должно следовать, что желать ** в
особенности то или другое,
__________________
* Таким образом, воля в смысле утверждения или решения отличается от
истинной веры тем, что она распространяется также на то, что в действительности
нехорошо, именно потому, что убеждение не таково, чтобы ясно обнаружить, что
иначе не может быть, как это имеет место и должно быть в истинной вере, ибо из
нее возникает только хорошее желание.
Но она отличается также от мнения тем, что она иногда может быть
безошибочной и надежной, что не имеет места во мнении, которое состоит в том,
что она предполагает и считает вероятным.
Поэтому ее можно было бы назвать верой, ввиду того что она может также идти
надежно, и мнением, ввиду того что она подвержена заблуждению.
** Достоверно, что особенная воля должна иметь внешнюю причину, которая
вызывает ее; ибо, так как существование не принадлежит к ее сущности, она
необходимо должна возникать благодаря существованию чего-либо другого.
Если скажут, что идея причины, производящей особенную волю, не есть идея, а
сама воля в человеке, а рассудок есть причина, без которой воля ничего не может,
так что воля и рассудок считаются неограниченными не как мысленные сущности, а
как реальные существа, то, по моему мнению, при внимательном рассмотрении они
все же представляют собой общие понятия, и я не могу приписать им ничего
реального. Но даже в этом случае надо признать, что воление есть модификация
воли, а идея — модификация рассудка; следовательно, рассудок и воля суть
различные и реально разнородные субстанции. Ибо видоизменяется субстанция, а не
самый модус. Если же скажут, что душа управляет этими двумя субстанциями, тогда
окажется третья субстанция. Но это делает все эти вещи столь запутанными, что
невозможно иметь о них ясное и отчетливое понятие. Ибо если идея находится не в
воле, а в рассудке, то по правилу, что модус одной субстанции не может переходить
в другую, в воле не может возникнуть любви, так как противоречиво желать чего-
либо, о чем способность желания не имеет идеи.
Если скажут, что благодаря связи воли с рассудком она усматривает то же, что
познает рассудок, и поэтому так же любит, то
137
утверждать или отрицать то или другое особенное о вещи — это,
говорю я, также должно зависеть от внешней причины согласно
данному нами определению причины, которое заключается в том,
что она не может быть свободна.
Возможно, что это не удовлетворит многих, которые больше
привыкли занимать свой рассудок entia rationis (мысленными
сущностями), чем отдельными вещами, существующими в
действительности в природе, и потому рассматривают ensrationis
(мысленную сущность) не как таковую, но как ens reale (реальное
существо). Ибо так как человек имеет то одну, то другую волю, то он
делает из нее в своей душе всеобщий модус, который он называет
волей, точно так, как он образует идею человека из [представлений]
того и другого человека. А так как он недостаточно различает
действительные существа от мысленных сущностей, то получается,
что он рассматривает мысленные сущности как вещи, действительно
су-
__________________
можно возразить: так как усматривайте — то же понятие, а именно неясная идея, то
оно также модус познания. Но из предыдущего следует, что этого не может быть в
воле, если бы даже существовала такая связь души и тела. Допустим, что душа
связана с толом, по обычному учению философов, однако тело никогда не
чувствует, а душа не имеет протяжения. Ибо тогда химера, в которой мы объединим
две субстанции, сможет быть единой, что ложно.
Если скажут, что душа управляет как рассудком, так и волей, то это непонятно,
так как при этом, по-видимому, отрицают, что воля свободна, что противоречит их
утверждению. Так как я не намерен приводить все, что я имею против учения о
созданной конечной субстанции, то в заключение я покажу еще вкратце, что свобода
воли вовсе не согласуется с непрерывным творением; а именно: в боге требуется
одно и то же действие как для того, чтобы поддержать существование чего-либо, так
и для того, чтобы творить его, в противном случае вещь не могла бы существовать
ни мгновения. Если это так, то вещи ничего нельзя приписать, но надо сказать, что
бог сотворил ее так, как она есть; ибо, так как она не имеет силы сохранить себя,
пока существует, то она еще менее способна произвести нечто сама по себе. Если бы
кто-либо сказал, что душа производит воление сама по себе, то я его спрошу, какою
силой? Не той, которая существовала, так как ее уже нет; и не той, которую она
имеет теперь, так как душа не имеет силы, которой она могла бы существовать или
продолжаться хоть одно мгновение, ибо она. непрерывно творится. Таким образом,
нет вещи, которая имела бы какую-либо силу сохранить себя или произвести нечто,
и не остается ничего иного, как заключить, что один бог — действующая причина
всех вещей, есть и должен быть ею, и все воления зависят от него.
138
ществующие в природе, и, таким образом, считает себя причиной
некоторых вещей, как это нередко случается при обсуждении
предмета нашего исследования. Ибо если спросить кого-либо,
почему человек хочет то или другое, то отвечают: потому что он
имеет волю. Но так как воля, как сказано, только идея желания того
или иного и потому лишь модус мышления (мысленная сущность), а
не реальное существо, то ею ничего не может быть создано, nam ex
nihilo nihil fit (ибо ничто не происходит из ничего). Поэтому, так как
мы доказали, что воля не есть вещь в природе, но лишь фикция, то я
думаю, что нечего и спрашивать, свободна ли она или нет.
