только через веру

(происходящую из опыта или понаслышке), или (2) через истинную

веру, или (3) посредством ясного и отчетливого познания.

Первое обыкновенно подвержено заблуждению. Второе и третье,

хотя различаются между собой, однако не могут заблуждаться.

Чтобы яснее понять все это, мы дадим пример, взятый из

тройного правила, а именно: некто только слышал, что если в

тройном правиле умножить второе число на третье и разделить на

первое, то можно найти четвертое число, находящееся в том же

отношении к третьему, как второе к первому. Несмотря на то, что

сказавший это мог солгать, он согласовал с этим свою работу, зная,

правда, о тройном правиле столько же, сколько слепой о цветах.

Потому все, что он мог сказать по этому поводу, он болтал подобно

попугаю, повторяющему то, чему его учили.

Другой, более сообразительный, не позволяет себе

руководствоваться только услышанным, но производит испытания

путем нескольких отдельных расчетов, и,

113

когда он находит, что они согласуются с правилом, он дает ему веру.

Но мы недаром сказали, что и этот подвержен заблуждению, ибо как

он может быть уверен, что опыт нескольких случаев может служить

ему правилом для всех?

Третий, не довольствуясь ни услышанным, что может

обманывать, ни опытом нескольких случаев, который не может быть

правилом, допрашивает истинный разум, который при правильном

употреблении еще никогда не обманывал. Разум говорит ему, что

благодаря свойству пропорциональности в этих числах не могло

быть иначе.

Четвертый же, имеющий самое ясное познание, не нуждается ни в

чем, ни в том, что он услышал, ни в опыте, ни в искусстве

умозаключения, так как он своей интуицией сразу видит

пропорциональность во всех вычислениях.

ГЛАВА II

ЧТО ТАКОЕ МНЕНИЕ, ВЕРА И ЯСНОЕ ПОЗНАНИЕ

Теперь будем говорить о действиях различных родов познания, о

которых мы упоминали в предыдущей главе, и еще раз попутно

скажем, что такое мнение, вера и ясное познание.

Первый род познания мы называем мнением, потому что оно

подвержено заблуждению и никогда не имеет места там, где мы

убеждены, но лишь там, где речь идет о догадке и мнении. Второй

род познания мы называем верой, так как вещи, воспринятые только

нашим разумом, не усматриваются нами, но известны нам лишь

через разумное убеждение, что это должно быть так, а не иначе.

Ясным же познанием мы называем то, что происходит не из

разумного убеждения, но из чувства и наслаждения самими вещами,

и это познание далеко превосходит другие.

После этого обратимся к их действиям, о которых мы скажем

следующее: именно из первого вытекают все страсти,

противоречащие здравому разуму, из второго — добрые побуждения,

а из третьего — истинная и чистая любовь со всеми своими

последствиями.

114

Поэтому ближайшей причиной всех страстей в душе мы

принимаем познание. Ибо мы считаем невозможным, чтобы кто-

либо, который не понимает и не познает, согласно предыдущим

основаниям и способам доказательства, мог быть подвержен любви

или желанию, или иным модусам воли.

ГЛАВА III

ПРОИСХОЖДЕНИЕ СТРАСТЕЙ; СТРАСТЬ,

ВОЗНИКАЮЩАЯ ИЗ МНЕНИЯ

Посмотрим теперь, как, согласно нашему утверждению, страсти

происходят из мнения. Чтобы сделать это правильно и понятно,

выберем некоторые из отдельных страстей и на них, как на

примерах, докажем то, что мы говорим.

