1917. При переходе через это новое революционное трясение — многое неузнаваемо изменилось в нашей стране, в том числе — и коренным образом — государственность. Автономные области возвышались в автономные республики, а все вместе приобретали удельный вес прежних союзных республик, теперь отделившихся. Национальные верхушки автономий, десятилетиями выращенные при льготных квотах в образовании и сниженной профессиональной конкуренции, — теперь быстро, решительно захватили реальную власть, резко повышая свой национальный процент, особенно в органах управления и правоохраны. (И эта вспышка этнического национализма — с дальних сторон приветствовалась как разлив демократии, хотя именно истинной демократии национальный подбор противопоказан.) Пристрастность этнических этих верхушек властно проявилась и в ходе местных приватизаций (приоритетность «для своих»).
Не видно, чтобы кем-то на верхах власти понималось бы: что вообще, сквозь XX век, развитие национальностей и государственностей происходит в разных направлениях: национальные самосознания заявляют о себе всё дробней, а государственности (в форме также и союзов государств) всё крупнеют. Малой нации жить отдельным государством становится почти невозможно. И в сохранившемся корпусе России (я стороню отсюда чеченский задор или расчёт на разбой и паразитарность) — ни одна нация реально не может и не претендует отделяться, прожить без единства с русским народом.
Нет, с верхов власти мы слышали упоённое повторение лозунгов федеративности — без понимания её: что федеративность может существовать лишь при силах центростремительных, а не центробежных. И так мы услышали знаменитое (обращённое к Татарии): «Берите суверенитета, сколько можете проглотить!» (Она и взяла.)
По этому рецепту стали активно действовать иные автономии, затем и, глядя на них, — русские области и края, по-нынешнему «регионы». Процесс — опаснейший, ибо такому обширному государству, как Россия, невозможно существовать без единой сильной центральной власти; при длящейся шаткости, неразберихе — он и был бы прямой процесс распада Российского государства. Тогда укрепление областей может оказаться и выручательным. Особенно для краёв, далеко раскинутых и пренебрежённо забытых, как Дальний Восток, Сибирь, Крайний Север или Северный Кавказ, — приобретение регионами прав может явиться не актом развала, а какой-то формой спасения своих областей, большей реальности местной власти, её более оживлённого касания с народом, как мы уже и наблюдаем в некоторых областях. Но что за вздор эти «разделения полномочий» отдельными договорами Центра с регионами? — в едином государстве должен действовать и единый договор для всех регионов.
И жизненно важно: низойдёт ли эта децентрализация власти до малых городов и до районов? — то было бы оживлением подлинным. Малые-то города, две сотни наших малых городов, сейчас и угасают, и вымирают у нас стремительно, — и вот это будет конец ещё здоровой России. Когда российский Президент заявляет (17.5. 96, 2-й канал ТВ): «Я как можно меньше власти хочу, я хочу отдать её вниз», — если даже он именно того и хочет, из сказанного не следует, что предусмотрен спуск полномочий до районов. Скорей можно ожидать, что губернаторы, получив значительную независимость от Центра, — сами дальше эту власть постараются держать в одном кулаке.
Так — федеративное устройство России стало реально проступать уже не по обманному ленинскому плану, но в Час Великой Беды и в процессе развала государства.
Хотя федерация для России совсем не органичная форма, она насажена насильственно, — но она уже укрепилась в сознании миллионов, в мироощущении национальных масс. И тем более при общем падении нашей государственности и роли русского народа в ней — мы вынуждены это наследство принять. Только осуществлять федерацию — не в противоречие с подлинной демократией, не в противоречие с общей справедливостью и никак не в том хаосе частных двусторонних льготных договоров, как это делается сейчас.
И тут — не по дальновидности Конституции 1993 года, а самовозникшим укрепляющим движением стал расти в значении и влиянии Совет Федерации, составленный не по партийным признакам и не из депутатов, свободных от административной ответственности, — а из прямых направителей исполнительной и законодательной власти в областях. Эта палата из практических областных работников именно соединением сил и воль — обещает нам встречные скрепы, восполняющие то, что мы потеряли в развале России. Те самые скрепы, без которых и не может сохраниться Россия.
Увы, у этого Государственного Совета — по нынешней Конституции весьма ограниченные права. Вот их — для сегодняшней России и ради завтрашней — живительно было бы расширить.
19. Автономии
Все нации России, независимо от их объёма и способа расселения, должны иметь равные культурные и равные гражданские возможности — чтобы не испытывал ущерба ни самый малый народ, ни самый большой. Безусловно так.
Но — сколь основательно национальный принцип должен внедряться в систему общегосударственного построения? Да никак не может он быть положен в основу многонационального государства, он чреват конфликтами. Отказаться от него — неизбежно, и не растягивать беспричинно.
От Ленина у нас внедрён (без каких-либо экономических соображений) принцип «национально-территориальных автономий», по которому отдельным нациям (далеко не всем) фактически открывается право контролировать какую-то часть страны, иногда и весьма значительную. Так (по переписи 1989), 7 % населения страны (около 10 млн человек) составили собою 21 автономную республику и 10 национальных округов — с особыми от других народов страны благоприятственными правами. (Такие «федеративные единицы» часто резко не соответствуют всем другим — и по своим географическим размерам, и по численности населения, и по хозяйственному потенциалу, и по культурному удельному весу.) Так потеснены интересы 93 % населения страны, лишённого подобных преимуществ (да и в самих-то автономиях живёт «некоренных» наций больше 10 млн…).
