юридическо-финансовый гибрид: как бы сделать, чтобы школы содержали себя больше сами, а из государственного бюджета — ну, какие остатки будут.
Дети наши — они-то отмежёваны не бесповоротней ли всего?..
15. Армия, разгромленная без войны
И об этом — сколько уже сказано, написано, напечатано. То и дело достигают нас ужасающие сигналы: то взрываются и взрываются худо охраняемые склады боеприпасов, не случайно же. То — беспричинные убийства, расстрелы караульных солдат своими же товарищами, нечто невиданное в мировой армейской истории.
Началась подточка армии, конечно, раньше — от общего тления коммунистического режима. По мере того как круг офицерских забот обращался на преодоление скудеющих жизненных условий своих семей, множество офицеров отвело глаза от того, что делалось в их частях с рядовым составом. А там — уже на десятилетия отдалилось то ощущение боевой взаимовыручки, которое более всего роднит солдат, — общее же в стране эгоистическое ужесточение нравов проникло сюда в форме уголовно-блатного сознания, породившего унизительную дедовщину, растаптывающую достоинство человека. И такая бессмысленная война, как афганская, не могла прочистить этот опасно замутнённый всеармейский дух. А высшие круги власти не снисходили волноваться или даже задумываться о разъедающих армейских болезнях: их сынки не попадали в эту переделку, военная же сила страны, казалось, всё менее зависела от состояния армии, а лишь от ядерного оружия.
Но вот наступили месяцы и годы интернациональных восторгов нашей общественности: ура! не осталось врагов на Земле! уже никто никогда не нападёт на нас, да даже и не притеснит! А уж Соединённые Штаты и никогда никого пальцем не тронули (ни даже ради нефти).
И тут же сверкающая мысль: а зачем нам вообще теперь армия? — эта тупая сила, на которую может опереться реакция? Раскатилась необузданная кампания в прессе, что армия и всё в армии отвратительны. С особой страстью и убедительностью кинулись писать об этой тяжеловесной, двухмиллионной (тогда) армии, невыносимом грузе на нашей свободной жизни.
От 1985 к 1995 годовое число призывников, уклонившихся от военной службы, возросло в 10 раз. Военкоматы начали охоту на призывников: задерживали их на улицах, вытаскивали из квартир. («А схваченный призывник — какой солдат?») Не хватало по разнарядке — слали в армию со сдвинутой психикой, с мозговыми болезнями. (И удивляться ли стрельбе по своим?)
Беседовать с призывниками, в моих путях, досталось и мне; я поражён был: какие ещё мальчики, дети, их и призывать стали с 18 лет, а они ещё и хрупче своего возраста, недокормленные, недоросшие. И все они чувствуют себя влипшими: кто из сверстников нашёл лазейку, за кого деньги заступились, кто уже и бизнес крутит, кто в студенты унырнул — а они, вот, попались. (Один офицер сказал: «Армия у нас — опять рабоче-крестьянская, из интеллигенции нету». Другой вспомнил старое время: позорно считалось среди молодёжи, что забракован по болезни, а теперь — счастье.) Появляются в газетах снимки призывников — на них видно физическое вырождение нации.
Ещё бы не понять матерей: любое государство, призывающее в армию юношей, берёт на себя естественное обязательство содержать их там как сынов отечества, а не как уголовных преступников и не как рабов. Любое — но не позднесоветское и не наше нынешнее. Сквозь высокие заботы высочайших лиц государства не продирается материнский крик, что отдаваемым юношам первая угроза — не на поле боя, а в казарме; что, может быть, отдают своих сыновей на издевательства, побои, на крайние унижения вплоть до изнасилования, на самоубийственное отчаяние. Это отчаяние леденит кровь миллионам — но только не нашим властвующим.
И при таком состоянии армии — с какой совестью и с каким государственным смыслом можно было не только утепляться в Чечню, но ещё и брать, брать на Россию обязательства посылать контингенты — туда, сюда, ещё куда-то, выдувая престиж «Великой Державы»?
По встречам в воинских частях узнавал я: нет обученного сержантского состава; не хватает лейтенантов (молодые офицеры валом уходят из армии); из десяти офицеров — девять не имеют квартир. Дальше — больше: зарплаты не платят — офицеры подрабатывают грузчиками. А кто отчаивается до самоубийства. (Тут что ни абзац — на главу.)
В воинских частях нет бензина для боевых учений; и полигоны не на что арендовать, негде окопы вырыть; запчастей не дают, и часы боевой подготовки уходят на ремонт техники. Какая устрашающая, уничтожительная боенеготовность! И какое задрёманное спокойствие высших властей. Кажется, об армии вспоминают только для бесплатного строительного труда да когда надо найти близкие и верные части для подавления волнений? (Нет, для подавлений — есть войска внутренние, и с техникой усиленной.)
От офицеров слышал: «Теперь военный — изгой». — «Поносят нас и журналисты, и в парламенте». — «А мы служим, как совесть нас удерживает. Только обидно за оплёванную армию». — «Телевидение и радио работают против армии». (Наше телевидение! Вспоминаю престарую пословицу: Из лука — не мы, из пищали — не мы, а попеть-поплясать — лучше нас не сыскать.) «Испытываем чувство национального унижения». — «Что ж держит нас? Присягу давали». — «Нет, просто по инерции служим». — Солдат: «Да за кого служить? Всем жить хочется!»
