в 8 раз (а будет и в 10, и в 12), — и как мы надеемся удержать полупустынную Сибирь, ещё и брошенную нами в небрежении, незаботе, пугающей незаселённости, и особенно Дальний Восток, преступно содержимый нами как постылый и чужой? Да и войны не потребуется Китаю: польётся — как уже и льётся, дипломатически облегчённое при Горбачёве, — бесконфликтное «мирное завоевание», заселение наших пустеющих территорий сотнями тысяч, даже миллионами китайцев. Только в северном Китае живёт 300 млн., а во всей Сибири нас 8 млн. Наша плотность в Сибири — 2,5 человека на квадратный километр, а в Японии — 330 человек.
Невозможно представить, что перегруженная планета будет и дальше, и дальше спокойно терпеть запущенную неосвоенность российских пространств.
Нашей правящей олигархии, утонувшей во внутренних интригах, ничтожных расчётах и жадном обогащении, — хоть когда-нибудь оторваться бы и поднять глаза на эти Божьи просторы, несказанной красоты, души и богатств, — которые по несчастному року, но лишь на отмеренный срок, достались в её вредительное владение.
Трудно прогнозировать, насколько окажется устойчивой и как долгой наша с Китаем нынешняя как бы дружба. Как потекла она сейчас — мы просто пособляем выполнить китайскую программу вооружений. Но и закупки нашего оружия им скоро не понадобятся: от 1986, в период обвального падения нашей военной промышленности, военные расходы Китая возросли на 60 %. И скоро нас отстранят как раздутую помеху.
И что не сломится дух Китая, проверенный тысячелетиями, тоже сомнения нет.
Да и это для нас — ещё не весь Восток, не вся Азия. Ещё есть — наши внутрироссийские автономии, хватило бы нам ума устроиться с ними. (Об этом — ниже.)
7. НАШ ПАРЛАМЕНТАРИЗМ
Осенью 1994, по инерции долгого проезда Сибирью, северными русскими областями, потом южными, и от напутствий: «Скажите, скажите в Государственной Думе» — и об этом!.. и об этом! — я, приглашённый выступить в Думе, пошёл туда со всей серьёзностью, как в какую-то, правда, важную инстанцию. Представил им и очерк из истории четырёх дореволюционных Государственных Дум — чуждых им, явно не в коня корм — и даже, с надеждой, назвал их 5-й Думой. А депутаты, как это запечатлело телевидение, — кто разговаривал с соседями, кто печатал на компьютере, кто зевал, кто чуть не спал. (Хотели этим выразить насмешку надо мной? — а обсмеивали самих себя.)
И три четверти часа я впустую говорил им: о гибельном вымирании народа и неотложном сбереженьи его; о безразличии повсюду к столичной политике — и о слабой связи центральных властей с болями страны; и о самих, самих этих болях. И тем более впустую, когда стал говорить, что нынешняя избирательная система не даёт выхода активным народным силам, но народ рассматривается политическими партиями лишь как материал для выборов, а больше ни к чему и не нужен.
О несчастно принятой у нас избирательной системе я не раз говорил и во многих по российским просторам общественных выступлениях, и в моих, грубо оборванных, беседах по центральному телевидению. О длительной предвыборной лихорадке, которая начинает трясти страну и за год до выборов, и за полтора, — и все политические деятели, и думцы если и занимались какими государственными делами, то забывают их на этот срок. И что прямые выборы в дальний верх, при неразвитости всеобщего у нас правосознания, — не могут дать истинных народных представителей, лишь обманывают народ. Да ещё же: при неизбежной крупности округов избиратели не знают своих кандидатов, а при партийной системе (глубоко порочен принцип — отдавать места партиям, да ещё половину мест) даже и по имени не знают, за кого голосуют: кого им потом снизошлёт партийный центральный комитет. (Хлопай ушами, сваха всё скажет.) И — как коробит эта развязная манера самовыдвижения кандидата, в противоречие с русскими традициями. И это пустословие предвыборного красноречия, и лёгкость, лёгкость бескрайних обещаний (а доверчивая масса ещё сколько-то верила им…).
Такая избирательная система отталкивает от выборной борьбы людей скромных, достойных, нравственных, духовно развитых, — то есть лучший уровень в народе, тех людей — мы редко увидим в депутатах. (Как и людей высоко специализированных.) И: такая система выборов требует от искателя совсем иных качеств, нежели то государственное умение, опыт жизни, ум и ответственность, какие потребуются от уже избранных: мы изначально, роковым образом, — избираем не тех, которые истинно нужны.
А — пристрастие в составлении избирательных комиссий? а возможности разнообразных фальсификаций при отсутствии истинного общественного контроля? И весь этот избирательный спектакль ещё перекрывается — тайными деньгами, банками, — они-то и подменяют собой волю народа. (А наиновейший проект избирательного закона, 1998, распахивает и ещё шире дорогу фальсификациям).
Да «волю народа» откровенно и не ищут, если цинично признают состоявшимися выборы при 25 % явившихся, — а что думает 75 %, нам и знать не надо.
Равнодушие народа? Но тогда — он и не готов к парламентаризму, надо искать для него более верную форму представительства.
