Лишь аксиомы не всегда следуют сразу за
определениями, а только после теоремы 4, причем ради лучшего
обоснования изменен их порядок и выпущено все лишнее. Хотя
нашему автору хорошо было известно, что эти аксиомы (как это
имеет место у самого Декарта в его 7-м постулате) могли быть
доказаны подобно теоремам и могли находиться в их числе и я даже
просил его об этом, однако ввиду более важных работ, которыми он
был занят, он мог уделить этой главе лишь две недели, в течение
которых он должен был окончить этот труд. Поэтому он не мог
удовлетворить ни свое, ни мое желание и прибавил лишь краткое
объяснение, которое должно заменить место доказательства, и
отложил дальнейшую работу, касающуюся всего целого, на более
поздний срок. Если после продажи этого издания потребуется новое,
то я постараюсь, чтобы автор его продолжил и окончил всю третью
часть, трактующую о видимом мире. Из этой части я здесь поместил
лишь отрывок, потому что автор должен был остановиться здесь в
своем преподавании, а я при всей краткости отрывка не мог лишить
его читателей. Чтобы это сделать надлежащим образом, следует
прибавить во второй части кое-что о природе и свойствах жидкостей,
и я по мере сил позабочусь о том, чтобы автор потом исполнил это.
Не только в расположении и объяснении аксиом, но и в
доказательстве теорем и других следствий наш автор часто
уклоняется от Декарта и пользуется способом доказательств, весьма
отличным от способа последнего. Этого не следует понимать так,
будто он хотел исправить этого знаменитого человека; скорее это
сделано лишь с целью лучше выдержать раз принятый порядок, не
умножая слишком числа аксиом. Поэтому он должен был также
доказать многое, что было выставлено Декартом без всякого
доказательства, и прибавить кое-что, совсем обойденное им.
Однако прежде всего я хотел бы обратить внимание на то, что во
всех следующих выводах, а именно в первой и второй частях
«Основ» и в отрывке третьей части, равно как и в своих
«Метафизических мыслях», автор излагает воззрения самого
Декарта, как они изложены в его
179
сочинениях или как они необходимо следуют из заложенных им
оснований. Так как он обещал своему ученику преподавать
философию Декарта, то для него было вопросом совести не
отступать от его воззрений ни на вершок и не продиктовать что-
либо, не соответствующее или даже противоречащее его учению.
Поэтому не следует предполагать, что он высказывает здесь свои
собственные взгляды или лишь те воззрения Декарта, которые он сам
одобряет. Хотя некоторые из этих воззрений Декарта он признает
истинными, а некоторые положения, как он откровенно заявляет,
прибавляет от себя, однако здесь находится многое, что автор
отвергает как ложное и в чем он держится другого мнения. Одним из
многих примеров этого, между прочим, является то, что сказано о
воле в схолии к теореме 15 первой части «Основ» и главе XII второй
части «Приложения» (хотя доказательства ведутся здесь с большей
тщательностью и подробностью). Ибо, по его собственному мнению,
воля не отличается от рассудка и не одарена свободой, которой ее
наделяет Декарт. Именно здесь Декарт (как это явствует также из
четвертой части его «Рассуждения о методе», из второго
«Размышления» и из других мест), не приводя доказательства,
допускает, что человеческая душа безусловно мыслящая субстанция.
Между тем наш автор, хотя и признает, что в мире существует
мыслящая субстанция, однако оспаривает, что она образует
сущность человеческой души. Он скорое придерживается того
взгляда, что как протяжение не ограничено никакими пределами, так
и мышление не имеет никаких границ. Поэтому, как человеческое
тело не представляет безусловного протяжения, но ограничено
определенным образом по законам протяженной природы
движением и покоем, так, заключает он, и дух, или душа человека, не
является мышлением безусловным, а известным образом
ограниченным идеями по законам мыслящей природы.