Начнем с удивления: оно встречается у того, кто познает вещи

первым способом. Ибо если он выводит из нескольких отдельных

случаев общее заключение, то он бывает поражен, видя что-либо

противное его заключению *; так, некто, никогда не видевший

других овец, кроме короткохвостых, удивляется марокканским

овцам, имеющим длинные хвосты. Так, рассказывают об одном

крестьянине, который сам себя убедил, что кроме его полей нет

других, но, заметив однажды пропажу коровы и будучи принужден

искать ее далеко в другом месте, пришел в изумление, видя, что

кроме его небольшого

__________________

* Этого не надо понимать так, что удивлению всегда должно предшествовать

формальное заключение, но оно возникает и без него, именно, когда мы молча

допускаем вещь такою, а не иною, как мы привыкли видеть, слышать или

понимать ее и т.д. Когда, например, Аристотель говорит: «Собака — лающее

животное», то он заключал: «все, что лает, есть собака»; но когда крестьянин

говорит: «собака», то он молча разумеет то же, что Аристотель с помощью

определения. Когда же крестьянин слышит лай, он говорит: «собака» так, что,

услышав лай какого-либо другого животного, крестьянин, не делавший никакого

заключения, был бы так же удивлен, как Аристотель, сделавший свое

заключение. Затем, когда мы замечаем что-либо, о чем мы раньше никогда не

думали, то это не значит, что мы прежде не знали ничего подобного в целом или

в части; но это значит только то, что мы не всегда знали его в таком состоянии,

или же то, что мы никогда не испытали такого впечатления.

115

поля существовало еще множество других полей. Это должно иметь

место у многих философов, которые сами себя убедили в том, что

кроме этого небольшого поля или земного шара, на котором они

живут, нет других (так как они ничего иного не наблюдали). Но

никогда не бывает удивления у тех, которые выводят верные

заключения; это один пример.

Вторым будет любовь: так как она происходит или из верных

понятий, или из мнений, или, наконец, только из услышанного, то

посмотрим сначала, как она происходит из мнений, затем, как она

вытекает из понятий. Ибо первая ведет к нашей гибели, а вторая — к

нашему высшему благу; а потом скажем о последней.

Что касается первой, то она такова; если кто-либо видит или

предполагает, что видит нечто хорошее, то ему всегда хочется

соединиться с ним, и потому ради хорошего, которое он в нем

замечает, он выбирает его как нечто, лучше или приятнее которого

он не знает. Если же случается, что он (как это часто происходит)

узнает нечто лучшее, чем ему теперь известно, то он тотчас обращает

свою любовь от одного (первого) к другому (второму). Все это мы

покажем яснее в рассуждении о свободе человека.

О любви из верных понятий — так как здесь не место говорить об

этом, то мы обойдем здесь этот случай и будем говорить о последнем

и третьем, именно о любви, происходящей только из услышанного.

Последнюю мы обыкновенно замечаем у детей по отношению к

отцу. Дети, слыша, как отец называет то или иное хорошим, также

склонны к этому, не зная об этом ничего более. Мы видим это также

у тех, которые отдают свою жизнь из любви к отечеству, и у тех,

которые понаслышке о чем-либо влюбляются в это.

Далее, ненависть, прямая противоположность любви, происходит

из заблуждения, основанного на мнении. Ибо если кто-либо сделал

заключение, что нечто хорошо, а другой приходит и делает нечто во

вред этому, то в ном возникает ненависть к виновнику, что никогда

не имело бы в нем места, если бы люди знали истинное благо, как мы

это покажем далее. Ибо все, что есть или мыслится, только несчастье

в сравнении с истинным благом; а разве такой любитель несчастья не

достоин сожаления более, чем ненависти?

116

Наконец, ненависть происходит также только из услышанного,

как мы это видим у турок, ненавидящих евреев и христиан, у евреев,

ненавидящих турок и христиан, у христиан, ненавидящих евреев и

турок, и т.д. Ибо как мало у всех их толпа знает о религии и нравах

друг друга!

Желание — состоит ли оно (как думают некоторые) в

удовольствии или стремлении получить то, чего нам недостает, или

(как думают другие) * удержать вещи, которыми мы уже

наслаждаемся, — достоверно, что оно ни у кого не может возникнуть

иначе, как под видом блага. Поэтому ясно, что желание точно так же,

как и любовь, о которой была речь выше, происходит из первого

рода познания. Ибо, если кто-либо слышал о вещи, что она хороша,

он испытывает удовольствие и стремление к ней, как это можно

видеть у больного, который, слыша от врача, что то или другое

лекарство хорошо для его болезни, тотчас стремится к нему.