Да членство в наших Государственных Думах награждает депутатов помимо полной неприкосновенности относительно даже уголовного кодекса ещё и многими другими статусными и материальными выгодами. О них наши думцы позаботились в первых же своих законодательных актах. (Несколько членов «Выбора России» пытались протестовать против этих повышенных льгот, но смолкли, подчиняясь общему приятию.) Разные газеты в разное время сообщали и об этих принятых законах, и о цифрах выплат депутатам. Тут — фракции не спорили. Горячие столкновения были — за квартиры: из своих полученных московских квартир не хотел уходить (и не ушёл) Верховный Совет, подобно ему и «5-я» Дума не хотела уступать квартиры «6-й»: все представители пространственного народа теперь желали навек остаться москвичами.
Всё это стыдно читать, если вспомнить, что в старой России члены Думы на своё содержание могли жить лишь очень скромно, из него оплачивали и съём петербургской квартиры (не имея права на казённую), не имели и казённого транспорта.
А так много получая из рук исполнительной власти — может ли наша законодательная становиться в весомую ей оппозицию?
А ещё же: рассудительный ход обсуждений смешивается и разрушается наличием и действиями партийных фракций: многие депутаты должны чутко помнить, что обязаны своим льготным избранием не жителям какого-то российского округа, а своим партиям, и голосовать должны не в сознании своей неотрывной включённости в судьбу тех жителей, а — по указанию своей партии (тому и словечко есть: «императивный мандат»). Да противоборствующих парламентариев, партию власти и партию оппозиции, поверх фракционных делений — объединяет и единый общий интерес: переизбраться и на следующий срок — и тем продлить свою удобную жизнь. Пребывание в одной общей большой лодке делает и все движения фракций умеренно осторожными, чтобы лодку не перепрокинуть. Трудно представить более оглядчивое «оппозиционное большинство» — в обеих наших безответственных Думах с их увилистыми председателями.
То развлекут нас скандальчиками (при дежурных клоунах), перебранками, даже и до мордобоя, балаганные заседания; то демонстративными выходами целых фракций из зала, — кому первоучина, а кому и наскучило. А груда нерешённых законов томится, тлеет, народная жизнь — подождёт. Законоутверждение — немощное, медленное, и законы выходят сырые, некачественные, часто сразу из первого чтения. (Зато не пропущена ни одна поездка на «межпарламентскую встречу», с их дополнительными удобствами. А иные депутаты, и в немалом числе, просто три четверти заседаний пропускают: «срок идёт», блага исправно капают — и ладно.)
Да ведь сколькие притекли из духовно окаменелого слоя! И кто из нас сам, насмотревшись и наслушавшись думских депутатов в их кулуарных интервью, не бывал поражён некоей механичностью их вида и тона голоса — от захвата политическими и личными расчётами? от внутреннего равнодушия к чувствам и бедам тех отдалённых, невидимых людей, лишь раз в четыре года требуемого электората? Раскатанные фразы без душевного чувства. Почти никогда не передастся тебе, что депутаты живо заинтересованы теми судьбами, до которых докатятся же и последствия думской, столь непринуждённой в личных манерах, процедуры.
Народные представители…
Проникают, конечно, и сюда здоровые духом. Да спасибо, что хоть иногда распахивается вид на бездарность или преступность, раздаётся какое-то обличение власти. И Конституция же 1993 года оставляет Думе не многим больше того, как быть украшающим довеском, на обочине реальной политики. Дума и психически ущемлена орудийным разгромом своих предшественников, Верховного Совета. (Да в Конституции, удобным образом, не разработана же и система отзыва депутатов; нигде такая процедура не обсуждена, никому не известна — и с этой стороны депутатам ничто не грозит.)
Так что же, возразят: обходиться без Государственной Думы?
Вообще-то: не уродит мак — перебудем и так. Система представительства должна выражать над самым ухом власти отчётливое мнение народа, а не каких-то партий и не каких-то случайных политиков, — выражать мнение, от которого властям бы не отмахнуться. Известна и такая представительная система, которая наращивается ступенчатыми выборами, где кандидаты сохраняют реальную связь с народной жизнью. (Я писал об этом в «Обустройстве», в 1990.)
В принципе известны и однопалатные парламенты (как и трёхпалатные). Пока — есть у нас Совет Федерации. Он становится всё менее похож на Думу и выражает собой остойчивость жизни регионов. О нём — дальше.
А более всего сказалась неохватливость обеих Дум в том, чтобы создать работоспособный и соответственный реальности закон о местном самоуправлении, хотя обе (и правительство) обещали его «одним из первых вопросов» — и все инстанции измотали консультациями по быстропеременчивым проектам. Созданные за это время нежизненные законодательные выкидыши не дают свободной возможности строить такое самоуправление, да с финансовой основательной базой.
И этот промах Дум (и правительства) неслучаен: реальное народное самоуправление (истинная демократия) явит им опасную конкуренцию.
Местное самоуправление — это и есть недоразвившееся перед революцией, а после неё раздавленное большевиками (тоже из конкуренции) ЗЕМСТВО. Оно и есть — народовластие. Одно оно только и может дать народу свободное дыхание и постепенно развить навыки демократии.
Ещё бы тут возмечтать об этической Инстанции в государстве? — да разве мы до этого когда вырастем? разве мы к этому бредём?
Можно ли назвать хотя бы одно значительное направление государственной жизни, в котором наша власть 90-х годов не понесла бы жестокого, а то и исторического поражения для России? Но это — мало волнует её, и даже как бы не замечается ею. Она вся — в себе. Она — улита собою и собою замкнута.
Сколько Указов, Указов, Указов, Законов, Законов — прогудели над нашими головами самолётными армадами. («Мы учились эти 5 лет», — на живом теле России, да). Однако большей частью их даже и не прочли, а кто и читал — забыл и, уж конечно, никто не выполнял.
