютного размышления, а не строгого искуса, а не беспощадного’испытания. Мы нисколько не отреклись от заносчивости. Мы настаиваем на высоком наследном звании интеллигентов, на праве быть высшими судьями всего духовного, происходящего в стране и человечестве: давать общественным теориям, течениям, движениям, направлениям истории и деятельности активных лиц безапелляционные оценки из безопасной норы. Еще в вестибюле НИИ, беря пальто, мы вырастаем на голову, а уж за чайными столами вечером произносится вершинная оценка: что из поступков и кому из деятелей «простит» или «не простит интеллигенция».
Наблюдая жалкое реальное поведение центровой образованщины на советской службе, невозможно поверить, на каком историческом пьедестале эта образованщина видит себя: каждый — сам себя, друзей и сослуживцев. Все большее сужение профессиональных знаний, дающее возможность и в доктора наук проходить полуневеждам, нисколько не смущает образованна.
Настолько властно надо всеми образованными людьми это высокое мнение образованщины о себе, что даже упорный обличитель ее Алтаев в промежутке между обличениями традиционно склоняется: «сегодня (наша) интеллигенция явно держит в своих руках судьбы России, а с нею и всего мира»!.. Горький смех… По пройденному русскому опыту перед растерянным сегодняшним Западом — могла бы держать! — да -руки слабы, да сердце перебивается…
В 1969 году этот напор самодовольства научно-технической образованщины прорвался в Самиздат статьей Семена Телегина (разумеется, псевдоним)4. «Как быть?». Тон — бодрого напористого всезнайки, быстрого на побочные ассоциации, с довольно развязным и невысоким остроумием, вроде «руссиш культуриш», то пренебрежением к этому населению, с которым приходится делить один участок суши («человеческий свинарник»), то — пафосными зачинами: «А задумывались ли вы, читатель?». «Творческое начало, источник этики и гуманизма», автор выводит от обезьян, лучшим выходом для разочарованных считает «трибуны стадиона», худшим — «в сектанты».
Но не так важен сам автор, как единомыслящий круг его, который он аттестует отчетливо: «прогрессивные интеллигенты» (состоящие в партии, ибо сиживают на партсобраниях и руководят «отдельными участками работы»), «мы — цвет мыслящей России», кто «создает свой крут воззрений, в котором можно жить, не путаясь в противоречиях». «Представьте себе класс высокообразованных людей, вооруженных идеями современной науки, умелых, самостоятельных, бесстрашно мыслящих, вообще привыкших и любящих думать, а не… пахать землю.»
Не скрывает Телегин и таких особенностей своего круга: «Мы — люди, привыкшие думать одно, говорить другое, а делать третье… Тотальная демобилизация морали коснулась и нас.» Речь идет о троедушии, о тройной морали — «для себя, для общества, для государства». Но является ли это пороком? Веселый Телегин считает: «в этом наша победа»! Как так? А: власти хотели бы, чтобы мы и думали так же подчиненно, как говорим вслух и работаем, а мы думаем — бесстрашно! «мы отстояли свою внутреннюю свободу»! (Изумишься: если шиш, показываемый тайно в кармане, есть внутренняя свобода, — что же тогда внутреннее рабство? Мы бы все-таки назвали внутренней свободой способность в мыслить и действовать, не завися от внешних аут, а внешней свободой — когда тех пут вовсе нет.)
Именно в статье Телегина «цвет мыслящей России» адекватно и очень откровенно выразил себя. Обогатительно для нас познакомиться с этими взглядами.
«Под режимом угнетения» будто бы выросла «новая культура», «система отношений и система мышления», это «колосс на двух ногах — искусства и науки». В области искусства? гитаристы-песенники и независимая самиздатская литература. В области науки? — «могучая методология физики», а из нее «целая жизненная философия», вот уже «десятки отраслевых в локальных подкультур пускают побеги в чертежных залах КБ, в коридорах НИИ, в холлах институтов Академии Наук». «Здесь простор творцам, в они есть.» «Науку не обуздать никаким властям» (гм-гм…). И вот: можно будет «методологию физики приложить к тонкостям морали» (упаси вас Бог…), «на этой подпольной культуре взойдет, как на дрожжах, племя новых цельных людей, гигантов, которым будут смешны наши страхи».
И дальше — смелый план, как эту культуру использовать для нашего спасения. Дело в том, что «открыто выступать против условий, в которых мы живем… не всегда лучший способ». «Зло злом не исправишь», не помогут и не нужны «ни тайные заговоры, ни новые партии», нельзя призывать к революции.
С последним выводом мы искренне согласны, хотя в обосновании его автор грешат: падение самодержавия приписывает исключительно тому, что общество отвергло казенную идею, а никакой революционной деятельности. Это — не так, тут параллели не натянешь: в революционная деятельность была самая настоящая, и самодержавие не оборонялось в сотую долю так свирепо, и интеллигенция была жертвенна. Но с практическим выводом мы согласны: откинем мысль о революции, «не будем строить плавов создания новой массовой партии ленинского типа».
А — что же? Вот: «на первых порах больших жертв не предвидится» (очень успокоительно для образованщины). 1-й этап: «неприятие культуры угнетателей» и свое «культурное строительство» (ну, читать Самиздат и высоко понимать в курилках НИИ). 2-й этап: прилагать «усилия по распространению этой культуры среди народа», даже «активно вести эту культуру в народ» (методологию физики? гитарные песни?), «внести в народ понимание того, до чего мы сами дошли», для чего искать «обходные способы». Такой путь «потребует в первую очередь не отваги (в ‘который раз этот бальзам на душу), а дара убеждать, прояснять, умения долго в успешно возбуждать внимание народа, не привлекая внимания властей», «России нужны не только трибуны и подвижники, но и… ехидные критики, искусные миссионеры новой культуры». «Находим же мы с народом общий язык, говоря о футболе и рыбалке, — надо искать конкретные формы хождения в народ». «И неужели мы, владея мировоззрением… (и т. д.) … не справимся с задачей, которую успешно решают полуграмотные проповедники религии?!» (Увы, увы, не в грамотности дело, на том и выдает себя заносчивая и подслепая образованщина, а — в душевной силе.)
Мы так щедро цитируем, потому что: не одного Телегина уже, а — всех самоуверенных идеологов центровой образованщины. Кого из них ни послушаем мы, одно это и слышим: осторожное просветительство! Статья Челнова (Вестник, No 97) точно, как в у Телегина, ве сговариваясь, озаглавлена: «Как быть?» Ответ: «создавать тайные христианские братства», расчет на тысячелетнее ж улучшение нравов. Л. Венцов (Вестник, No 99) «Думать!» — то же, не сговариваясь, телегинское лекарство. На короткое время заплодились в Самиздате журналы и журналы «Луч свободы», «Сеятель», «Свободная
мысль», «Демократ» — все строго конспиративны, конечно, и у всех совет один: только не открывать своего лица, только не нарушать конспирации, а медленно распространять среди народа верное понимание… Как же? Все та же тысячелетняя пастораль, которую сто раз обгонят события ракетного века. Помнилось это так легко: в тюрке рассуждать, рассуждения отдавать в Самиздат, а там — само пойдет!
Да не
