Выступление в Институте Востоковедения. Александр Исаевич Солженицын
(По записи слушателя в зале)
30 ноября 1966
Перед чтением глав из «Ракового корпуса» Солженицын заявил:
— Первую часть повести я окончил весной. Я послал текст в журнал «Новый мир», но он не был принят. Однако повесть прочли и одобрили в различных литературных инстанциях и рекомендовали к печати. Впрочем, это ещё не значит, что она будет опубликована. Судьба этой повести ещё не ясна. Так вот я вам почитаю главы из неё.
После этого писатель прочитал главу 6 («История анализа») и главу 16 («Несуразности»). После небольшого перерыва Солженицын сказал, что он готов ответить на вопросы присутствующих. Вот запись вопросов и ответов, сделанная одним из слушателей:
Почему «Новый мир» отказался опубликовать «Раковый корпус»?
Потому что «Новому миру» труднее всего что-либо опубликовать.
Какие сейчас у вас отношения с «Новым миром»?
Я понимаю позицию журнала, и у меня нет столкновений с редколлегией; я поддерживаю с ней те же хорошие отношения, что и ранее.
Почему вы избрали темой своего романа корпус больных раком в одной из больниц, точнее, сам рак?
Я сам одно время тяжело болел этой болезнью, и во время ссылки разговаривал в открытую со знакомыми врачами, они говорили, что мне осталось жить несколько недель. Так что я знаю этот сюжет.
Мне не понравился эпизод с кислородной подушкой. Скажите, зачем вы его описали?
(В зале хохот. Солженицын пожимает плечами.)
Сумма вопросов из записок. Что можно сделать, чтобы ваши книги быстрее доходили до читателя? Что ещё вы написали недавно? Когда и где это будет опубликовано? Какова судьба вашей комедии, данной «Современнику»? Какие ещё ваши произведения отлёживаются в портфелях редакций? Как вы решились на эту пресс-конференцию, раз первоначально высказывались категорически против какого-либо интервью?
Почему я переменил намерение не выступать с публичным интервью? Конечно, в наше время, в условиях ритма современной жизни, когда вечно не хватает времени, писатель должен писать, а не отвечать на вопросы. И сегодня я придерживаюсь того же мнения. Но оно справедливо, только когда продукция писателя регулярно видит свет, и тогда писатель чувствует контакт с миром через письма читателей и критические статьи. На протяжении многих лет круг моих читателей состоял из десятка человек. После опубликования в 1962 году «Одного дня Ивана Денисовича» поток писем читателей стал затопляющим. Это были не только замечания, но и огромное количество материала, который можно было обработать. Целый год я только и делал, что отвечал на письма, вместо того чтобы работать. Но последние четыре года мои произведения не публикуются. И я получил урок: мне ни в коем случае не следовало пренебрегать публичными выступлениями. Раз писателю не дают писать — так он должен защищаться устно. Само моё положение принудило меня искать встреч с читателями. Я стал это делать по трём соображениям. Во-первых, мне необходимо чувствовать реакцию читателей. Во-вторых, мне нужно защищать свои авторские права. В-третьих, мне надо защищать моё имя от клеветы. Я написал роман «В круге первом». Это 35 печатных листов. В 1964 году «Новый мир» принял его к публикации. Ещё есть пьеса «Олень и шалашовка» и повесть «Раковый корпус». Театр «Современник» хотел поставить пьесу, но ему это не удалось. В той пьесе описывается концентрационный лагерь, но не такой, как в «Одном дне». Там живут вместе и политзаключённые, и уголовники, женщины и воры. Мой роман «В круге первом» стал достоянием некой такой организации, которая зорко следит за развитием литературы, хотя это никак не входит в круг её ведения. Эта организация конфисковала мой архив, не предназначавшийся к печати. И некоторые произведения из того архива начали распространять подпольно, в частности, среди определенного круга лиц, куда входят руководители Союза писателей. Смотрите: я ещё жив — а уже без моего ведома закрыто издают для каких-то избранных мои произведения. Эти люди читают их, комментируют между собой. Среди них Хренников, Кочетов, Сурков и многие другие. Что я должен делать? Если бы мои произведения просто конфисковали, я бы молчал. Я пожаловался в Центральный Комитет партии. Но мои жалобы не дали результатов. Кстати, среди этих работ также пьеса «Свеча на ветру». Недавно Д. Стариков опубликовал критическую статью под заглавием «Свеча на ветру»; это показывает, что бесконтрольное пользование ненапечатанными рукописями может толкать и на плагиаты. Например, в моём романе есть много новых синтаксических элементов, новое в построении фраз, в расположении глав. Но, если кто-то другой пользуется этими изобретениями, я не могу призвать его к ответу, потому что мой роман не напечатан. А плагиатом считается только списывание с опубликованного… Я хотел бы обратиться в Союз писателей, но в действующем уставе нет ни одной статьи, защищающей авторские права его членов. В области техники случаи, когда кто-то сначала «умалчивает», а потом вторично «открывает» истину, давно открытую другими, довольно часты: там есть широкие возможности для того, чтобы узнавать новости и копировать формы. В области искусства об этом говорят много. Так, итальянский неореализм в значительной степени родился из наших фильмов двадцатых годов. Но, если новшества в области литературного творчества остаются в портфелях редакций, они ничего не заслуживают. Посмотрите, как сейчас мы радуемся новым публикациям комедий Булгакова и рассказов Платонова. На мой взгляд, в русской литературе было три больших юмориста: Гоголь, Чехов и Булгаков. И посмотрите на произведения Платонова: они могли бы звучать совсем по-иному, если бы их опубликовали тридцать лет назад, когда они были написаны. Но вернёмся к моему случаю. Мне кажется, что кто-то имеет больше прав на мой роман, чем я сам. Поэтому я вынужден защищаться, если не прекратить писать. На заседаниях комитета по Ленинским премиям кто-то сказал, что Солженицын уголовник. Это утверждение Твардовский опроверг документально. Потом, существуют лекторы, которые с официальной трибуны говорили, что Солженицын сотрудничал с немецкой полицией, не говоря уже о том, что он сдался в плен. В Новосибирске, во время встречи между редакцией «Нового мира» и читателями, кто-то задал вопрос, правда ли, что Солженицын был агентом гестапо. Я потребовал публичного обсуждения, чтобы опровергнуть всё это, но мне предложили обсуждение за закрытой дверью. Поэтому не удивляйтесь, если услышите, что я выступал против Джордано Бруно или являюсь защитником птолемеевой системы…
Расскажите, пожалуйста, о вашем участии в войне.
