не полагаться на корреспондентов) попросил меня Личко: «А не можете вы дать нам «Раковый корпус» для Чехословакии? Это будет нашей интеллигенции такая поддержка, мы будем пытаться напечатать его по-словацки!» — «Уж тогда и по-чешски!» — предложил я встречно. А для начала, в журнале, напечатать главу «Право лечить» (уж самую безъершистую). И легко дал ему 1-ю часть «Корпуса» и в придачу «Оленя и шалашовку»: ведь в восточноевропейскую страну, как будто совсем не за границу, не на Запад же! Я сам не заметил, что нарушаю собственное решение: самому — «Корпуса» не давать никому. И ещё совсем не понимал я такой стороны, что машинописная пачка рукописи там дороже пачки крупных ассигнаций, — у нас ведь в самиздате всё льётся бесплатно, между энтузиазмом и уголовным кодексом. И вот за ошибку зрения пришлось поплатиться. (Ход событий я узнал только в Цюрихе, в конце 1974, из переговоров с английским издательством «Бодли Хэд».) В ноябре того 1967 возвратившийся из братиславской поездки в Лондон лорд Николас Беттел, от других лордов отличавшийся знанием русского языка, от себя предложил издательству «Бодли Хэд» роман Солженицына «Раковый корпус» на условиях: переводят он и Дэвид Бург (он же Александр Долберг, темноватый для меня эмигрант из СССР, отпущенный, когда не отпускали ещё никого), а за перевод возьмём не с издательства (как всегда), а — с автора, половину его гонорара. Что ж, «Бодли Хэду» ещё выгодней. Беттел не представил никаких полномочий от меня, лишь обещал такие от Личко, — и старинное респектабельное английское издательство легко подписало предложенный договор с Личко. («Как же вы могли поверить в полномочия, без доказательств?» — спрашиваю я их в Цюрихе в 1974. Отвечают: «А иначе мы не получили бы романа». И — какие же могут быть преградные соображения?) Несомненно, что Личко при встрече с Беттелом в Братиславе предложил ему издать в Англии мою книгу. Поверил ли Беттел в полномочия Личко? Допустим, внешних доказательств было не так мало: машинопись 1-й части — может быть, авторская, а может быть, и не авторская; факт, что Личко получил в Рязани у меня интервью; да два моих дружественных письма к Личко вослед интервью — по тому поводу, что главу «Право лечить» напечатали-таки в словацкой «Правде» в переводе супругов Личко. Да, это было — кое-что, но никак не достаточно оснований Беттелу для уверенности, что я поручил Личко печатать «Корпус» в Англии. Однако, очевидно, ему удобнее было поверить, и он, вероятно, легко достроил, что если я открыто поручил Личко публикацию одной главы в Чехословакии, то значит я тайно поручил ему и публикацию всей книги во всём мире. Тогда же, в декабре 1967, Личко кинулся опять в Москву. Он хотел получить моё согласие на английское издание и уверен был в том. Но разве найти меня в Москве? — я там и вообще не живу, да неизвестно где, и работаю всегда. Личко бросился к Борису Можаеву, с которым знаком был, потому что и его переводили на словацкий супруги Личко. И возбуждённо теперь рассказал Борису и в возбуждённом письме открыто написал мне: что встречался с представителем «Бодли Хэда» и уже обещал им продать «Корпус». И лишь последнего согласия моего спрашивал, — то есть как ещё довеска к уже несомненному решению? (И не просил 2-й части «Корпуса», что странно.) От письма Личко, переданного Борей в моё убежище этой зимы, я взвился в солотчинской берлоге. Но конечно не поехал с партизаном встречаться, да никогда я не допускал лишних движений прочь от работы, однако написал ему ответ, полный проклятий и запрета, — он разрушал мой план не прикасаться к движению «Корпуса», через какую-то неведомую цепочку взваливал всю ответственность на меня. Борис рассказывал потом — Личко изумился: «Но ведь какие деньги пропадают, какие деньги!» (Тогда я подумал: душа коммунистического партизана уже обзолочена. А что? такие превращения происходят запросто. Сейчас думаю: да нет! провокация ГБ от начала до конца. Не на интервью и пропускали его в Рязань — а за рукописью, чтобы я сам дал на Запад? И чтбо уж так часто свободно ездил Личко в Москву? И что ж они 2-й части «Корпуса» от меня не добивались, для полноты? сами имели? Им только и надо было, чтоб начальный коготок увяз: сам дал.) На том Личко тогда и уехал из Москвы. Я думал: послушался. Начинался 1968 год, «чешская весна», — самое бы время и печатать мою книгу в Чехословакии. Нет! — партизан вёл свои безумные (или очень умные) переговоры. И вот в марте 1968 в пражском ресторане (самое безопасное место от ГБ?..) Личко встретился с предприимчивым лордом и в присутствии свидетелей, англичанина и англичанки, выдавая себя за моего полномочного представителя, подписал договор с издательством «Бодли Хэд» о продаже ему всего «Ракового корпуса», обеих частей, а заодно — и пьесы «Олень и шалашовка», и на неё простяг! При том торопились или были нахмеле — упустили распространить «договор» на все языки мира, не только на английский. Уже уехав в Англию, лорд сообразил, или указали ему в издательстве, и он письменно потребовал от Личко расширения и Личко великодушно «расширил» простой добавочной запиской. А всё-таки, «Бодли Хэду» верней бы получить мою собственную подпись! И опять погнал Личко в Москву, к Можаеву. И всучивал ему — через границу привезенный! — договор, чтоб я подписал. И Борис — того договора благоразумно и в руки не взявши — вынужден был гнать ко мне в Рождество. И в моё ранневесеннее одиночество на Истье свалился с такой новостью: оказывается, Личко договор уже подписал от моего имени!