дагестанцы же рядом, — от своих кавказских чеченских братьев, несущих и им огонь и взрывы.
А российским властям остаётся что-то беспомощно мямлить. (Убеждённым же «демократам» — благоразумно теперь помалкивать. Как и мировым дипломатическим службам — лишь тихо выкупать своих заложников.)
Презренное завершение преступной войны.
14. И — ЕЩЁ, ЕЩЁ ОТМЕЖЁВАННЫЕ
ДЕРЕВНЯ — Не менее заброшена, отмежевана от Новой России.
Была сталинская Коллективизация. Результаты известны: деревню перебуровили, обезлюдили на 15 лучших миллионов, погрузили в аморфное состояние. Всё же как-то кряжистый наш народ перестаивал, даже и в гибельную советско-германскую войну. Тогда — не дадим забыть — напустили на деревню хрущёвское «укрупнение колхозов»: сводили по 10 колхозов в один — тем окончательно обезличили труд, расцвело разгильдяйство (ещё добавили уничтожение медоносных лугов под хилую кукурузу). — Потом, не упустим, наслали брежневскую ликвидацию «неперспективных деревень»; пустили в запущь обширные угодья Средней России (наверстаем в Казахстане хрущёвской целиной) и разорили жизнь ещё сотен тысяч укоренённого крестьянства.
Потом — не могли не пошириться и на деревню наши блудоумные реформы. Подготовлен был исторический анализ вопроса? искали талантливых решений? привлечено народное мнение, обсуждение? Да — ни-ни. В пылком раскиде бросили несколько скороспешных лозунгов — не обдуманных, не поддержанных материально, а дальше, за пиковыми достижениями банкостроительства, расхватом промышленных гигантов и яркоцветным изобилием импортной пищи, — вершители наших судеб уже не поворачивали голов к селу.
Одним из поспешливых и подражательных лозунгов (ещё горбачёвской эпохи) кинуто было: мгновенное создание фермерства! Привычные подхватники тотчас раскатили кампанию фермеризации: столько-то фермеров на область, на район, такой-то процент, — и стали выпекать в суматохе. Всё горькое это мучительство уже многократно, подробно описано в печати, не стану повторяться: и государственное ростовщичество в 213 % годовых, административные обманы, и взятки местному начальству, и выворачивающая волокита, и неокупаемый труд — и массовое разорение опрометчивых смельчаков.
А Указ за Указом нахлёстывали кнутом, как привыкли за 70 лет. И первейший был — ещё на пороге, 27.12.91: немедленно начать продажу земель с аукционов. Слава Богу, по нашей инертности на том Указ и захлебнулся.
Затем последовала директива ново-демократической власти (1992): срочно, в несколько недель, до весеннего сева, — приватизировать колхозы-совхозы, передать в собственность труженикам. Сказано — сделано: на дверях директоров и председателей сменили таблички на «глава акционерного общества», «председатель товарищества», согнали лишний раз колхозников, объявили: отныне вы — уважаемые собственники, каждому приходится по столько-то гектаров земли (не указанной, не названной, неизвестно где какая чья). И — ничего не изменилось, кроме как для самих аграрных баронов: они себе отмежевали изрядные участки самой лучшей земли и инвентарь по нетронутым ценам 1985 года, да ещё и освободились даже от прежней ответственности перед райкомами. (И западный мир аплодировал быстроте российской приватизации).
Но — валилась, валилась наша деревня ещё в следующий упадок. Удушающая петля тысячно вскочивших цен сделала бессмысленным производство молока (выливай на землю), мяса да и зерна: больше потратишься на горючее и за бесценок отдашь переработчикам, организованной оптовой скупки нет. И первое всеобщее движение пошло: забой крупного рогатого скота. С 1991 поголовье его упало вдвое, катастрофически, этого не восстановить и за следующее десятилетие. И если даже в свирепой коллективизации мы потеряли 16,2 млн. голов, то от «реформ» 1992-96 годов — 19,6 млн. («Общая газета», 13.11.1997, с. 3). И непрерывно сокращаются посевные площади, поля зарастают сорняками, бороться нет средств, от техники остались отрепья, в полях ежегод остаются неубранные хлеба и овощи. Забрасываются и забрасываются всё новые земельные пространства, тысячи гектаров пашенной земли (вспомним, что они ещё и захимичены, и затрамбованы тяжёлыми тракторами): нет и семян, нет рук — да и зачем засевать? стало бессмысленно. Уж тем более — никакой государственной поддержки бесценному русскому льну. Зарастают и лесные покосы. А восстанавливать потом — всегда дольше, чем разрушать.
