выстрела до выстрела – никогда меньше минуты. И убраться не успеешь – 8 тонн пушка-гаубица. Хоть бы какие другие стволы промелькнули – дивизионная, противотанковая, – никого.
В машину, к рации опять. Доложил майору: связь с Уралом прекратилась. И палочек нет, ищем, разослал искать.
И тут же – один посланный сержант сработал. По дороге, по какой сюда приехали, – лёгкий шум. «Виллис». До последней минуты не различишь, кто да что.
Из «виллиса» выскочил молодо. Майор Балуев.
Топлев доложил: огневые позиции тяжёлого пушечного дивизиона.
У майора – и голос очень молодой, а твёрдый. И завеселился:
– Да что вы, что вы! Тяжёлого? Вот бы никак не ждал!
Вошли в дом, к свету. Майор – худощавый, чисто выбрит. А видно, примучен.
– Даже слишком замечательно! Нам бы – чего полегче.
И оказался он – командир полка, того самого, из той дивизии, что искали. Тут Топлев обрадовался:
– Ну как славно! Теперь всё будет в порядке!
Не совсем-то. Пока первый батальон сюда дошагает – ещё полночи пройдёт.
Присели к керосиновой лампе карту смотреть.
Топлев показал, где будут наши наблюдательные. Ещё вон там, в Дитрихсдорфе, – звукобатарея. А больше – ни одной пока части не обнаружено.
Майор, шапка сбилась на льняных волосах, впивчивым взглядом вонзился в карту.
Да нисколько он не был весел.
Смотрел, смотрел карту. Не карандашом – пальцем провёл предположительную линию – там где-то, впереди наблюдательных. Где пехоту ставить.
Раскрыл планшетку, написал распоряжение. Протянул старшему сержанту, какой с ним:
– Отдашь начальнику штаба. Забирай машину. Если где по дороге какое средство на колёсах – старайся прихватить. Хотя б одну роту подвезти вперёд.
А двух разведчиков при себе оставил.
– Пойду к вашему комдиву.
Топлев предупредительно повёл майора в Адлиг. И к исходу пути:
– Вот прямо по этой санной колее.
Она хорошо видна была под ногами.
Всё светлело. Луна пробивается.
11
После лёгочного ранения на Соже – майора Балуева послали на годичные курсы в Академию Фрунзе. Грозило так и войну пропустить – но вот успел, и прибыл в штаб Второго Белорусского – как раз в январское наступление.
Оттуда – в штаб армии. Оттуда – в штаб корпуса. Оттуда – в штаб дивизии.
И нашёл его только сегодня днём – нет, уже считай вчера это.
А у них как раз за день раньше – убило командира полка, и уже третьего с этой осени. Так вот – вместо него, приказ подпишем потом.
С командиром дивизии досталось поговорить пять минут. Но и того хватило для опытного офицера: топографической карты почти не читает, видно по двум оговоркам, и по движениям пальцев над картой. И – выше ли того понимает всю обстановку? Мутновато мямлит. Да кого, бывает, у нас в генералы не возвысят? А тут ещё – и по обязательной квоте национальных кадров? равномерное представительство нацменьшинств.
После академической слаженности теоретической войны – вот так сразу плюхнуться, немного обалдеваешь. А отвык – бодрись.
Да кое-что из обстановки Балуев успел охватить ещё в оперотделе штабарма. За сорок четвёртый год вояки наши сколько прокатились вперёд, неудержимо! – как не обнаглеть. Наглостью отличной, красивой, победительной. С нею – и врезались в Пруссию. Уже отстали тылы, отстала пехота – но катит, катит Пятая танковая, катит – и аж до Балтики. Эффект – захватывающий, восхитительный!
Однако же – и размах такого швырка: на одну дивизию приходится вместо обычных трёх-пяти километров фронта – да сразу сорок!
Вот – и растяни свой полк. Вот и проси хоть пару пушек семидесяти-шести.
