Уже раздевшись, строгий лейтенант стоял у окна, в кителе со стоячим воротником. Рука Нержина дёрнулась отдать приветствие, что-то получилось не получилось – а начальник штаба вдруг расхохотался.
Дурной, даже похоронный предзнак был бы этот смех для артиллерийских мечтаний, если б не такой весёлый. А так – Нержин поддался ему, представив и сам, каким же чучелом выглядит. На голове – совсем тесная старенькая облезлая меховая шапка, голова из неё выпирала. Чёрный ватный бушлат, полученный во взводе, был шит на самого отвратительного толстяка на Земле, а перепоясан верёвкой и собирался кучами ваты то на боку, то к подбородку. Обмотки увязаны неумело. И в руках портфель!
– Да-а-а, – сказал лейтенант, разглядывая. – Ничего себе фигурка, представитель 74-го ОГТБ в штабе Округа. Этот бушлат – пожалуй, только на чистку винтовок пойдёт.
И позвонил в колокольчик. Вбежал посыльной и лихо замер.
– Никак нет. – (Резануло ухо, ещё не было так принято в Красной армии.)
– Так точно.{303}
Посыльной лихо развернулся, рискуя удариться лбом о притолоку, и как вышвырнуло его ветром за дверь.
– А что вы закончили?
– Университет.
Одобрил, чуть улыбаясь. И вознадеялся Нержин, что дело, кажется, выигрывается.
Отпустил и велел через десять минут быть на складе, переобмундироваться, потом сразу сюда. Нержин повернулся, остро чувствуя неловкость своего поворота после такого бойкого разворота посыльного.
Вышел во двор – и увидел навстречу идущего второго из замечательных всадников, в белой шапке. И надо бы не встретиться, свернуть куда-нибудь, но уже поздно. А надет был на молодом начальнике – белый пригнанный полушубок с курчавым воротником. За ним поспевал боец, и начальник поругивал его не глядя:
– Боец должен быть сообразителен. Надо выполнять дух приказания, а не его букву. Са-а-бражать надо! Не было билетов на первый сеанс – надо было купить на второй. Не было четырёх мест рядом – надо было покупать два и два отдельно. Вот отправляйся теперь и без билетов не приходи. Хоть из-под земли выкапывай.
И – неуклонимо нарастала страшная встреча! И между отворотами курчавого воротника уже точно увидел Нержин по одной шпале в петлицах!{304} Потянул руку к приветствию – размазня получилась. А капитан, отпустив бойца, остановился. Пришлось и Нержину остановиться. Ну, вот когда разнесут! Но капитан внимательно, не строго всмотрелся и воскликнул нечто совсем несообразное:
– Нержин? Глеб!
Боже мой! – да никогда бы Нержин не мог узнать первый – таково завораживающее действие командирской формы даже на «сверхграмотного» солдата. Это был – ростовчанин, медик Костя, а фамилии его Глеб даже и не знал никогда. Костя этот всегда хвастался, что занимается только два месяца в году – в январе и в июне, в экзаменационные сессии, и этому можно было поверить, потому что, имея кучу костюмов и галстуков, он не пропускал ни одного танцевального вечера не только у себя в мединституте, но и в университете, приволакиваясь и за тамошними девчёнками. Однако вот, шпала его неопровержимо бордовела в глазах, и Глеб не решился ответить «Костя», а потянул с принуждённым оживлением:
– Кого вижу? Вот неожиданно.
– Вот остряк! Откуда ты взялся? Ты что, эвакуировался? Да кто тебя во двор пустил? Ну, здорово же. – И стянул перчатку на рукопожатие.
– Чего б я эвакуировался? Я в армии.
– В нашем батальоне?
– Да.
Освобождённой от перчатки рукой Костя полез за носовым платком.
– В нашем батальоне? Вот остряк. А я и не знал. Чёрт, я бы давно тебе помог. Ты рядовой, конечно?
– Рядовой.
– Ну, это мы переиграем. Я тебя – санинструктором назначу.
Санинструктором?? Это был грандиозный пост в роте, и при четырёх треугольниках. Это было почётное лицо, свободное от обязанностей, хоть целый день книжки читай.
– Да я ж в медицине ничего не понимаю!
– И не надо, сколько там понимать. У меня есть и такой санинструктор, что и термометра прочесть не может. Вот остряк! Это мы сделаем. Это близкие специальности, математики нередко ухаживают за медичками. Ты вот что: куда идёшь?
– На склад, обмундировываться.
– Ага, дело, дело. Как освободишься – вон, – показал на флигель, – санчасть. Приходи, обтолкуем.
– А… как там спросить… вас?
– Начальник санслужбы батальона, военврач 1-го ранга.
Вот вихри судьбы, то – всё заперто, то – одна ослепительная возможность за другой.
Пошёл Нержин на склад. Начальник склада уже инструкцию имел. Выдал – кирзовые сапоги при байковых портянках. (Сапоги, ничего себе!) Брюки – летние, но защитного цвета, какого на Нержине до сих пор ни клочка не было. И настоящую, хоть третьего срока, гимнастёрку. И вместо неохватного клочковатого чёрного бушлата – лёгкий, холодный, но по фигуре и защитного цвета. Уже не узнавал себя Нержин – впервые в жизни он выглядел воякой, обновлённым человеком. Но и на этом не кончилось счастье. Ещё – шлем-будёновку. Ещё – широкий брезентовый пояс. Ещё мазь – сапоги почистить. А затем – вынес ещё и шинель, настоящую солдатскую шинель, какую в батальоне не все сержанты носили. С гордостью натянул её Нержин поверх бушлата. В плечах – ничего, налезла. Коротка, всего до колен – ничего. А вот была беда: одна пола её была смята в несколько непоправимых складок, даже как бы изжёвана, спрессована по этим складкам – и не разглаживалась. Да ещё ж и в руке оставался портфель.
