паспортом выдавать в Советском Союзе.» Рассказывают: лежало в палате шесть женщин. Из них четыре читали «Архипелаг». Ну, одна — благодаря близости к таможне; одна — с Запада получила; а две — вообще загадочным образом: читали, и всё.
Я-то, собственно, всегда только и хотел, чтобы три тома «Архипелага» прочли в нашей стране; я думаю, многое бы изменилось совершенно необратимо.
Тут есть вопросы об эмиграции. Я, господа, конечно, не отказываюсь на них ответить, но обидно, что позавчера на московской пресс-конференции, в связи с каким-то там пунктом, начались вопросы об эмиграции и заняли половину пресс-конференции. Я не знаю, что они там сказали и какие были вопросы. Но из-за этого… понимаете, уже там, на той пресс-конференции, обсуждение кардинальных вопросов было заброшено для вопросов об эмиграции. Я нисколько не отказывался бы, я мог бы ответить на все эти вопросы и даже больше их, но вообще сейчас так получилось, что смысл общественного процесса в Советском Союзе скрыт и подменён вопросом об эмиграции; как будто бы главный вопрос — это: скольким людям удастся или не удастся уехать из этой страны? А мне кажется, главный вопрос: как жить тем двумстам пятидесяти миллионам, которые остаются на месте? И наш Сборник ставит себе целью найти путь для тех, кто остаётся в стране, а не для тех, кто уезжает.
Андрей Дмитриевич Сахаров недавно сказал, что эмиграция есть первая среди равных свобод — из свобод первая. Я никогда с этим не соглашусь. Я просто не понимаю, почему право уехать или бежать важнее права стоять, иметь свободу совести, свободу слова и свободу печати у себя на месте. Никогда не признaю этого. Это случайно создалось, и на короткое время. Этот акцент на эмиграции создался потому, что сейчас реально хотят уехать из СССР какое-то число евреев и какое-то число немцев Поволжья (может быть, и все; зная их многих по ссылке, я думаю, что, да, все). Это естественно. Оба эти народа едут к себе на историческую родину. Но заслонять этим вопросом смысл жизни двухсотпятидесятимиллионного народа — нельзя.
И когда Сахаров говорит: «Я подчёркиваю, что я также за свободный выезд литовцев, украинцев», — то я ушами литовцев и украинцев слушаю и скажу: по-моему, литовцам и украинцам хочется остаться у себя на родине и иметь её свободной, а не уехать куда-то и мыкать горе десятилетиями.
Я начал сегодняшнюю пресс-конференцию с того, что этот Сборник в машинописном виде вышел позавчера в Самиздат. Я не знаю, конечно, сколько экземпляров, но думаю… Видите, преимущество Самиздата в том, что это новый вид литературы. Он не нуждается в книжной торговле, не нуждается ни в западной рекламе, ни в восточной пропаганде. На Западе иногда эти два сильных рычага — реклама и торговля — проталкивают книгу, не имеющую истинной духовной цены. А у нас Самиздат — или берёт или не берёт. Понравилось, интересно — берёт. Без рекламы, без торговли и не платя никто никому ничего.
Я думаю, что за короткое время мы узнаем; начнутся споры вокруг этого Сборника, — значит, его читают. А на Западе в конце ноября будет книга. Она выглядит приблизительно вот так, — здесь без начала, без конца, ещё не сброшюрованная, — вот она, уже есть.
(Напоминают о вопросах, ещё оставшихся без ответа.)
Я пока откладывал их, думая, что мы продолжим направление нашей пресс-конференции, очень мне не хотелось ломать, понимаете… Я хочу остаться в нравственной плоскости — меня усиленно поворачивают к политической… Я как раз и оставил такие вопросы, которые поворачивают меня в политическую плоскость. О разрядке? — я уже высказывался, это не первое моё высказывание. В прошлом году я написал статью «Мир и насилие». В той статье я высказал свою главную мысль об этом. Главная мысль состоит в том, что у нас понимается такое только противопоставление: мир — война. Антиподами считаются мир и война. Если нет войны — значит мир. Увы, вопрос стоит гораздо тяжелее и глубже. Война — это только частный случай того, что противостоит миру. Выше этого стоит насилие. Война — это частный случай насилия, и вот в чём состоит ложное политическое направление тех, кто проводит разрядку поверхностно.
Они считают, что если задержана война, — я употребляю слово «задержана», ибо то, что произошло на Ближнем Востоке и на Дальнем Востоке — во Вьетнаме и в Лаосе, — это совсем не конец войны, не устранение её… это временная задержка, шаткая. Так вот, считают, что если задержана война, то вот уже и мир. Но существуют в наше время такие средства насилия беззвучные, когда душат миллионы, а внешне никакого стона не слышно. Так вот, я отказываюсь назвать эту ситуацию миром.
Я понимаю так: если добиваться мира, то мира, который противоположен насилию, а не войне только. Не только войне, но и всякому насилию. Настоящая разрядка — не в том только, что не стреляют пушки, а в том, что сердца не озлоблены и горло не сжато ни у кого. Настоящая разрядка только тогда будет иметь место, когда нигде в мире не будет насилия, особенно массового. Целые народы подавлены, а говорят — разрядка. Вот это опять беда нашего сегодняшнего дня: мы близоруко смотрим, и всё в политической плоскости. Если сегодня стон не слышен миллионный, то на этом мы можем строить якобы разрядку.