И что же «акционеры»-колхозники? Сколько раз советское государство обманывало крестьян? — несчётно; сколько раз выполняло обещанное? — ни разу. В обезлюдевшей деревне всё меньше настоящей рабочей силы, а ещё меньше трудолюбия: зачем работать? Если продукты села никому не нужны, остаётся один смысл жизни: запить. «Акционерные товарищества» держатся в дремлющем состоянии: не работать в силу, но и получать огрызки. Живут люди от своих участков и от подворованного колхозного, растаскивают где что удастся, и в прежней неразгибной зависимости от колхозных князьков: смотри подсобит топкой, комбикормами. Как объясняет знаток современной деревни Б. Екимов: «Приросли к колхозу, оборви — кровь пойдёт».
А ведь дело не в форме земельной собственности, но в том, сколько средств (и ума!) вкладывается в землю. Переходить к мелкой собственности — надо прежде менять и профиль всего сельскохозяйственного машиностроения и обеспечить прокат-аренду техники. В Голландии и сегодня много сельскохозяйственных кооперативов — а дореволюционная Россия изобиловала кооперативами всех видов, до ссудосберегательных, маслобойные же мелкие кооперативы Сибири кормили всю Европу сливочным маслом высшего класса. (Большевики исказили: кооперативы — в колхозы, земство — в советы; погубили и то и другое). Да укрупнённое землевладение с повышенной технологией всегда и рентабельней. (Вообще в дореволюционной России было свободное соревнование разных видов производства и собственности: государственной, кооперативной, земской, крупной частной и мелкой частной).
Теперь закрываются в деревнях общественные здания, магазины, клубы, один телефонный аппарат не на всякую деревню. Закрываются и медицинские пункты, и школы. И детские голоса не во всякой деревне услышишь.
Так живёт четверть населения нашей страны. Ныне нашему обществу внушается, что отечественное крестьянство вообще не нужно стране. Но с гибнущей деревней — необратимо перерождается и весь русский народ.
СУДЬБА ЗЕМЛИ — Однако странно: чем меньше мы нуждаемся в земледельческом сословии, чем равнодушнее правящая в стране олигархия и её общественно-газетные идеологи к судьбе деревни, к остаткам крестьянства и к самим урожаям, — тем настоятельней и даже до ярости требуют закона о свободной продаже земель! Загадка? Никакой. Вся столичная шумиха с неограниченной свободой продажи земли — совсем не имеет в виду сельскохозяйственное производство, но только удобнейший вклад в земельную собственность награбленных капиталов. Уже руки задрожали — захватывать латифундии.
Да с каким торопливым захлёбом требовали немедленных, немедленных аукционов, а для чего та земля потом будет использоваться — никого не касается, не троньте прав владельца! (А — кто на той земле живёт? А те — пусть как хотят барахтаются. Уже готовятся отмежевать их и от земли.)
В тот раз всё ж надоумили их: да ведь земля вся разная, надо сперва земельный кадастр составить, на это уйдёт по стране 10–12 лет. На что последовал находчивый президентский Указ: составить кадастр в месячный срок! Впрочем, тут же и забыт, как и прочие Указы.
Бог хранит: до сих пор не издали заклятого закона. (Да чёрный-то рынок земельный поспешествует, «теневая» продажа земли идёт, особенно близ городов крупных. А в некоторых автономиях готовится и такое извращение: право на земельные участки предоставить только титульной нации).
