котором ещё сохранялось множество государственно обязательных скреп, был заменён полупризрачным шатром СНГ, где ни у кого (кроме России) ни перед кем никаких обязательств не было. Это ещё более обессмысливало всю операцию.
Нет, восстановление СССР никак бы не было теперь в интересах и ко здравию русского народа — это было бы утопление его в набухающем азиатском мире. Контуры СССР — для нашей страны невозвратимы, и всякие побуждения к тому надо покинуть как самые пустые. Они ещё и вредны: всякие требования или разговоры о восстановлении СССР лишь углубляют в отошедших от нас государствах — враждебность к тем русским, кого мы бросили, предали там, ставят их под новые гонения. А в нас самих — этот лозунг только подавляет собственное национальное сознание.
В 1991 упущена была — если она ещё была? — единственная здоровая перспектива: реальное, взаимокрепкое соединение трёх славянских республик с Казахстаном — в одно федеративное государство («конфедерация» — это дым), — и никого больше в том четверном Союзе. При таком Союзе русский народ — как и украинский — не был бы расчленён. (Оставшихся в других республиках была бы физическая возможность принять переселением.) А ныне, на аморфных заседаниях СНГ руководство России не находит в себе мужества отчётливо говорить хотя бы о гарантиях проживания русского населения в тех ново-государствах, где оно, на своём исконном жительстве, в одночасье оказалось «иностранцами». Между тем руководство большинства отколовшихся республик сразу усвоило резко националистическую идеологию (отчего русские сброшены в граждан второго сорта, а где, как в Узбекистане, и грубо унижаются). Напротив, руководство России всеми усилиями старается не запачкаться в какой-либо уклон к интересам русским, даже обходит старательно само слово «русские» — а всегда «россияне». Русский этнос демонстративно не взят в опору России.
Может быть, в 1992-93 сохранявшиеся тогда живые связи между республиками ещё и могли развиться в какое-то соединение: например, во всех южных республиках ещё сильно было ощущение, что структура современной цивилизации пришла к ним именно из России. (И питанием их всех из бюджета РСФСР, и множеством квалифицированных русских сил, уложенных на индустриализацию тех республик.) Но это чувство быстро падало от наглядно слабоумного саморазрушения России, и все те республики отворачивались от неё или к Западу, или к богатому исламскому Востоку. Уже к 1994 СНГ явно не подавало никакой надежды на долголетие, на реальную жизнь, Россия неуклонно теряла там свои исходные позиции, Президент же её монотонно продолжал заявлять то о «нашем стратегическом курсе на союз СНГ», то о «благоприятных условиях для интеграции СНГ», то (1996) «может быть, и Прибалтика захочет присоединиться», — на какие скудные умы слушателей рассчитаны были такие заверения?
Что же на самом деле есть СНГ в это истекшее 6-летие?
В разных формах прямых дотаций, кредитов, или бесконечной «продажи в долг», или продажи нефти и газа по ценам втрое и впятеро ниже мировых Россия в тяжёлых объёмах взяла на себя содержание этого СНГ (да содержит и сам аппарат СНГ). Цифры тут назывались разные, но все — в немалых миллиардах долларов; один из наших промелькнувших министров финансов (Борис Фёдоров) утверждал, что Россия отдаёт СНГ 21 % нашего национального дохода. (Сравним, что вся гуманитарная помощь США другим странам — меньше 1 % американского национального дохода.) Но и через 6 лет на кишинёвской верхушечной встрече (октябрь 1997) звучали упрёки, что Россия «допускает ослабление торговых связей» в СНГ; а президент Кучма уже не раз объявлял российский отказ во льготных ценах — «торговой войной». (Как в пословице: Сперва ты меня повози, а потом я на тебе поезжу.) Однако об этом следовало задуматься, когда стремглав кидались в «суверенитеты».
Вместе с тем новая Россия неоднократно, упорно возглашала свою ответственность за происходящее в СНГ, за положение на всей территории бывшего СССР («сфера влияния России») — почему? зачем? И когда, например, Грузия чудовищно отказалась допустить в исконные места обитания высланных оттуда Сталиным месхов, — их (до 50 тысяч) готовно приняли в изродные среднерусские области. Из экономических расчётов и Украина держалась при СНГ, хотя «ассоциированным членом», и Шеварднадзе, поколебавшись, вступил в СНГ. (При том, что и в Грузии, как и в Азербайджане, сильные антирусские настроения.) И не видно, где же границы этой отягчительной, если не изнурительной российской «ответственности». И защищать таджикские границы от пылающего Афганистана («братья по СНГ» обещали свои «полки» на подсобу, да мало кто и роту прислал, Казахстан — двух наблюдателей). И все закавказские «разборки» претендуем улаживать опять-таки мы, зачем-то. И армянскую границу защищать от Турции — тоже мы. Всё нам печаль по чужим печам, а своя словно яловая.
Да нашей ли всё слабеющей армии поставлять эти «миротворческие силы», нам ли тужиться на эти обширные «гарантии безопасности»? при том что СНГ — одна внешность, спектакль, и идёт к естественному распаду. Никаким благолепным заседательством и председательством за круглыми столами СНГ мы не привяжем к себе эти государства, уже отделившиеся психологически, исторически и медлящие только в расчёте на экономические выгоды от России. Перестав эти выгоды получать — националистические главари республик никогда не поступятся ни долей своей власти и ни на какое реальное объединение с Россией не пойдут. И когда Назарбаев предлагал нам (29.3.94) «Евразийский Союз» — то с громоздкой наднациональной бюрократической надстройкой, которой предстояло сковать не только все действия России, но и наши уста («единое информационное бюро»).