Желание происходит также из опыта, как это можно видеть из

поведения врача, который, находя несколько раз известное лекарство

хорошим, привыкает считать его безошибочным средством.

Все, что мы сказали об этих страстях, можно сказать и о всех

других, как это ясно для всякого. А так как мы в дальнейшем будем

рассматривать, каковы те страсти, которые для нас разумны, и

каковы те, которые неразумны, то остановимся здесь и ничего более

не скажем о них.

На этом мы покончили со страстями, происходящими из мнения.

ГЛАВА IV

О ТОМ, ЧТО ВЫТЕКАЕТ ИЗ ВЕРЫ,

И О ДОБРЕ И ЗЛЕ У ЧЕЛОВЕКА

Показав в предыдущей главе, как страсти происходят из

ошибочных мнений, мы рассмотрим здесь действия

__________________

* [Первое определение лучшее, так как после наслаждения вещью

желание прекращается; тогда как форма, в которой мы стараемся

удержать вещь, — не желание, но боязнь потерять любимую вещь.]

117

двух других родов познания, а именно сначала того рода, который

мы назвали истинной верой *.

Последняя, правда, показывает нам, чем должна быть вещь, а не

то, что она есть на самом деле. Вот почему она никогда не может

соединить нас с вещью, принятой на веру. Таким образом, я говорю,

что она учит нас лишь тому, каковой вещь должна быть, а не какова

она есть, а между тем и другим — большая разница. Ибо, как мы

сказали в нашем примере тройного правила, если кто-либо может

найти путем пропорции четвертое число, которое так относится к

третьему, как второе к первому, то он может сказать (пользуясь

делением и умножением), что эти четыре числа должны быть

пропорциональны. Хотя это верно, но он говорит об этом, как о

вещи, лежащей вне его. Но если он приступит к рассмотрению

пропорциональности так, как мы объяснили в четвертом примере, то

он будет говорить, что вещь такова на самом деле, потому что тогда

она будет находиться в нем, а не вне его. Но довольно о первом.

Второе действие истинной веры в том, что она ведет нас к

истинному пониманию, через которое мы любим бога, и позволяет

нам интеллектуально видеть вещи, находящиеся не в нас, а вне нас.

Третье действие то, что она дает нам познание о добре и зле и

показывает нам все страсти, подлежащие уничтожению. А так как

мы уже сказали, что страсти, происходящие из мнения, подвергают

нас большому вреду, то стоит труда рассмотреть, как они

просеиваются этим вторым познанием, чтобы видеть, что в них

хорошо и что дурно.

__________________

* [Вера есть твердое убеждение при помощи оснований, благодаря

которым я убежден в своем разуме, что вещь действительно и точно так

же вне моего разума такова же, как я убежден в том в моем разуме. Я

говорю: «твердое убеждение при помощи оснований», чтобы отличить

веру как от мнения, которое всегда сомнительно и подвержено

заблуждению, так и от знания, которое состоит не в убеждении путем

доказательств, но в непосредственном соединении с самой вещью. Я

говорю, что вещь «действительно и точно так же вне моего разума

такова»; «действительно», потому что доказательства при этом не могут

меня обмануть, так как иначе они не отличались бы от мнения. «Точно

так же», ибо вера может лишь показать мне, чем должна быть вещь, а не

то, что она на самом деле есть, так как иначе она не отличалась бы от

знания. «Вне», так как она позволяет нам разумно наслаждаться не тем,

что в нас, а тем, что вне нас]

118

Чтобы сделать это надлежащим образом, рассмотрим ближе, так

же как раньше, чтобы узнать, какие из них должны быть избраны и

какие отвергнуты.