Под властью самой страшной в мире идеологии, самой страшной потому, что она маскируется замечательно, и вот держится уже более полувека, когда другие сваливались за десять лет, за двенадцать… Под этой идеологией стонут десятки народов, а деятели поверхностной разрядки считают: вот она и разрядка!
Я не перестану изумляться высказываниям двух лейбористских лидеров и действиям их. Один из них — Вильсон. Он приехал в Прагу несколько лет назад и сказал: «Пора простить оккупацию. Пора нам забыть её.» Он не спросил: как думают чехи? Он с точки зрения разрядки решил, что пора это простить и переходить дальше.
Его лейбористский брат в Австралии, новый премьер-министр Австралии, заявил: «Пора простить оккупацию Прибалтики.» Его никто за язык не тянул. Но он хотел создать хорошие отношения с советским правительством, поэтому сказано было: «Австралийский представитель поедет в Эстонию, Латвию и Литву и там объяснит новую позицию австралийского правительства.» То есть это совершенно невозможно понять: кому он объяснит? Он приедет к ведущим коммунистам, которые оккупировали, держат эту страну под насилием, и им «объяснит». Это уровень премьер-министра материка — Австралии!
Вот почему о разрядке приходится говорить в другом освещении. И я, и мои единомышленники в России, и не наши единомышленники — всё направление Сахарова, — мы, конечно, все за разрядку. Я уже сказал, что Сахаров предложил нечто гораздо более высокое, чем разрядка: щедрые, великодушные отношения между мирами. Но мы за разрядку необратимую, за такую разрядку, которую нельзя было бы тоталитарному правительству развалить в одну ночь; а разрядку, которая опирается только на улыбки и на подписи, можно развалить в одну ночь.
Разрядка часто выглядит как односторонняя уступка Запада Советскому Союзу, и все подразумевают, что Советский Союз может продолжать угнетение и дальше. Тут вселяются ложные надежды, что просто перестанут угнетать в советской сфере и народы и людей. Образцом такой дезинформации является выступление Жореса Медведева в иностранной комиссии Сената, у Фулбрайта. Там, что ни слово, то всё дезинформация, совершенно ложное вселение ложных надежд.
Недавно Людек Пахман, чешский эмигрант, написал в «Континенте»: «Единственный шанс свободы устоять — это самой добиться своего распространения.» Если свобода не распространится, а более чем над половиной человечества будет царить насилие, это не разрядка.
Спросили от «Экспресса»: «Как такая разрядка отзовётся на судьбе русской интеллигенции?» Беспрепятственное признание права угнетать, как оно сейчас имеет место, поможет дальнейшему угнетению советской интеллигенции и удушению у нас людей. Вот так отзовётся, и никак не иначе.
«Ассошиэйтед пресс»: «Вы сказали, Александр Исаевич, что в России уже кончена марксистская идеология, что её уже больше нет. И вы как бы призываете к пассивному сопротивлению, моральному подходу и к возрождению моральному. Как вы думаете, сколько лет для этого понадобится? Сколько поколений?»
Я, вероятно, неудачно выразился, если меня поняли так, что в Советском Союзе идеология кончена, её больше нет. Я сказал только, что она потеряла сторонников в русской общественности, но она нисколько не кончена. И я благодарю спрашивающего. Я с удовольствием сейчас более подробно отвечу на этот, мне кажется, центральный вопрос, если вы не возражаете.
Об этой идеологии несколько наших русских авторов за рубежом высказались так. Один: «Именно идеологией в Союзе оправдывается всё, что делается.» Второй: «У этой мёртвой идеологии мёртвая хватка.» Третий: «В окостеневших формулах эта идеология держит всю жизнь.» Четвёртый: «Да, идеология мертва, но она распространяет трупный яд.»
Я сказал сегодня, что это одно из существенных расхождений между Сахаровым и мною: представляет ли идеология главную злую силу в сегодняшнем СССР или она уже обветшала, никто ею никого не направляет, и к жизни страны и к политике она не имеет отношения, а только все притворяются? Андрей Дмитриевич мне возразил: зачем я призываю руководителей страны отказаться от идеологии? Они и сами, мол, в неё не верят! И общество не верит. И в общем, это не серьёзно, идеология… правительство держится только за власть.
Но я настаиваю, что это не похоже на то, как держались за власть Цезарь Борджиа или Наполеон. Властолюбцами полна человеческая история, но никто не устраивал такого тоталитарного ужаса, как у нас в стране. Это мещанский примитив сегодня — сводить вождей к одному инстинкту власти. Это кажется так со стороны, и они могут сами себя понимать лишь как власть. Но они — рабы идеологии. Идеология направляет их. Подумайте вот: если народы вынуждены праздновать день своей оккупации как национальный праздник?! Какой просто власти это нужно, чтоб удержать власть? Это не нужно. Это нужно идеологии! Вспомним страшную так называемую «самокритику» 30-х годов в Советском Союзе — человек выходит на трибуну и оплёвывает себя и своих близких. Разве это нужно для власти? Власть и без этого держится. Или покаяние, такое же направление казённого покаяния в Китае?
Вспомним государственные займы. Всего-навсего десять процентов зарплаты брали эти займы, и можно было эти десять процентов взять любым способом. Нет, заставляли выйти и самому, как бы от избытка, отдать то, что необходимо, то есть душу искривить!
Идеология страшна тем, что она искривляет душу. Заставляли публично отрекаться от родителей, от друзей! А уничтожение целых классов, произведенное в Советском Союзе, — разве это для