Я был призван в октябре 1941 года. Сначала был простым солдатом, потом кончил Ленинградское артиллерийское училище в Костроме. Был на Северо-Западном фронте, потом на Центральном, Брянском и Белорусском. В феврале 1945 года в Восточной Пруссии был арестован из-за письма своему другу. Мне дали 8 лет лагерей, а после того пожизненную ссылку. Там я провёл ещё три года.
Не намеревались ли вы что-либо написать о военных годах?
Все мои военные дневники были отняты КГБ при аресте, а затем сожжены. Как правило, военная тема пользовалась у нас успехом и не нуждается в моём вкладе…
Каких писателей Востока вы считаете наиболее близкими себе?
Четыре года я провёл на войне. Перед этим несколько лет учился в двух высших учебных заведениях одновременно. Одиннадцать лет я провёл в лагерях и ссылке. Потом стал учителем, но не литературы, а математики и физики. Короче, мне всегда не хватало времени. Я не могу ответственно судить ни о Востоке, ни о Западе. Всё, что я усвоил, я перенял у русской литературы.
Ваши ли рассказы циркулируют под названием «Короткие рассказы»?
Да, мои.
Можете ли вы написать сценарий по «Одному дню Ивана Денисовича?»
Задача не в том, чтобы написать сценарий по своим произведениям. Лучше написать новое произведение. Впрочем, мне никто и не предлагал экранизовать «Один день». Но предлагали экранизовать рассказ «На станции Кречетовка».
Кто является прототипом Матрёны? Взяли ли вы этот персонаж с натуры?
Матрёна Васильевна Захарова. В моём рассказе все имена подлинные.
Костоглотов автобиографичен?
Я не смешиваю себя ни с одним из персонажей повести.
Что вы думаете о рассказах Шаламова?
У него, кроме рассказов, есть много стихов, которые не опубликованы. Мне они очень нравятся. Жаль, что они мало известны. Автор тяжело болен после одиннадцати лет заключения. Его рассказы? Они отражают жизнь в заключении в самом тяжёлом её аспекте. Есть ещё Дьяков, но его произведение — это для благородных девиц.
Как точно формулировался приговор о пожизненной ссылке?
В сталинские времена существовала инструкция, по которой все, имевшие в обвинении статью 58-11, организация, автоматически подлежали пожизненной ссылке, даже если по другим статьям кодекса они должны были получить освобождение.
В чём вас обвиняли?
Фразы и мнения по литературным вопросам и о самом Сталине.
Когда был написан «Один день Ивана Денисовича»?
Он был написан за несколько лет до публикации.
Что сказала Кедрина, когда обсуждался ваш роман «Раковый корпус»?
При обсуждении я ждал, что столкнутся различные мнения. Но никаких споров не было. Дискуссия свелась к похвале. Ну, а Кедрина выступила против.
Что вы думаете о Евгении Гинзбург?
«Крутой маршрут» весьма хорош и характерен. Жаль, что он не опубликован у нас.
Расскажите о ваших произведениях довоенного времени.
Свои довоенные произведения я не считаю заслуживающими внимания.
Вам разрешают выступать и встречаться с читателями?
Нет, мне препятствуют организовывать эти встречи. В середине ноября все мои назначенные встречи и выступления были под разными предлогами отменены.
На этом месте вопросы и ответы прекращаются, потому что Солженицын соглашается прочесть отрывки из романа «В круге первом». Он предваряет:
— После состоявшегося в 1931 году процесса Промпартии некоторых инженеров стали направлять в особую систему закрытых научно-исследовательских институтов. В таком закрытом институте в 1949 году происходит действие этого романа.
Читает главы, среди них «Родина должна знать своих стукачей».
Объясните, пожалуйста, что означает ваше выражение: «наши военнопленные были брошены на произвол судьбы»?
В заключении я долгое время находился вместе с бывшими военнопленными. В начале войны кто-то наверху — Сталин или Молотов — заявил, что наши военнопленные не могут ссылаться на Гаагскую конвенцию, потому что тот, кто попал в плен, то есть кто сдался на фронте, не заслуживает помощи. Все пленные, кроме советских, получали помощь от Красного Креста или из дома через его посредство. Но наши не получали ничего ниоткуда.
Выступление в Институте Востоковедения (30 ноября 1966). — Приводимый текст основан на беглой попутной записи кого-то из присутствовавших в зале во время встречи А. И. Солженицына с сотрудниками института. Текст затем ходил в самиздате. Для данного издания правлен автором по памяти. Публикуется впервые.