Реформа, реформа армии! — нужна, и притом коренная, — ещё бы!! Но как бессмысленно мы уж который год бряцаем словом «реформа» в экономике, так же бряцаем разноголосо и о реформе армейской. (Хотя Президент и обнадёживает нас, что отныне он военную реформу, как и ещё многое другое, многое другое, берёт под свой личный контроль.) Недавно весьма пристальный (а ныне, конечно, уволенный) генерал Андрей Николаев напечатал разбор[64], в котором убедительно показал, что и все наши высшие власти, спеша повторять слова «военная реформа» (которая поселе не начата, кроме косметической суеты), скорей, участвуют в показухе, — без «ясного понимания смысла, главной цели и конечного результата военной реформы»; не берутся прежде всех деталей отчётливо понять общую задачу: для какой именно военной ситуации России нужна теперь армия? Лишь тогда решить, из чего же должна составиться военная реформа? Генерал настаивает различать: вообще «оборонительную доктрину» (она не исключает возможности и применить наступление) — и исключительно оборону, и только её. И делает правильный вывод, что после стольких лет активной сдачи нами всех и всюду в мире позиций, когда Россия уже доведена до объекта всеобщих в мире насмешек, — увы, нам приходится избрать второй путь как наше уже последнее средство.
Да и всякая же военная реформа должна быть начата с финансовой поддержки — а где она, если у нас уже не стало финансов содержать армию даже в её нынешнем бездейственном развале? Содержание одного контрактника обходится армейскому бюджету дороже, чем четыре призывника. А если армию сокращать, то тем более она нуждается в образованном составе, для обслуживания высокой техники.
Те, кто ещё мыслят держать, содержать такое государство, как Россия, — потеряли разум, если думают содержать его не кормя, не строя, не подняв в достоинстве Армию. Известно: «Народ, который не хочет кормить свою армию, будет кормить чужую».
И чем обширнее страна, и чем многочисленнее народ — тем больше нуждается он в крепкой армии и в самоотверженных генералах, не утонувших в благостях быта.
* * *
А ещё же от первых восторгов Перестройки: зачем нам теперь этот заклятый Военно-промышленный Комплекс? Ни рубля ему больше! и пусть он со своими НИИ, конструкторскими замыслами, недопеченными и допеченными изделиями — расхлёбывается в изготовлении кастрюль и конных грабель (самолётный завод) как хочет. Так и сделало правительство. Да даже и для такой конверсии — денег не оказалось.
И начался быстрый распад научных групп, утрата технических и технологических направлений и массовая утечка умов из оборонной промышленности (кто — и за границу). Да бишь добавьте ещё «приватизацию» с участием иностранцев. Лишь четыре года спустя (2.10.95) узнали мы неожиданный Указ Президента: оказывается, «порядок продажи акций государственного стратегического [!] характера был смутен, неясен» (советник Президента: «продажа приобрела лавинообразный характер»), — и только теперь будут вводиться ограничения. Так где же вы были раньше, господа правители? Схватилась мачеха по пасынку, когда лёд прошёл.
Соответственно и Стратегические Ядерные Силы стали получать лишь малую долю своего бюджета, и ныне есть основательная надежда, что через несколько лет они доржавеют и перестанут существовать.
16. Чем нам оставлено дышать?
В России к концу 90-х годов установилось призрачно-показное существование. Как будто — у нас республика со свободными выборами. Как будто — «свободная пресса». Как будто все усилия правительства направлены к поднятию производства. Как будто власти 7-й год напряжённо борются с коррупцией государственного аппарата и с разгулом преступности — но только: многоизвестные коррупционеры остаются на местах, а убийцы почти никогда не найдены. При зверском цинизме уголовных банд цена человеческой жизни упала до ноля. Уголовный мир — торжествует в России от самого начала великих реформ. Они пришли и к деньгам, и подчинили себе общественную идеологию. Неспособность правоохраны стала настолько всем очевидна, что многие потерпевшие и не обращаются за защитой: бесполезно. Какое уж «правовое государство»? — насмешка одна.
Как будто пограничные войска охраняют границы — но их офицеры, отказавшиеся от взяток контрабандистов, и даже целые пограничные отряды взлетают во взрывах — и, разумеется, никто из убийц никогда не найден. Как будто в стране существует Армия, способная защищать Родину, — но она не способна даже к чёткой караульной службе в мирное время.
И — многое в стране, многое так: скрытая сокрушённая действительность, а объяснения к ней — риторны да приторны.
Население огромной страны переводят на первобытное натуральное хозяйствование, от своих огородов. Обширные области России — весь Крайний Север, Камчатка, Дальний Восток и в разброс по Сибири — оставлены без государственной заботы, зимой без топлива, хоть разбегайтесь, хоть переходите в другое царство.
Едва-едва достаивает кое-где наша высшая наука, но гибнут её совершеннейшие установки: нет средств даже на их поддержание. Крупные учёные объявляют голодовки, директора НИИ кончают с собой от отчаяния, да нет! самоубийство тут — общегосударственное: наша обезумевшая власть закалывает насмерть будущее России. Талантливая учёная молодёжь уезжает за границу, разрушая преемственность научных школ. Студенты — и вовсе голодают. — Вся культура? библиотеки? музеи? — перечень наших провалов тут только начат.
Вся больничная медицина сверху донизу истощена в медикаментном и аппаратном запасе, она всё недоступней для пациентов без больших денег и самих врачей заталкивает в последний измот. Чернобыльские «ликвидаторы», самоотверженно отдавшие здоровье на исправление государственного недомыслия, став ненужными, теперь могут умирать и без пособия. Ещё недоступнее по деньгам становится для людей право похорониться — в гробу, да даже и без гроба.
А что не показное — это демографическое крушение, даже просто
