поручень лесенки двумя руками вместе, – пробежал несколько шагов с поездом, взметнул ноги, что оставалось силёнок, на уровень живота – и навалился грудью на нижнюю ступеньку. Какая-то женщина закричала с ужасом, будто он или сама она попала под поезд – и в тот миг Нержин почувствовал на спине ещё вытягивающую силу – и, наверно, прервалось сознание, потому что не подряд всё помнил, потому что вот он уже лежал навзничь на неровных булыжниках, камни толкались на подрогах, а под ними подрагивали колёса. А рядом вокруг ничего не видно, и неба не видно – всё в белом дыму. Нет, в паровозном густом пару, который протягивался черезо всю платформу, окутал.
А когда пар протянулся – то рядом увиделся седой старик – с совершенно древнерусской длинной бородой, но неодряхлевшими крепкими чертами лица.
Первая мысль Нержина была – ноги? И когда увидел свои целые ноги, то улыбнулся от счастья. И тогда вторая мысль: еду!! И третья: а портфель где? Четвёртая: зачем платформу нагрузили камнями? неужели не нашлось более нужного груза? И наконец: какое хорошее лицо у старика.
Он был в овчинном нагольном полушубке, лаптях и онучах. А глаза – голубые выцветающие, очень ясные. А брови – седорусые.
Он странно смотрел на Нержина, будто за что-то прощал. И когда увидел, как тот оглядел свои ноги, сказал:
– Крепко ж за тебя молятся, несмышлёныш. Счастлив твой Бог.
И через десяток толчков платформы, когда соседи, из рук в руки, и портфель ему передали, спросил:
– И куда эт’ ты так спешишь неразумно?
Нержину трудно было говорить, так заложило горло. Да и трудно ответить, правда: куда ж он так спешил? В артиллерию? Не опоздать из командировки? Ответил уклончиво:
– В часть.
Старик подумал над таким ответом и покачал головой.
Вокруг на холодных и острых камнях угнездились бабы с мешками, больше старые. Они тоже поохивали, глядя на лихого солдата.
А над платформой свистел морозный ветер, иногда и с сыростью пара – и люди умащивались в своих найденных ямочках, заслоняясь от ветра мешками, или прижимались друг ко другу спинами, боками, чтобы было теплей, горбились в тулупах и платках, – и казалось, будто все опустили головы под тяжестью своих дум. Да сколько ж они перегонов уже проехали так? Вот как осталось ездить простому народу. Сколько Нержин уже перепытал по пути, а таким способом ещё не ездил.
А старика, который спас его, не догадался имени спросить. Уж потом – потом сообразил – и занёс его, безымянного, четвёртым в свой золотой список.
А всего-то на этой платформе пришлось Нержину проехать ровно один пролёт, так что и продрогнуть не поспел. Следующая оказалась немалая станция Гумрак{320}. От поезда отцепили паровоз, крестьяне рассыпались по станции, и Нержин пошёл промышлять поезд на Сталинград.
………………………
………………………
[обрывается]
Из главы шестой
………………………
В штабе Округа – только не кланяться, не выглядеть просителем! В вестибюле, где приём пакетов, бумаг, – через окошко, изнутри, не видно короткой изжёванной и уже сильно измазанной шинели. А будёновка – это вполне ничего. Заложив, приаккуратив её уши, Нержин склонился к окошку. Среди обозных страдал он от своего городского языка, а вот тут – как раз подойдёт:
– Так, товарищ! У меня, вот, срочный пакет к капитану Горохову. Передать лично и конфиденциально!
Расчёт был правильный:…ально? официально? или чёрт там разберёт, но шибко грамотный солдат, не путаться с ним.
Быстро по лестнице, пока тот не передумал. Комната №… «Отдел командирских кадров». Сразу в дверь. А это – только приёмная. Двое командиров сидят, ждут. А за секретарским столом – сержантик. Ему повторил и надпись на пакете показал:
– Очень важно и срочно.