Существование мысли становится необходимым, как только
человеческое тело начинает существовать. На основании этого
определения, как он думает, нетрудно доказать, что воля не
отличается от разума и далека от того, чтобы обладать свободой,
приписанной ей Декартом. Даже ее способность утверждать и
отрицать, по его мнению, лишь воображаемая, ибо помимо и вне
идей утверждение и отрицание ничего собой не представляют. Что
же касается остальных способно-
180
стей, таких, как рассудок, влечение и т.д., то, по его мнению, они
должны причисляться к воображаемым сущностям или по крайней
мере к понятиям, которые мы образуем путем отвлечения, как,
например, понятия человечества, каменистости и другие того же
рода.
Я не могу также обойти молчанием, что употребляемое в
некоторых местах выражение «то или иное превосходит
человеческое понимание» относится сюда же, т.е. оно употребляется
лишь в смысле Декарта, и его не следует понимать так, будто автор
высказывает это как свое собственное мнение. По мнению автора, не
только все это, но и еще более высокое и более тонкое может быть
точно и ясно понято и, более того, даже без труда объяснено, если
только наш ум для исследования истины и познания вещей пойдет по
другому пути, чем тот путь, который был открыт и испытан
Декартом. Поэтому, по его мнению, заложенные Декартом основания
наук и то, что он на них построил, недостаточны, чтобы распутать и
разрешить все затруднительные вопросы, возникающие в
метафизике, но необходимы еще другие, для того, чтобы поднять
наш разум на вершину познания.
Наконец (чтобы закончить это предисловие), нам хочется
напомнить читателям, что они не должны упускать из виду, что все
эти исследования публикуются лишь с целью найти и
распространить истину и побудить людей к изучению истинной,
настоящей философии. Поэтому я прошу всех: прежде чем браться за
чтение этой книги, чтобы извлечь из нее все богатые плоды (чего я
им желаю от всего сердца), восстановить некоторые пропуски и
тщательно исправить вкравшиеся опечатки, которые иногда таковы,
что препятствуют пониманию доказательств и подлинных мнений
автора, как легко убедиться в этом из их списка.
К КНИГЕ
Сочтем ли мы тебя рожденной высшим духом,
Иль из источника Декарта ты исходишь,
Того, что ты вещаешь, ты одна достойна,
И слава образца тебя не озаряет.
Смотрю ли я на гений твой, иль на ученья,
Я должен твоего творца вознесть до неба.
Ты не имеешь образца до сей поры,
И образец тебе не нужен, дивный труд;
И сколь Декарт Спинозе одному обязан,
Спиноза тем обязан самому себе.
И. Б. М. Д. 5
ПЕРВАЯ ЧАСТЬ
Прежде чем обратиться к теоремам и их доказательствам, нужно,
мне кажется, кратко изложить, почему Декарт во всем сомневался,
каким путем он достиг надежных оснований наук и каким способом
он, наконец, освободился от всех сомнений. Я привел бы все это в
математическую форму, но необходимые для этого подробности, по
моему мнению, здесь скорее помешали бы правильному пониманию,
учитывая тем более, что сейчас надо охватить все одним взглядом,
как на картине.
Итак, чтобы по возможности предусмотрительно продвигаться в
познании вещей, Декарт попытался:
1) оставить все предубеждения,
2) найти основания, на которых можно все построить,
3) открыть причину заблуждений,
4) рассмотреть все ясно и отчетливо.
Чтобы достигнуть первого, второго и третьего, он и начинает во
всем сомневаться, но не как скептик, который не имеет другой цели,
кроме сомнения, но чтобы таким образом освободить свой ум от всех
предрассудков и, наконец, отыскать прочные и непоколебимые
основания наук, которые, в случае если они существуют, не могли
бы от него ускользнуть. Ибо истинные принципы наук должны быть
столь ясны и достоверны, что они не нуждаются в дальнейшем
доказательстве, что они совершенно свободны от опасности
сомнения и что без них ничего не может быть доказано. Декарт
нашел их в результате продолжительных сомнений, после чего ему
уже было нетрудно различать истину от лжи и открыть причины
185
заблуждения. Так он предохранил себя от того, чтобы принимать
что-либо ложное или сомнительное за истинное и достоверное.
