своего. Тот? а уже и не тот. (Хотя понимал, что среди множества наплодившихся теперь дутых вузов, вузов, да хоть и НИИ, – их Университет ещё держал традиционную свою высоту.) Как будто армия вынула из души стержень живой – жажду к науке. Получал всё так же пятёрки, пятёрки, а утерял вот что: постоянное ощущение красоты в науке, когда даже прознобь берёт. Осталась уже не красота, а только возможность практического применения. Или более выгодного самоустройства, как и во всём нашем быте теперь?
А тут же бурлили в студенчестве эти разрешённые теперь самочинные общества, движения, и многих утягивало в них – потянуло и Алёшу: если можно искать для людей Справедливость – то как остаться в стороне? – это же с детства сидит в тебе святой мечтой: не жить же только для себя, но – для всех! А все структуры кругом – отяжелевшая рухлядь и так и просятся дробить их молодым размахом. И – собрания, союзы! одних разрешают, других нет, протесты, с лозунгами на улицу, теперь это можно, но тоже когда как. Много кипения на это ушло, и до драки с соседними курсантами, потом и допросы в ГБ. (Раньше – дали бы срок тут же, без звука.)
Да жизнь разнообразно потекла многими потоками. Вот появился закон, разрешено создавать кооперативы. Только открыть кооператив, получить разрешение – нельзя без мохнатой лапы. А тут – как раз те студенческие волнения, когда Толковянова таскали в ГБ, – и в университет приехал первый секретарь обкома. Разрешил задавать вопросы – Толковянов и потянулся: университет ремонтируется неэкономно, с перерасходом и пропажей средств; разрешите студенческий кооператив – мы отремонтируем лучше и дешевле. И – разрешили! Кидко бросились ребята. Первая хозяйственная смётка, и работа от души, и реальный доход, – но уже катила по стране обратная волна: душить кооперативы все вообще! И – задушили.
Да это и не кооператив – на голом месте, без начальных денег. «Кооператив» удавался тем, кто им прикрывал уже готовые, только скрытые деньги. А тут – хоть наладили хитрые замки к металлическим дверям, или дверные звонки с разными мелодиями, или даже антенны-тарелки, ловить через спутники, – так и берут их, но и не берут, не доверяют «советским» товарам, ищут, ждут заграничных.
Тем временем – унылые накатывали сведения от уцелевших прежних алёшиных однокурсников, теперь кончавших. Выпуск престижного физфака – это всегда был уверенный шаг хоть в уголочек нашей триумфальной науки, под величественные своды её мысли, в отдельную державу ведущих научно-исследовательских институтов. Но вот ребята искали, примерялись – и поникали: что-то случилось в Большой Науке, из неё как выпустили дух (прежде того – поджали все финансы). А ещё в большем обомлении – аспиранты. Вакантных мест? стало даже больше? – а потому что учёные оттуда уходили, уезжали. Что-то огромное рухнуло, произошёл обвал и загородил дороги, и отнимал дыхание. Пустели коридоры институтов, в лабораториях углы затягивались паутиной, на столах наслаивалась пыль.
В это нельзя было поверить?.. Это был обрыв всей жизни! Оскорбление! – за что??
Алёша, понеся надлом ещё от армейских лет, – теперь был лучше подготовлен перенести хоть и этот.
Да, видно, придётся жить как-то по-новому.
А уже началась эра «купи-продай» – неслыханные «фирмы»! фирмы! угадывали, как торгануть государственным же, но в рамках ещё неопытных законов, и сразу крупно нажиться. А от этой эры – как отстать? да и жить же на что, да и квартиру надо купить, чтоб жениться (на Тане, с 5-го курса литфака).
Пытался Алёша прибиться к одной фирме, к другой, – на обочине их, на подхвате, – и какое же ощущение отвратной пустоты, некделья. И отдать свою жизнь в такую пустомолку, «гонять воздух», ни на что творческое уже не надеясь, – невозможно?..
Однако по нынешнему времени – невозможно иначе. И только изумляться можно было, как иные партийные чины – прежде недоступные, каменноподобные на страже «народной собственности», – вдруг перелицевались в оборотистых, поспешных, усмотрительных, где можно поживиться, и хватать, хапать взахлёб.
А ещё эти биржи, биржи отовсюду, как грибы? Первыми посещениями их Алёша был оглушён до очумления, неразборно гудела голова: брокеры, маклеры, азартные скупщики и продавцы ваучеров, бумаг, валюты, мигающие табло, быстросменчивые надписи, – и все куда-то кидаются (и ещё каждый бережёт свой портфелик-дипломат – не пойдут ли потом по пятам за удачником и пришьют?) – да как вообще можно так жить?
А привыкать – придётся. Компания их сколотилась из трёх мысловатых друзей – ещё одного физика и ещё математика. Все – почти ровесники, сходны мысли, надежды, понятия жизни. Идей было много, но идеи – не деньги. Вот, видели, зарождаются коммерческие банки, иногда и мелкие. Ну совсем непривычное, чужеродное дело – однако отчаянно перспективное и гибкое: при прежнем жёстком государственном кредитовании никакому развитию не состояться. А мелкому банку – стать на ноги трудно, его шатает от каждого ветерка в экономике или политике. Да раньше: надо иметь немалые деньги – уплатить взятку за лицензию на открытие банка. А открывшись – надо иметь начальный капитал. К счастью, нашёлся, по-теперешнему, «спонсор», помог стартовать, имея-то цели свои. Назвались сразу раскатно: «Транс-Континентальный банк». А ютились сперва в двух подвальных комнатах – и удивлённым первым клиентам объясняли: «Да это – временно, у нас в главном доме сейчас ремонт».