Но это и есть – армия в движении: переменчивая конструкция, то ли через сутки окаменеет во мраморе, то ли через два часа начнёт рассыпаться, как призрак. На то ты – и кадровый офицер, на то и академический курс прошёл.
И в этой бурной неожиданности, колкости, остроте – сладость воина.
12
Всё светлело – а к часу ночи разорвало. И луна – ещё предполная, на всю ночь её не станет. С нехваткой по левому обрезу, и уже сдвинутая к западу, стала картинно проплывать за облаками, то ясней, то затуманенно.
Светлей-то светлей, но и в бинокль не многое можно рассмотреть на снежном поле впереди – только то, что оно, кажется, пусто – посверх лощины. Да ведь и перелесками там-сям перегорожено, могут накапливаться.
Луна имела над Павлом Боевым ещё с юных лет особую власть, и навсегда. Уже подростка – она заставляла остановиться, или сесть, или прилечь – и смотреть, смотреть. Думать – о жизни, какая будет у него. И о девушке – какая будет?
Но хоть был он крепкий, сильный, первый гимнаст – а девушки к нему что-то плохо шли, не шли. Голову ломал: отчего неудачи? Ну некрасив, губы-нос не так разлинованы, – так мужчине разве нужна красота? красота – вся у женщин, даже чуть не у последней. Павел перед каждой женщиной замирал душой, преклонялся перед этой нежностью, хрупкостью, уж боялся не то что сломать её, но даже дыханием обжечь. От того ли всего, не оттого – так и не женился до войны. (И лишь Таня, госпитальная, потом объяснила: дурачок, да мы хваткую власть над собой только и любим.)
Уже в спину светила. Оглядывался на неё. Опять застилалась.
И всё так же – ни звука ниоткуда. Здорово ж немцев шарахнули.
Между тем телефонные линии протянули с огневых на все три наблюдательных. Через звукопост имели связь и со звукобатареей в Дитрихсдорфе, а у неё ж левые посты ещё севернее, и вот звонил их комбат: никого-никого, потянули предупредитель ставить за озером, вперёд.
А озеро – уж чистый прогал, там-то немцев бы увидели, при луне. Значит, и ещё два километра на восток никого.
Ещё сказал: топографы, при луне, звукопосты уже привязывают, и в Адлиг тоже пошли, огневые привязать.
Ну, через час будет готовность к стрельбе! Да вряд ли тут останемся: перейдём.
А видно, оттепели не будет. Ночь тут стоять, взял из саней валенки, переобулся.
Но вот, Топлев докладывал: со штабом бригады связи нет как нет. Странно. Сколько им тут ехать? Не перехватили ж их немцы по дороге?
Тут вспомнил: комбриг в госпиталь днём уехал. Значит, там Выжлевский заправляет?
И всяких-разных политруков сторонился, не любил Боев как больше людей пустых. Но Выжлевский был ему особенно неприятен, что-то в нём нечистое, – оттого и особенно пустозвонское комиссарство. Натихую поговаривали в бригаде, что за 41-й год что-то у Выжлевского не сходилось в биографии: был в окружённой Одессе, потом два-три месяца тёмный перерыв – потом, как ни в чём не бывало, в чине, на Западном фронте. И как-то с этим всем был связан Губайдулин? отчего-то сразу из пополнения Выжлевский взял его в политотдельцы и быстро возвышал в чинах. (И Боеву в парторги навязал.)
От Топлева: связи с бригадой всё нет. Но нашёлся командир стрелкового полка, пошёл по следу на НП.
Ну, наконец. Теперь хоть что-нибудь поймётся.
13
– Товарищ старший лейтенант! Товарищ старший!..
– Что? – сразу несонным голосом отозвался Кандалинцев.
– Тут немец прибрёл! Перебежчик!
Это докладывал ефрейтор Нескин, вшагнувший в сарайчик. Немца задержало охранение – он прямо шёл через поле.
Услышал и Гусев. Дивная новость! Оба взводных командира с сенной копны соскользнули вниз.