Возражают: а иначе (если не будем защищать тех дальних границ) — России же будет хуже: поток наркотиков, оружия, разбоя. Но что произошло в 1991-м — то произошло: нам уже предельно плохо, и надо не жмурить на это глаза, но оценивать всю глубину опасности, ещё и сегодня многим непредставимую. Уже в 1991-м Азербайджан стал членом «Исламской конференции». Почти все лидеры Средней Азии открыто ориентируются на Турцию. И — ещё какие территориальные претензии мы услышим от них через 15–30 лет?
Цеплянье за СНГ — только ослабляет нашу государственность, мешает ей оформиться. Упорная отчуждённость (едва скрываемая враждебность) украинских вождей (для той же цели ещё и блокируясь с Азербайджаном, с Грузией) закрывает и перспективу треславянского объединения. Мощные влияния, которым мы поддаёмся, мешают и воссоединению с Белоруссией.
С мужеством признав все эти неудачи, надо строить не СНГ, а прочную российскую государственность, — она сама-то ещё не создалась, она сама-то — ещё под вопросом.
Единственно, в чём для нас сохраняется смысл СНГ, — как поприще наших неизбежных взаимоотношений с азиатским Востоком.
6. Растерянная Россия — и Восток
Закавказье и Средняя Азия — это и есть самый непосредственный Восток для России.
И как же обратила себя к нему российская власть после стремительного распада СССР? Да как и по отношению к Западу: с потерей собственных государственных интересов и в тумане мнимых ценностей, особо настойчиво по-прежнему разыгрывая роль заботливого «старшего брата», не видя, как это неуместно. Объявив Россию «гарантом мирного существования» этих новых государств — только укрепила извечные обвинения в российском империализме. А пожертвованных охране Таджикистана наших солдат и офицеров — год за годом убивают в смутной для нас и чуждой нам междоусобице (полтысячи их мы положили там за один 1993), и у российской власти нет разума и достоинства — убрать оттуда наши войска, там русская кровь и наши скудеющие военные силы не жалеются. (Ещё б оправдывалось, если б мы тем временем вели бы процесс вызволения из Таджикистана своих соотечественников, — но именно этого мы не делаем.) Из ложной инерции прежних оборонных представлений (их надо начисто пересматривать) мы заключаем с этими республиками оборонительные (для нас — только отяготительные) союзы. Вот с Арменией, — и как мы будем его осуществлять через недружелюбную Грузию? А в Грузии держим радарные станции, всё отказываясь осознать невозвратимость потерь и уместиться в собственных пространствах, — а за это обязываемся на ответные услуги.
Уяснить же себе когда-нибудь, что все эти новые государства — уже не «мы» и не «наши», они сознательно объявили суверенитет. И в ряду всех других государств мира они только тем отличаются для нас, что мы бессердечно и безрассудно покинули там наших своеземцев и не защищаем их прав, и не вызволяем их к себе — а вот это должен быть наш главный моральный и реальный долг.
В русском образованном слое ещё и сегодня существуют — и даже усилились внедавне — последователи евразийства: теории, что Россия органически принадлежит Азии и своё будущее должна строить в родстве и единстве с Азией. Теория эта развилась в 20-е годы XX века в русской эмиграции из отвержения западных ценностей (после российской гражданской войны у многих русских эмигрантов взросла обида на Европу) и из желания слабого прислониться к большей силе, к чужому плечу (как «сменовеховцы», да отчасти и «евразийцы» же, искали прислониться к большевизму). Это было — упадочное желание, проявление духовной слабости. Таково оно и сегодня: упадок мужества, упадок веры в силы русского народа; у других — прикрытая форма желательного им восстановления СССР. Но это — отказ от русского культурного своеобразия, от тысячелетия за нашей спиной, — он повлечёт к утоплению редеющего русского народа в бурно растущем мусульманском большинстве. Если нам грозит национальная гибель — то не здесь спасение. Если мы выстоим — то только на кремнистом пути нашего самостояния, всей протяжённой длительности нашей государственности, культуры и православной веры. А не выстоим — значит, рухнем.
Не так мы тьмо-множественны, как наши великие азиатские соседи Китай и Индия, не так усердны и изыскливы в труде, как Япония, — но все четверо мы отдельные миры, отдельные цивилизации — и не выпасть бы нам из достойного ряда. И в этом ряду — достойные же и отношения надо строить.
Тут — непростительна упорная тупость наших властей с Южными Курилами. Беспечно отдав десяток обширных русских областей Украине и Казахстану, с конца 80-х исполнявши в международной политике роль американского подслужника, — они с несравненной лжепатриотической цепкостью и гордостью отказываются вернуть Японии острова, которые никогда не принадлежали России, и до революции она никогда не претендовала на них. (Капитан Головнин, начало XIX века, и адмирал Путятин, 1855, признавали именно те границы, на которых настаивает сегодня Япония. Считать обиды от японского нападения в 1904 или от японской интервенции в Гражданскую войну? А куда посчитать обиду, что СССР напал на Японию, нарушив пятилетний договор «о нейтралитете» 1941 года?) Схватились за эти острова, будто в них всё будущее России. Для малоземельной Японии возврат этих островов — больной вопрос национальной чести,