Вместе с тем не упустим, что в России дисперсно живут ещё и многочисленные народы без своей компактной территории («безстатусные народы») — украинцы, белорусы, в немалом числе немцы, поляки, евреи, корейцы, греки и многие ещё, и права их не должны быть ниже рангом, чем у «территориально-автономных». Да из «автономных» многие, как татары, широко расселены за пределами своей автономии (в Татарии — 1,8 млн, вне её — 3,8 млн). Ещё не упустим, что (по той же переписи 1989) — среди этнически нерусских 15,8 млн считают своим родным языком русский.
Ленинское строение нелепо для государства, где все нации территориально перемешаны; оно противоречит всякому здравомыслию и могло быть введено только по политическому умыслу.
Такое устройство — и преграждает возможность построения вненационального местного самоуправления, то есть закрывает путь к демократии. Оно лишь искажает естественную систему автономий культурных, которые должны быть доступны всем.
Исключительность большевицкой конструкции утяжеляется тем, что в автономиях (со своими президентами, конституциями, флагами, гимнами) — «титульные» народы почти всюду (кроме Тувы, Чувашии, Чечни, сложней в Дагестане) составляют меньшинство, иногда резкое меньшинство (как в Якутии, Башкирии, Карелии), — между тем определяют собой аппарат и идеологию управления. Нигде в мире, претендующем на демократичность, и помыслить нельзя, чтобы меньшинству было «законно» попущено управлять большинством, — повсюду принята власть большинства (при непременной защите прав меньшинства); повсюду принято, что каждая нация может контролировать только ту территорию, где она составляет большинство. И уж конечно, должно существовать равенство прав граждан независимо от их национальности. Это равенство грубо нарушено в наших автономиях — языковыми и служебными преимуществами «титульной» нации.
Всё это — кричаще несправедливо. И должно безотлагательно быть исправлено. Нерешённые межнациональные натяжения отнюдь не второстепеннее подгоняемой экономической реформы: они могут разрушить государство раньше. В автономиях нельзя признать за «титульной нацией», даже если она не в меньшинстве, фактического права управлять всем населением территории от себя, а не в составе общегосударственного управления и по общегосударственным законам. Таких примеров — в мире нет.
(До недавнего времени в Уголовном кодексе стояла статья 74-я, запрещавшая не только всякую дискриминацию, но и привилегии по расовому, национальному либо религиозному признаку. О дискриминации говорилось в прессе и в обществе более всего, привилегии — как провалились в безмолвие. На кремлёвском совещании по местному самоуправлению, 17.2.95, мне пришлось обратить на это внимание собравшихся: привилегии по национальному признаку, на которых построена наша Федерация, — есть одновременно дискриминация русских областей — то есть уголовное преступление по нашему же кодексу! И тут же вскоре неловкую статью 74-ю, о которой мы были звонко наслышаны, тихо убрали из кодекса. И выставили вместо неё в новом кодексе статью 282, сформулированную вовсе неладно: она осуждает только публичные высказывания и закрывает глаза на практические действия.)
Разноправность «титульных» и «нетитульных» наций должна быть безоговорочно отменена. Систему национального неравноправия надо кончить.
Тем более территориальные автономии не могут пользоваться никакими экономическими преимуществами сверх общегосударственного порядка, никак не могут иметь и особых, полных прав на свои недра и стратегические ресурсы, как это теперь расслабленно потекло. И во всех национальных культурах должно сохраняться разумное равновесие с единством государства; в своей образовательной системе автономии не могут пренебрегать общегосударственными требованиями. Например, не могут школьные программы в автономиях вестись так, как если бы население жило вне всякой России. (А сейчас в некоторых автономиях уже запущено именно так: русский язык переведен в разряд «иностранного», российская история — в малую часть всеобщей, и это уже сегодня ведёт к разрыву общеобразовательного, культурного пространства единой страны — к ущербу для всех жителей.)
В безвластном и безвольном течении 1992-93 автономии приобрели решающее влияние на наше так называемое конституционное творчество, когда спорящие в Центре силы всячески старались задобрить автономии и привлечь на свою сторону. (Доходило до функционирования «совета республик», где русские имели один голос из трёх дюжин.) В результате утвердилась система неравноправных «субъектов Федерации»: эти автономные «субъекты» получили льготные условия сравнительно с русскими областями — или содержание на дотации Центра (как подавляющая часть бюджета Дагестана), то есть за счёт основной России, или хотя бы послабление, даже освобождение от уплат в Центр (как Башкирия, Татария, Якутия и другие, уж Чечню и не вспоминай), а иногда и с додатком международных прав.
После всех политических уступок 1992-93, сделанных территориальным автономиям, и при усвоенной диковатой формуле «суверенная в составе Федерации», — разверзлись проходы для требовательных сепаратных эгоизмов.
Но если Конституция 1993 ещё считается действующей, то по её статье 5 «все субъекты Российской Федерации между собою равноправны» — а значит и равнообязаны? Федеративное устройство России должно быть справедливым полнейшим равенством всех «субъектов Федерации» (что неотносимо к «национальным округам», разрушающим конструкцию и своих регионов).
А если статья Конституции забыта, а статья Уголовного кодекса кем-то предусмотрительно смазана, — то не следует ли принять чёткий — Закон о равенстве наций в России.
Он мог бы быть сформулирован, например, так:
«1. На территории России все нации, относящиеся к её историческому составу, равны во всех правах и во всех обязанностях. (Это не относится к гражданам стран СНГ, переселившимся
