каждый день будет приезжать и проверять, как вы обеспечены.
(Только успевай записывать…)
— …Мы его избрали здесь, голосовали за него в сельскую администрацию, так пусть он выполняет свой долг как глава местного самоуправления. Пусть хотя бы хлебом обеспечивает. Мы не говорим, чтоб он дома строил, дома — конечно уже нельзя сделать по нашей жизни.
— Дома-а-а… Где-е-е…
— …А вода — у вас есть. Да вот — хлеб. Чтоб самое необходимое. Он обязан это сделать.
Стоном:
— Да хлебушек бы был — мы бы жили, не крякнули…
— Вся надея и осталась…
— А ржаной хлеб — он убористый…
Оправился и сельсоветский:
— Давайте договоримся так. Не только у вас будет хлеб, но каждую неделю автолавка будет приезжать.
Поразились бабы:
— Ещё и автолавка на неделе? Ну-у-у!..
Тут в серо-клетчатом не зевает:
— А вот и такая есть надоба. Давняя. Пока фронт воевал — мы тут, иные, и на фронт поработать успели…
Искитея: — От августа сорок третьего, как фронт прошёл…
А серо-клетчатая — как помоложе других: веки не набрякшие, глаза открытые, серые, живые. Сыпет бойко, да только зуб в нижнем ряду мелькает единственный:
— Я, например, чуть не три года отработала на военном заводе. Город Муром, Владимирской области. Мы, значит, на кого работали? И праздников не знали, без выходных, без отпусков. Нам тогда что говорили? Ваш труд — будет наша победа, быстрей покончится война и упокоится страна. А почему ж вы нас забыли, которые трудились, а? Теперь даже пенсии меньше какой другой старухи получаем…
Районный пригладил чуб свой смоляной:
— Да, впервые в этом году вспомнили тех, которые работали в тылу. Вот я почти каждый день теперь вручаю юбилейные медали своим матерям. Они — до слёз… Каждый день получают юбилейную медаль и плачут. Говорят, наконец-то нас вспомнили, потому что весь фронт вынесли на своих плечах. Вручную пахали, сеяли, последние носки отдавали солдатам. А если вы действительно трудились, согласно Указа вам нужно или документы найти, что вы трудились, или надо хотя бы двух свидетелей…
— Да вот нас тут двое и есть. Мы друг другу свидетели.
— Ещё третью нужно.
— В Подмаслове есть.
— Если вы до 45го года работали в тылу больше шести месяцев и найдёте документ или свидетельские показания — мы вам обязательно вручим медаль. И согласно медали получите льготы, которые положены.
А сельсоветский-то, оказывается, законы лучше знает. И — к районному, остережённо:
— К сожалению, я вас перебью. Значит, если только будет какая поправка, а то сейчас в Указе свидетельские показания не берутся во внимание. И если в трудовой книжке нет отметки, то юбилейной медали не дают. Вот о чём мы подымали всегда…
Районный хмурится, слегка смущён:
— По-моему, поправки должны быть.
Серо-клетчатая — с новым напором:
— Как так?? Мы — военкоматом были мобилизованы и как военные девушки считались. Которы наши девушки уходили с работы — тех военный трибунал судил. Понимаете, какие мы были?
Искитея только кивает, кивает: — Да, да.
Сельсоветский: — Тогда надо делать запрос через военкомат.
Районный: — Да. Составим списки, официально сделаем запрос, пусть поднимают документы сорок третьего года. Такие вопросы очень многие возникают.
Вижу — Овсянникова аж перекосило: слушал-слушал, совсем голову повесил, и одной кистью держится за неё безнадёжно.
А в капустном, маленькая, выступила, пока ей перебоя нет:
— А у меня, вот, есть медаль за военные годы. Конечно, у меня её нет, но документ на неё есть, справный. И — льготы у меня какие, за свет половину плачу. Конечно, неведь какие ещё мне могут быть положены. Поехала в правление, отвечают: колхоз у нас бедный, нету вам. И даже зярно моё осталось неполучённое, председатель машины зярна не пригнал для пенсионеров.
— Льготы? Теперь — всё заложено в районном бюджете. И через районный бюджет обязательно оплотим, кому чего отпускать за пятьдесят процентов. Но, конечно, я не могу каждый день у вас бывать…
— Это мы понимаем… — сразу в три улыбки.
И тут решилась Искитея. И тем старчески-мягким, ненастойчивым голосом, как говорила со мной под берёзой:
— А вот мой муж был и участник войны. И инвалид. И льготы были. А как умер он — за всё плачу безо льготы.
Подполковник Овсянников встрепенулся возмущённо. И, сильно окая:
— Должны быть! Все льготы, которые даны были вашему мужу, и если вы не вышли замуж за другого…
Искитее — самой дивно, губы в слабой улыбке:
— Да где-е…
— …то все эти льготы сохраняются за вами! И неважно, когда он умер.
— А — восьмой год его нет…
— Ну, — встрепенулся районный, посмотрел на часы. — Вопросы, которые касаются вас, наших ветеранов, наших матерей, — я буду лично решать. Если не смогу я — тогда будем выходить на область. А Москвы — мы не затронем, не должны.
1998