* Ах, мелкая душёнка! Ах, канальство! Всё во мне помрачилось. Только-только перед этим я так хорошо отладил всё с «Корпусом», он шёл — а я никак не участвовал, за него не отвечал, — а теперь окажется: я передал его на Запад сам? да не передал, а продал? Что делать с этим балбесом, ошалевшим от запаха денег? Борька! Подави его, гада! Запрети категорически, провались он с его деньгами! Не хочу я с ним ехать даже встречаться! Так срывался мой замысел, что именно «Раковый» я пускал по воле волн. Безотказный мой друг воротился в Москву, встретился с Личко — и велел ему тут же, в ресторанной уборной близ Новодевичьего, изорвать привезенный договор в клочки: «Попадёшься на границе — арестуют». И Личко — изорвал? Наверно нет, разве пообещал. Прошло недели три — и вдруг приносят мне вырезку из «Монд»: между «Мондадори» и «Бодли Хэдом» происходит публичный спор о копирайте на «Раковый корпус». «Мондадори» — шут с ним, он меня не касается, значит, из самиздата взял, — но «Бодли Хэд»? ведь через Личко запутает меня! Из-за этой низости Личко я и должен был особым письмом в «Монд»-«Униту»-«Литгазету» заявить, что: никто из западных издателей не получал от меня доверенности печатать повесть. И поэтому ничью публикацию без моего разрешения не признаю законной и ни за кем — издательских прав. Я это — с твёрдой чистой совестью заявлял, это именно так и было. В начале апреля радовался появившимся отрывкам из «Корпуса» в литературном приложении к лондонской «Таймс», их передавали по Би-би-си: поплыли, в добрый путь! И не додумался, лопух, что это с экземпляра, который Личко уже продал, — это публикация, анонсная к книге. Публичное моё заявление, напечатанное в «Монде», потом даже и в «Литгазете» (теперь поверили мне и гебешники), было ясно, твёрдо — и как бы его криво толковать? Ведь знали: я не сделал ни одного вынужденного заявления под давлением властей — как же было не поверить и этому? Однако солидное английское издательство не посчиталось с прямыми словами автора и нашло сговорчивого адвоката — а тот быстро, в начале мая, уже и отпустил «Бодли Хэду» грех: можно с заявлением автора не считаться и печатать. Хуже: «Бодли Хэд», в противоречие мне, публично заявил, что их издание — авторизованное (то есть, как минимум, разрешённое автором). То есть значит: Солженицын врёт, он сам нам дал. Тем они — подсовывали советскому КГБ прямое основание меня обвинить, советской прессе — меня травить, — и только ради коммерческой выгоды, оттягать мировые права на рукопись от своего соперника «Мондадори». («Мондадори» в Италии и «Дайел» в Штатах тоже в это время печатали «Корпус» со случайной рукописи, но не плели позорной небылицы, что у них от меня полномочия, не имея своих коммивояжёров со своим спектаклем.) А изображённое перед Можаевым раскаяние Личко было коротким. Воротясь из Москвы в Чехословакию, старый коммунист написал Беттелу, что Солженицын, конечно, не мог дать письменного документа (на границе захватят! — но зачем же было ездить ко мне с договором? нет, тут явно ГБ! ), однако «одобряет все поступки» Личко, лучше знающего европейские условия, и если сам Солженицын будет перед Союзом советских писателей публично отрекаться, то на Западе не обращать внимания, публиковать и 2-ю часть «Корпуса» и «Олень-шалашовку», — таковы, мол, инструкции автора. (Объяснить его корыстью? — так ничего ему по договору не перепадало, как я уже в Цюрихе узнал. Вообразить его моим самым преданным другом, который лучше меня о моих книгах хлопочет? — с чего бы?) А издательству и лорду-посреднику больше ничего и не нужно. И Беттел с Бургом бешено, в несколько месяцев, прогнали перевод обеих частей «Корпуса». (Но, к моему удивлению, все потом говорили: перевод совсем не плох.) Что за персона был этот Личко (в сталинские годы — зав. отделом прессы при ЦК Чехословакии! ), яснеет из его письма Беттелу от 1 июня 1968: «Дорогой Николай! У нас в Чехословакии, особенно в Словакии, особенно сложное положение. Мне лично трудно, даже труднее, чем умеете представить себе…» и это в разгар «чехословацкой весны»!.. Но всё же Личко тем грозным августом 1968 приехал в Лондон и присягнул на Библии (от коммуниста для строгих англичан это было уже верным доказательством), что имеет на всё полномочия. Заодно продавалась-покупалась и пьеса. Да уж печатали бы как книжные пираты. Нет, они хотели одолеть соперников за счёт безопасности автора. О Личко ни разгадки, ни дальнейшей развязки не знаю. Ещё в каком-то году Беттел приезжал в Москву и через того же Можаева добивался со мной видеться. Я тогда — и имя его слышал первый раз, ничего о нём не