Но, для того чтобы достигнуть четвертого и последнего, т.е.
понимать все ясно и отчетливо, он придерживался основного
правила: перечислить все простые идеи, из которых слагаются
остальные, и испытать каждую из них в отдельности. Ибо, полагал
Декарт, если бы он только мог ясно и отчетливо воспринимать
простые идеи, то он, без сомнения, столь же ясно и отчетливо понял
бы и все другие, которые слагаются из этих простых. Сделав это
вступление, я намерен кратко объяснить, как Декарт подверг все
сомнению, как нашел истинные начала наук и как он освободился от
всех затруднений сомнения.
Сомнение во всем. Прежде всего он внимательно рассматривает
все, полученное посредством чувств, как-то: небо, землю и т.п., а
также собственное тело, т.е. все, что он до сих пор считал
действительным. Он сомневается в достоверности этих предметов,
потому что замечал, что чувства его иногда обманывали, а во время
снов он часто бывал убежден, что вне его действительно находилось
многое такое, что потом оказывалось обманом; и, наконец, он сам
слышал даже от бодрствующих, как они жаловались на боли в давно
отсутствующих членах. Поэтому он не без основания мог
сомневаться даже в существовании своего тела и из всего этого
основательно заключить, что чувства не представляют такого
прочного основания, на котором можно построить всю науку
(поскольку они подлежат сомнению), и что достоверность зависит от
других, более надежных принципов. Чтобы продолжить поиски этих
принципов, он, во-вторых, подвергает внимательному рассмотрению
все общие понятия (univer-salia), каковы: телесная природа вообще,
ее протяжение, форма, величина и т.д., а также и все математические
истины. Хотя эти понятия казались ему более достоверными, чем те,
которые он получил посредством чувств, однако он и здесь нашел
основание усомниться в них, потому что случилось, что эти понятия
вводили в заблуждение других, а главным же образом потому, что в
его уме запечатлелось старое воззрение, согласно которому
существует всемогущий бог, который сотворил его таким, каков он
есть, и который поэтому, может быть, устроил так, что он
заблуждается даже в том, что ему представ-
186
ляется яснее всего. Таким образом, все было подвергнуто Декартом
сомнению.
Открытие основы всякого знания. Чтобы найти истинные
принципы наук, Декарт исследовал дальше, можно ли все, что
способно стать объектом его мысли, подвергнуть сомнению, чтобы
таким образом открыть, не останется ли, наконец, чего-нибудь, в чем
он никогда еще не сомневался. Если бы он в процессе этих сомнений
нашел что-нибудь такое, что не может быть уже подвергнуто
сомнению ни согласно вышеизложенному, ни каким-либо иным
образом, то он с основанием мог бы заключить, что это могло
служить ему фундаментом, на котором он мог бы построить все свое
познание. Хотя, казалось, он сомневался уже во всем, поскольку
подверг сомнению как почерпнутое из чувств, так и познанное
только разумом, однако оставалось рассмотреть еще один объект, а
именно: личность самого сомневающегося. Не в том смысле, что эта
личность обладает головой, руками и прочими членами, в чем он уже
усомнился, но поскольку она именно сомневалась, мыслила и пр.
После внимательного рассмотрения он заметил, что в этом он не
может уже сомневаться ни по одному из прежних оснований. Ибо,
мыслит ли он во сне или наяву, во всяком случае он мыслит и
существует; и, если бы даже другие и он сам заблуждались в других
вещах, тем не менее они, заблуждаясь, существовали бы. Он не мог
уже предположить творца своей природы столь коварным, чтобы он
мог обманывать его и в этом; ибо мы должны допускать
существование мыслящего, даже когда он заблуждается. Наконец,
каково бы ни было основание для сомнения, оно в то же время не
может не дать уверенности в существовании сомневающегося. Более
того: чем больше приводится оснований для сомнения, тем больше
аргументов, убеждающих его в своем существовании. Итак, куда бы
Декарт ни обратился со своими