Ничего, ничего. Нержин вышел со склада обновлённый, впрямлённый, кажется и новой походкой. Не знал он, что плечи его недостаточно распрямлены и что под его «туго» затянутый пояс ещё можно голову ребёнка подсунуть. Ему казалось – он уже и для всех теперь военный человек.
Пошёл в штаб – о нём доложили, и сразу он был принят. Лейтенант Титаренко посмотрел, пощурился, не вполне довольно:
– А что с шинелью? Поглаже не было? – И указал на стул подле своего стола. – Садитесь, Нержин. – Ещё присмотрелся. – Должен сказать, я доволен, что Петров привёз именно вас. Основная командировка, из-за которой мы вас посылаем, – несложна, вам объяснит начфин, надо просто не потерять и не перепутать бумаг, отвезти. Но я дам вам командировку – ещё и личную, от себя. Я дам вам пакет для начальника отдела кадров штаба Округа. И этот пакет – тоже безделица, но на нём будет надпись: «вручить лично». И вы должны обезпечить: не отдать его на проходной под расписку, как это обычно делается, а, пользуясь этим пакетом, – проникнуть к самому начальнику отдела капитану Горохову. И когда попадёте к нему – отдать ему в руки, вот, моё личное письмо к нему. А пакетом – хоть и не затрудняйте, потом на проходной. Главное – письмо. Уяснили задачу?
– Вполне, – ухватывал Нержин. Он уже чувствовал полёт несущей судьбы и для себя.
– Но и это ещё не всё. Чтоб обратить внимание на мой рапорт, чтоб он был вскрыт и не затерялся, вы должны ещё добавить устно: что лейтенант Титаренко погибает в лошадином обозе. Курите? – предложил. Нет. Набил трубку, зажёг. Затянулся. – В этом шарашкином батальоне я медленно гнию, понимаете? Делать мне здесь нечерта. Ни одного военного человека, кроме меня, здесь нет. С первых дней войны я был в мотопехоте. Были в окружении под Киевом, вышли, под Полтавой ранило, а из госпиталя определили меня пока ограниченно годным и вот направили в обоз. И теперь брыкаюсь, пишу рапорта, но командир и комиссар батальона вцепились в меня и держатся. Посылал окольно – из штаба Округа никакого ответа. А капитан Горохов меня помнит лично, но, видно, ничего от меня до сих пор не получил. Такая ж теперь и почта. А на вас я надеюсь, – усмехнулся, – что вы обо мне не пойдёте командиру батальона докладывать, как, может, сделает какой писарь. И сами вы в положении сходном, ещё и хуже.
– Товарищ лейтенант, так вот вы читали мои рапорты – я тоже хочу отсюда вырваться.
– Вот вам и случай. Когда будете говорить с капитаном Гороховым – не упускайте и про себя. Хотя предупреждаю, что с вами сложней: отдел кадров штаба Округа распоряжается только офицерами, но не рядовыми. Округ не может вас никуда переназначить помимо командира батальона. То есть формально. Ну а уж тут я вам помогу, если чего-нибудь добьётесь в Округе.
Получило, получило толчок колесо застоявшейся жизни! Что за радостное ощущение, что на свою судьбу способен сам и повлиять! Лейтенанта Титаренко занёс Нержин третьим в свой золотой список.
Командировку оформили и объяснили быстро. Состояла она всего лишь в том, что Нержин должен был в интендантском управлении Округа сдать пакет да получить бланки новых командирских денежных аттестатов и привезти их в сохранности, вот и всё. Выдали командировочное удостоверение, продуктовый аттестат, сухой паёк на три дня – дорожный паёк оказался больше того, что Нержин получал в роте, к пайку появился и вещевой мешок, – а железнодорожного литера не выдали, разъяснив, что всё равно он не пригодится, вместо того дали срок командировки 8 дней, хотя до Сталинграда не было и трёхсот километров.
И со стучащим сердцем, портфелем и вещмешком, в изжёванной шинели – Нержин пошагал на станцию.
Дороги железные! Железные дороги первой военной зимы! Как будто снова задули на них ветры Гражданской войны, в которых Нержин жалел, что не жил.
Платформы с пушками. Платформы с танками. Паровозные сплотки, где один горячий паровоз утягивает семеро холодных с занятой Украины в далёкую Вятку. Обгоревшие каркасы – скелеты целых составов, сожжённых бомбами где-нибудь в Чернигове или в Лубнах. Составы теплушек, обжитых «выковыренными», как зовёт их народ. Они живут так: изредка едут, чаще стоят – по четыре дня, по пять. Эшелоны воинские. Эшелоны ленинградские – поезда вывозимых к весне живых мертвецов. Поезда из Вологды в Баку. И из Баку в Вологду. Иногда, безо всякого расписания – товаропассажирские поезда, смесь вагонов классных и товарных. И совсем изредка, каким-то дивом – целиком пассажирские, даже и с одним коричневым «международным»{305}.
Затемнённые ночами вокзалы и станции. Переполненные залы, негде ступить ногой. Розовые, как лицо больного, листки на стенах: «Берегись сыпного тифа!» Но тифа, к счастью, пока нет – как будто. Вьюги и заносы. Никто никому не продаёт. Ничего ни за какие рубли не купишь. На десятых и двадцатых путях узловых станций бродят унылые беженцы и меняются с местными, баш на баш. Туалетное мыло на капусту. Шёлковая сорочка на картофельные лепёшки.
Никаких расписаний. Онемели рупоры станционных громкоговорителей. Неизвестно, какой поезд куда отходит и через сколько. Редко открываются на