Пошли наружу, смотреть. Светила луна, и хорошо было видно немецкую обмундировку и что без оружия. Шапка утеплённая.
Немец увидел офицеров – чётко руку к виску.
– Herr Oberleutnant! Diese Nacht, in zwei Stunden wird man einen Angriff hier unternehmen!
А немецкий-то оба, эге, так себе. Да оно и слова по отдельности, может, знаешь, а всё вместе не разберёшь.
А взволнован очень.
Всё равно с ним – в штаб дивизиона. Показали ему – идти. Вперёд – Нескин, а сзади – маленький Юрш с карабином, везде поспел – и докладывает офицерам на ходу: уже, мол, калякал с ним, на тары-бары. Он – и к нашему ближе умеет, а всё равно непонятно.
Что-то срочное хочет, а вот, поди.
До штабной машины тут, по Кляйну, недалеко. Пока шли – ещё спрашивали. И немец силился, стал не по-немецки, а по какому-то узнаваемому. Узнаваемому, а всё равно ни черта не поймёшь.
И одно слово отдельно повторял:
– Ангриф! Ангриф!
А это мы, кажется, знаем: наступление? Нападение?
В штабной машине не спал радист, разбудил планшетиста, а тот немецкому учен. Да тоже не очень. Выкатился быстро, стал с немцем говорить – и переводит, но не с быстрым подхватом, не слово в слово.
– Это, вот что, немец – судетский. Он и по-чешски немного. Пришёл нас предупредить: через час-два тут, на нашем участке, начнётся общее, большое наступление немцев.
А – не дурит нас?
А зачем? ему же хуже.
Голос у немца – просительный, жалостный, даже умоляющий.
А – уже сильно в возрасте он, постарше и Павла Петровича.
И пожалел его Кандалинцев. Воевать надоело, горюну.
А кому за столько лет не надоест?
Бедняга ты, бедняга. И от нас – ещё когда семью увидишь?
Послал гонкого Юрша в Адлиг – искать капитана Топлева, доложить.
14
Допросив перебежчика через планшетиста и сам голос его наслушивая, дружелюбную готовность, поверил Топлев, что – не врёт. А перейти? – и нетрудно. Через пустое поле, без единой боевой линии – отчего и не отшагать?
Ладно, перебежчика держать при штабной машине.
Но если он не врёт и не ошибается – так наши пушки совсем беззащитны, пехоты же до сих пор нет!
А Топлев исполнителен – в стельку! в струнку! И всегда старался знать, вникать, успевать.
Но – что было надо сейчас? Что было можно делать сейчас?..
Скорей бы, скорей бы штаб бригады нашёлся!
Понукал радиста: вызывай их, вызывай!
Но – нету связи как нет.
Ну, что с ними? Необъяснимо!
Схватил телефонную трубку, комдиву звонить – да что это? И тут связи нет. Обстрела не было – откуда порыв? Послал линейного, ругаясь, только не матом, никогда. Телефонист – ворона! Проверять каждую минуту!
А по рации – как сказать? Прямым текстом – невозможно, а кода на такой случай никак же не предусмотрено. Радисту:
– Вызывай Десятого!
Услышал голос Боева – густой, всегда уверенный, надёжный – малость приуспокоился. Сейчас рассудит. И, поглядывая неотрывно на светящийся красный глазок рации, стал Топлев, извёртывая, объяснять.
Вот тут пришёл к нам дядя один… Совсем не наш… Ну, с той стороны… На вруна не похож, я проверил вдоль и поперёк. Говорит: через час-два… а теперь уже меньше осталось… Мол, пойдут! И – валом! Да, повалят… А Урал всё молчит… Что прикажете?
Боев – не сразу. Да он не говорлив. Думает. Ещё раз:
– И Урал – молчит?
Топлев, чуть не плача:
– Ну ни звука!
Ещё там подумал.
– Давай вот что. Переведи всё касьяновское хозяйство – за реку. Немедленно. И там занять позиции.
– А этим двум?
Даже слышно, как вздохнул Боев, при