Опасный момент – только пока пересидеть вот этих командиров, чтобы кто не успел отсюда завернуть. Нервно сидел, минут двадцать. За это время подошёл ещё лейтенант, ещё капитан, но сержантик признал очередь:
– Пройдите.
Там Нержин вытянулся, козырнул, как умел, – и сразу про письмо.
Капитан Горохов, светловолосый, высокий – даже за столом сидя, – только услышал фамилию лейтенанта Титаренко – сразу улыбнулся:
– Давайте! – Разрывал конверт: – Вот оно что! Вот какое дело! Садитесь.
Читал письмо. Нержин не дал себя уговаривать – сел, чтоб изжёванной полы не видно. А пакет положил на угол стола.
Горохов:
– Скажите ему: исхлопочу назначение немедленно! Пусть не сомневается, ждёт!
Исчерпано?
Но, видя такое весёлое расположение, Нержин не стал ещё один раз вытягиваться, а сидя, и как разумному же человеку тоже разумный: кончил физмат… прошусь в артиллерию… тоже пропадаю в обозе.
Капитан Горохов поднял карандаш к зубам, в короткой задумке:
– Я бы охотно. Но артиллерией не распоряжаюсь.
Упало сердце.
А Горохов с весёлым взглядом:
– Ладно. Выпишу вам личный пропуск в штаб артиллерии. К майору Чубукову.
Внушительный пропуск выписал сержантик, и Горохов подписал, и какую печатищу шлёпнули.
Теперь – бодро, уверенно, от здания к зданию – уже на проходной никто не задержит! Хоть и с драным портфелем.
А в приёмной майора Чубукова – сердце упало мягко: на всех ожидающих командирах петлицы были заветные чёрные и с завидными скрещенными пушечками{321}. И Нержин – удостоен сидеть среди них? Робко сел в уголке, припрятывая полу шинели, испачканную на паровозе.
Командиров было человек пять, очередь шла больше часу. Но теперь Глеб сидел уверенно.
Майор Чубуков, с такими же петлицами и пушечками, черноволосый, невысокий, не быстрый, выслушал внимательно. Университетского аттестата на руках нет, дома остался, но Чубуков сразу поверил.
Подумал.
Думал.
И – как-то ласково:
– Да пожалуй, не в училище ж вас теперь посылать, только время вам терять. А пошлю-ка я вас сразу в АКУКС.
Что-то – очень, страшно важное.
Артиллерийские Курсы Усовершенствования Командного Состава.
– Там есть курсы командиров батарей, подучиваются, кому науки не хватило. А вам будет легко, там одна математика.
И тут же – заказал секретарю: писать направление.
Чудо! чудо! – и так легко совершилось? (Да и все ж чудеса – легко, в том и чудеса.)
Только маленькая оговорочка:
– Направление-то я вам даю, но открепить от батальона не имею права: рядовыми – штаб Округа не распоряжается.
Э – э – э – э, вот ещё что…
Но записал в золотой список: Капитан Горохов! – Майор Чубуков!
Ещё – финчасть осталась, но там дело простое.
А в Сталинграде – что смотреть? нечего и смотреть, город как город. Скорей опять на вокзал, ловить обратные поезда.
………………………
………………………
[обрывается]
………………………
Лейтенант Титаренко очень остался доволен, как Нержин выполнил поручение и как капитан Горохов обещал совсем вскоре забрать его в мотопехоту. А над бумагой майора Чубукова удивлённо крутил головой:
– Как же это может быть: рядового – и сразу на курсы усовершенствования командиров батарей? Они же все – старшие лейтенанты да капитаны, с какой ты будешь стороны при них? Это – мудро что-то. Они тебя не примут.
И чудесная бумага со штампом Управления артиллерии штаба Округа, которую Нержин с таким ликованием вёз, – теперь в глазах его припомеркла. Но лишь чуть: ведь знал же майор Чубуков, что подписывал. А Нержин – что там мог трудного встретить в баллистических параболах? Да чепуха.