И вышло б дальше что? – но встретился Алёше старый его однокурсник Рашид, который потом университет бросил, но и в армии не был. Когда-то дружили. Теперь сошлись, выпили раз, выпили два – и Рашид сам вошёл в «Транс-Континентальный», а за ним стояли его земляки, – здесь, в этом городе, спаянные по землячеству, крепче обычного; землячество их освоило и в области сильные финансовые позиции, и уже впереплёт с областной администрацией, тоже искавшей новые пути. И в короткое время отгрохали семиэтажное здание, пять верхних этажей сдали в аренду, а банк поместился в двух нижних.
У Рашида были крепкие связи, у Алёши светлая голова, они дополняли друг друга, и зажили в ладу, все четверо, а доли – разные. Ступал Толковянов по неведомой почве, как первый космонавт по Луне. Но домозговался и тут: как чисто и быстро применить клиринг при распаде советских торговых связей – чтоб они продолжали служить. Ну, а главное, конечно, был шанс – с постоянно прыгавшей валютой, и при правильном предчувствии это давало потрясающие прибыли. И тут тоже – оказался Алёша успешно угадчив.
А успех как покатит – то только держись, волна взносит и взносит. (Что-то надо было знакомым плести: кто тебе так помог?..)
А на душе – гадко. Видно же, что вмазываешься в одно, другое, третье не вовсе чистое, а то и нечистое дело. А без этого не продвинуться. И ты же не один, член четвёрки, дело общее. Но может быть – до некоторого рубежа, а потом удастся, став на ощутимых деньгах, эту грязь с себя стряхнуть, и дальше бы – только честно? получить и проявить свободу действий? Если бы удалось – начал бы тогда делать и добрые дела: первое – школьному образованию помочь; может быть, где когда поддержать бастующих рабочих, чтоб своего добились, или, наоборот, поддержать полезный заводик, чтоб не развалился, вот сушку овощей сверхвысокими частотами? Живём не одним днём, где-то пожертвуем, а где-то выиграем.
Только вряд ли когда вырваться из этих втягивающих прокрутов. По делам уже и таких грязнохватов коснулся – озноб от них.
С Таней – обсуждали не раз. Она – и советчица, и бывает вперёд твоих мыслей, и поперёк им. Ей – ещё больше хотелось, чтобы – чисто. Но и она понимала, как это невозможно, как это невылазно. И не бросить же теперь всё чистоплюйски и – что? кануть в нищету?
А потом ещё – отношения с властями. Проигрывая вкруговую везде и во всём, государственный аппарат сохранял только цепкость душить немыслимыми, несуразными, нигде в мире не применёнными налогами, и сдавливал правилами, разбухающей документацией, – сам толкал всех в единственном направлении: обходить закон и обманывать. Так и пошли, на косых, не быть же редкими дураками. (Хотя и тут как бы хорошо: уже бы став сильно на ноги – платить государству честно: ведь в нём живём и через него живём. Но и от государства бы ждать не грабежа.)
И вот – взрыв.
Обсуждали с ребятами советно, но решать-то Алёше.
Если уж начали убивать – то и продолжат? И – кроме собственных пистолетов, ну автоматчика в банковском коридоре, – никто не прикроет, не защитит. И меньше всего – Борцы с Преступностью?.. Вон, в Элломасе – там, знал Толковянов, состоит клин не только собственно коммерсантов, но – и от этих Борцов, и от прямых криминалов, – это всё теперь переплелось неразрывно и сородственно.
А мы, в своём кругу, уж наверняка ли от них начисто убереглись?
Надёжно защититься? – только если Алёше немедленно и прямо укостылять за границу. И деньги на то – есть.
Такого – и ждали все. Весь город, кто знал, – такого и ждал, никто бы не удивился.
Но – бросить уже трёхлетнюю свою структуру? Тотчас разнесётся слух о бегстве главного банкира, вкладчики кинутся расхватывать вклады – и разлетелось всё предприятие в безпомощные дребезги. Сила банка – это сумма привлечённых средств.
Выдалось у них с Таней несколько тяжёлых вечеров.
Говорили. Молчали.
Так – и сынишку взрывом угробят?
Ещё молчали.
Вдруг Таня сказала, как будто некстати:
– Моя бабушка говорила: иглы служат, пока уши, а люди – пока души.
А кажется, тут всё и было. Да ещё же: за границей, если не ставить на разбой и на контрабанду – то и не развернуться. Русские учёные? – пожалуй, там нужны. Да не мы, нéдоросли.
Внешне жизнь течёт как текла. Никому не видимая борьба в душе, никому не внятное решение: остаюсь, как ни в чём не бывало!
Между тем домовый кооператив постановил: Толковянов должен за свой счёт починить обе входные двери и отремонтировать тамбур. Поскольку всё – из-за него…
Вот это – обидело: людям всего-то и дела? И – для кого же тогда стараться?
В эти самые недели – одного за другим убивали и в Москве, и – видных. Кого – пулями, кого взрывом.
Каждый день и ждёшь. Ещё б не жутко.
Стал носить бронежилет, ездить с автоматчиком.
А теперь же появилась и такая мода: «Награда тому, кто укажет…» Попробовать?
И дал объявление в газетах: кто укажет причастных к покушению – 10 тысяч долларов.
Не надеялся, просто так. Но, удивительно: уже через день подкинуто письмо: укажу! За 11 тысяч.
Удивила –