Я говорю здесь не о всеобщей воле, которая, как мы доказали,
есть модус мышления, но об особенной воле желать то или другое,
каковое воление некоторые превратили в утверждение или
отрицание. Каждому, кто обратит внимание на сказанное нами, это
будет ясно. Ибо мы сказали, что понимание есть простое страдание,
т.е. восприятие сущности и существования вещей в душе, так что мы
сами никогда не утверждаем и не отрицаем ничего о вещи, но сама
вещь утверждает или отрицает в нас нечто о себе.
Может быть, некоторые не согласятся с этим, так как им кажется,
что они могли бы утверждать или отрицать о вещи нечто иное, чем
им известно. Но это происходит от того, что они не имеют
представления о понятии, которое душа имеет о вещи без слов или
вне их. Мы, конечно, можем, если существуют причины,
побуждающие нас к этому, сообщать другими словами или иными
средствами о вещи нечто иное, чем мы знаем о ней. Но мы никогда
не достигнем ни словами, ни иными средствами того, чтобы
чувствовать вещи иначе, чем мы их чувствуем. Это невозможно и
ясно всем тем, кто, не пользуясь словами или другими способами,
обращает внимание на свой разум.
Может быть, некоторые возразят на это: если не мы, а только сама
вещь утверждает или отрицает в нас о себе, то может утверждаться
или отрицаться лишь то, что согласуется с вещью, и поэтому не
может быть лжи. Ибо мы объяснили ложь как утверждение (или
отрицание) чего-либо о вещи, что не согласуется с нею, т.е. что вещь
утверждает или отрицает не сама по себе. Но я думаю,
139
что если мы обратим внимание на то, что мы только что сказали об
истине и лжи, то найдем уже достаточный ответ на это возражение.
Ибо вы сказали, что объект есть причина того, что утверждается или
отрицается о нем, истинно ли это или ложно; именно, ложь состоит в
том, что если мы воспринимаем нечто об объекте, то мы часто
воображаем (несмотря на то, что мы мало заметили в нем), что весь
объект утверждает или отрицает это о себе в целом; это большею
частью происходит у слабых душ, которые благодаря легкому
действию объекта образуют в себе поверхностный модус или
поверхностную идею, не имея сверх того никакого утверждения или
отрицания.
Наконец, нам могут еще возразить, что есть много вещей, которые
мы хотим или не хотим, как, например, утверждать нечто о вещи или
не утверждать, говорить или не говорить истины и т.д. Но это
происходит от того, что желание недостаточно отличается от воли.
Ибо воля у тех, кто принимает ее, есть лишь произведение разума,
при помощи которого мы утверждаем или отрицаем нечто о вещи, не
обращая внимания на то, хороша ли вещь или Дурна.
Но желание есть форма души, при которой она стремится
обладать чем-либо или действовать на вещь, принимая во внимание
то хорошее или дурное, что наблюдается в вещи; так что желание
остается еще после утверждения или отрицания нашего о вещах,
именно после того, как мы нашли или решили, что вещь хороша.
Последнее, по их утверждению, и есть воля, тогда как желание — это
склонность, получаемая нами потом для ее достижения, так что, по
их собственному утверждению, воля может быть без желания, но
желание не может быть без воли, которая должна ему
Все действия, о которых мы выше говорили (так как они
совершаются разумом под видом добра или устраняются разумом
под видом зла), могут быть подведены под склонность, называемую
желанием; только в совершенно не собственном смысле слова они
могут быть названы волей.
140
ГЛАВА XVII
О РАЗЛИЧИИ МЕЖДУ ВОЛЕЙ И ЖЕЛАНИЕМ
Теперь ясно, что мы не имеем воли для утверждения идя
отрицания. И потому рассмотрим правильное и истинное различие
между волей и желанием или в чем состоит воля, называемая по-
латыни «vohmtas».
По определению Аристотеля, желание есть род, обнимающий два
вида. Ибо он говорит, что воля есть влечение или склонность,
которую мы имеем в виду блага. Поэтому мне кажется, что он
разумеет под влечением (или желанием — cupiditas) все склонности
к хорошему или дурному; если склонность направлена только на
добро, или человек, имеющий такую склонность, имеет ее в виду
блага, то он называет ее «voluntas», или «доброй волей»; когда же
она дурна, т.е. когда мы в другом видим склонность к чему-либо
дурному, то он называет это «voluptas», или «дурной волей».
Поэтому склонность души состоит не в утверждении или отрицании,
но только в стремлении достигнуть чего-либо в виду блага или
избежать чего-либо в виду зла.
Теперь остается исследовать, свободно ли это желание или нет.
Кроме сказанного уже нами, что желание зависит от понятия о
вещах, а познание (идея) должно иметь внешнюю причину, и кроме
сказанного нами о воле остается еще показать, что желание не
свободно. Правда, многие люди знают, что познание, которое
человек имеет о различных вещах, есть средство, с помощью
которого его влечение или склонность переходит от одной вещи к
другой; однако, несмотря на это, они не замечают, что, собственно
говоря, является причиной того, что их влечение переходит с одной
вещи на другую.
Чтобы показать, что эта склонность у нас не добровольна, и чтобы
сделать очевидным, что значит увлекаться или переходить от одного
к другому, представим себе ребенка, который впервые видит
известную вещь. Например, я держу перед ним колокольчик,
вызывающий в его ушах приятный звон, который влечет его к
колокольчику. Теперь посмотрите, может ли он отказаться от этого
удовольствия или влечения? Если вы скажете да, то я спрошу: как, по
какой причине? Конечно, не потому, что он знает нечто лучшее, так
как ведь это все, что знает дитя, Также не потому, что оно дурно для
141
ребенка, так как он не знает ничего