Но и ещё препятствие напоминал Титаренко:
– Теперь – как командир батальона.
В величии и высоте штаба Округа эта оговорка Чубукова казалась мелкой. А вот тут, в штабе обозного батальона, вдруг предстала крупно осязаемой.
А командир батальона и комиссар минут за пятнадцать перед тем прошли в свой кабинет через общие комнаты, под грохот писарского вставания и приветствий. Время к ним и идти.
– Ещё может тебя и не принять, – сказал Титаренко: – Ведь докладывать надо через командира взвода, роты.
– Так они ж на Хопре!
Через Бранта Нержин легко бы доложил, а через того командира роты и не пройдёшь.
– Ладно, пиши рапорт, – дал Титаренко лист. – Командиру батальона. Прошу откомандировать меня… согласно направлению штаба артиллерии Округа…
Нержин написал.
– Так. А направление штаба оставь у меня, целей будет.
– Так он же без него не поймёт…
– Ничего. Меня вызовет – я подтвержу.
И распорядился: дежурному по штабу доложить о Нержине.
Впустили. В новом бушлатике он себя поворотливым чувствовал, а шинель оставил на стуле.
Довольно просторная была комната, где за двумя столами у разных стен сидели два подполковника – для обозного батальона невиданные чины, но в штабе Округа в одной очереди с Нержиным сидели и повыше. «Товарищ подполковник, разрешите обратиться!» – это Нержин усвоил, но пройти через полкомнаты чеканным шагом и чётко взнять руку – это не получилось, как и перед Гороховым, как и перед Чубуковым. Но те простили.
Командир батальона был седой и расслабленный, а по лицу же сразу видно, что глупо вздорный, бывают такие старики. А по расплывчатому белому лицу комиссара не пришлось и взглядом пройтись, ничего там не было.
Быстро выговорил: высшее математическое образование, направление штаба артиллерии, прошу откомандировать, – ещё шагнул и положил командиру батальона рапорт.
Седые космы командира батальона даже какие-то бабьи были. Сколько военных лиц повидал Нержин за поездку – ну ничего военного в этом лице не было. Стал читать рапорт с каким-то прищуром, и медленно, как неграмотный.
А пока читал – сбоку комиссар тоже каким-то бабьим голосом, вкрадчиво:
– А почему это вы не хотите служить там, где вас поставила страна?
Покосился Нержин на его укус:
– Я думаю, я больше принесу пользы при моих математических знаниях…
– Вы этого не можете знать, – возразил комиссар всё с тем же ехидством. – Командование знает лучше вас.
От комиссара ли или из рапорта – за это время командир батальона усвоил – и разразился сразу криком, но тоже старчески-бабьим:
– Что это за рапорта такие?! Почему не по команде?! Почему минуете? Что вы из себя возомнили?..
И, чувствуя ли, что нестрашно получается и солдат не напугался, – порвал рапорт дважды и метнул клочки – на пол и себе же на стол.
– Отправляйтесь немедленно во взвод, на своё место! – брызгал. – А если ещё раз не по команде… Посажу на гауптвахту. Кругом, марш!
Нержин был совершенно изумлён – и особенно тем, что тут не принимали логических аргументов. Он легко бы мог убедить этого инвалидного подполковника – однако если б тут слушали аргументы!
– Но позвольте… Но ведь в штабе Округа всё взвесили и учли… Но ведь безсмысленно держать меня при обозных лошадях, когда…
Апеллировал ещё раз взглядом к комиссару – а там была замкнутая кислятина.
– Не разговаривать! – истошно кричал командир батальона, как дорвавшись до главного своего врага. – Сказано: кругом марш! Сейчас сразу посажу!!
И ничего ведь не оставалось! – ничего не оставалось, как – да, кругом (уж как там кругом) – и ушагать от них.
И – к начальнику штаба. (Хорошо хоть, следом не выскочили.) С горем.
Но