А ведь раньше, чем так страстно обсуждать продажу сельскохозяйственной земли, — задуматься бы: а откуда она у государства взялась? ведь она вся ворованная — отобранная у крестьянства. Так раньше гомона о продаже поискать бы пути, как вернуть землю крестьянам: и колхозникам-совхозникам, ограбленным в коллективизацию: и не менее того, а даже раньше — потомкам раскулаченных. Такие обнаруживаются во многих местах и просят вернуть им участок именно своего деда-прадеда. («Докажи бумагами изъятие!» — как будто раскулачники выдавали справки. Но местные жители помнят). И это — справедливо, всё вместе это было бы — реабилитацией крестьянства.
А если мы этого не сделаем — то мы государство разбойников.
Начать бы с того, чтобы широко послушать мнения агрономов, мелиораторов, самих крестьян. Я в своих поездках по России, сколько мог, собирал такие мнения — и они стройно складываются. И не противоречат формулировке дореволюционной 4-й Государственной Думы: «Частное владение на правах постоянного наследственного пользования». Но не аукционом «кто дороже» должна распределяться земля, а конкурсом на лучшее использование её. Для сохранения здоровья и богатства России — земля при смене собственника должна использоваться по тому же сельскохозяйственному назначению, с не меньшей эффективностью и разумностью. И ещё сколько времени и работы, чтобы создать такой механизм — через систему же местных земельных банков.
Возможна продажа в пожизненное наследственное владение, возможна аренда, формы землепользования зависят ещё и от местности. Но во всех случаях — зоркий местный контроль: эффективно ли ведётся хозяйство и экологично ли? Если нарушается природоохранность или года два-три хозяйство ведётся бросово — владение участком прерывается, возвращаются деньги за покупку и вложенные с тех пор средства. Вся сумма земельного налога (с доплатами за качество почвы и расположение участка) через местную власть должна использоваться только для местных целей. Почва — тоже не вечная терпелица, не разменный товар: её кому-то постоянно восстанавливать.
А леса, озёра и болота — собственность государства и вообще не могут быть продаваемы. (Но леса-то, леса! в эти годы уже и распродают…)
Да земледелец — разве только выработчик продовольствия? Он живёт в повседневной отзывчивой связи с природой и её ритмом. И разумная организация земледельческого труда углубляет эту связь. Должен же кто-то в народе жить в созвуке и сочувствии с ней. Общность земледельца с землёй — с её родниками, ручьями, малыми реками, перелесками и рощами — основа народной духовности. Земля — чистый, верный источник любви к родине. И — устойчивости государства. Корневая, душевная связь народа с землёй — это не «товар» биржевой, она дорога нам, как сама Родина и сама душа.
И эта самая дорогая, корневая наша связь — под угрозой полного уничтожения.
СУДЬБА СРЕДНЕЙ ШКОЛЫ — О школах я писал и говорил много, повторять ли тут? Заброшенность их, особенно сельских. Глубокая нищета самих школ, нищета учителей. Миллионы подростков отсеиваются без права на полное среднее образование. Круговерчение безответственных программных проектов, учебников и самих методов, по сути, разрушающих стройную систему знаний. В 1997 вздулась волна крупной школьной реформы? — выродилась в юридическо-финансовый гибрид: как бы сделать, чтобы школы содержали себя больше сами, а из государственного бюджета — ну, какие остатки будут.
Дети наши — они-то отмежёваны не бесповоротней ли всего?..
15. АРМИЯ, РАЗГРОМЛЕННАЯ БЕЗ ВОЙНЫ
И об этом — сколько уже сказано, написано, напечатано. То и дело достигают нас ужасающие сигналы: то взрываются и взрываются худо охраняемые склады боеприпасов, не случайно же. То — беспричинные убийства, расстрелы караульных солдат своими же товарищами, нечто невиданное в мировой армейской истории.
Началась подточка армии, конечно, раньше — от общего тления коммунистического режима. По мере того как крут офицерских забот обращался на преодоление скудеющих жизненных условий своих семей, множество офицеров отвело
