в определенном месте, должно быть

конечным, что его части реально различаются между собой, что оно

есть первое и единственное основание всех вещей и в одно время

занимает большее пространство, чем в другое, и многое еще такого

же рода, что все решительно противно истине, как мы покажем в

своем месте.

Далее, так как слова составляют часть воображения, т.е. так как

мы создаем фикции многих понятий в зависимости от того, как они

беспорядочно складываются в памяти в результате какого-либо

расположения тела, то нельзя сомневаться, что и слова, так же как и

воображение, могут быть причиной многих больших заблуждений,

если мы не будем их тщательно остерегаться. К тому же они

установлены по произволу и пониманию толпы; так что они —

только знаки вещей, как последние существуют в воображении, а не

в разуме; это ясно видно из того, что всем вещам, которые

существуют только в разуме, а не в воображении, часто давали

отрицательные имена, как то: бестелесное, бесконечное и т.д.; и

притом многие вещи, которые на самом деле положительны,

выражают отрицательным и обратным образом, как то:

несотворенное, независимое, бесконечное, бессмертное и т.д.

Возникает это потому, что их противоположности мы гораздо легче

представляем себе; поэтому они раньше попали на глаза первым

людям и приобрели положительные имена. Многое мы утверждаем и

отрицаем потому, что ото утверждение и отрицание допускает

природа слов, а не природа вещей; поэтому, пренебрегши последней,

мы часто принимали бы нечто ложное за истинное.

Избегнем, кроме того, другой важной причины неясностей,

которая вызывает то, что разум не обращается к самому себе:

именно, когда мы не различаем между вооб-

350

ражением (imaginatio) и пониманием (intellectio), то мы считаем

более ясным для себя то, что легче воображаем, и думаем, что

понимаем то, что воображаем. Оттого мы рассматриваем раньше то,

что должно быть рассмотрено позже, и так извращается истинный

порядок продвижения и ни о чем не достигается правильного вывода.

Далее, чтобы перейти, наконец, ко второй части этого метода *, я

укажу сперва нашу цель в этом методе, а затем средства для ее

достижения. Итак, цель в том, чтобы иметь ясные и отчетливые идеи,

т.е. такие, которые возникли из чистого разума, а не из случайных

движений тела. Затем, чтобы все идеи были сведены к одной, мы

постараемся связать и расположить их таким образом, чтобы наш

дух, насколько для него возможно, объективно передавал то, что

существует формально в природе, в ее целом и в ее частях.

Что касается первого, то, как мы уже сказали, для нашей конечной

цели требуется, чтобы вещь представлялась или только через свою

сущность, или через свою ближайшую причину (causa proxima).

Следовательно, если вещь существует сама в себе или, как

обыкновенно говорится, она есть самопричина (causa sui), то она

должна быть понята только через свою сущность; если же вещь не

существует сама в себе, а требует причины для того, чтобы

существовать, тогда она должна быть понята через свою ближайшую

причину, ибо действительно познать следствие есть не что иное, как

приобрести более совершенное знание причины **. Поэтому нам

никогда не надо допускать, ведя исследование вещей, заключать что-

либо на основании абстракций, и мы будем весьма остерегаться,

чтобы не смешать то, что существует только в разуме, с тем, что

существует в вещах.

Наилучшее же заключение можно будет почерпнуть из некоторой

частной положительной сущности, т.е. из истинного и правильного

определения. Ибо от одних только

__________________

* Главнейшее правило этой части, как следует из первой части, —

рассмотреть все идеи чистого разума, которые мы находим в себе, чтобы

отличать их от тех, которые мы воображаем; достигнуть этого нужно

будет на основании свойств того и другого, т.е. воображения и ясного

разумения.

** Заметь, что, как отсюда видно, мы не можем ничего [должным или

правильным образом] понять о природе без того, чтобы не расширить

при этом знание первой причины, т.е. бога.

351

общих аксиом разум не может спуститься к единичному, поскольку

аксиомы простираются на бесконечно многое и не заставляют разум

созерцать одно единичное более, чем другое. Поэтому истинный

путь исследования — это образовать мысль из некоторого данного

определения; и это пойдет тем удачнее и легче, чем лучше мы

определим некоторую вещь. И потому основа всей этой второй части

метода заключается в этом одном — в познании условий хорошего

определения и затем в способе их нахождения. Итак, я буду говорить

сначала об условиях определения. Чтобы можно было назвать

определение совершенным, оно должно будет выразить внутреннюю

сущность вещи и не допускать того, чтобы мы взяли вместо нее

какие-нибудь свойства вещи. Для пояснения этого я, минуя другие

примеры, чтобы не казалось, что я хочу выискивать чужие ошибки,

приведу только пример некоторой абстрактной вещи, которую

безразлично как ни определять, а именно круга: если определить его

как фигуру, у которой линии, проведенные от центра к окружности,

равны, то всякий видит, что такое определение совсем не выражает

сущности круга, а только некоторое его свойство. И хотя, как я

сказал, это мало значит для фигур и прочих мысленных

(рассудочных) сущностей (entia rationis), однако много значит для

существ физических и реальных (entia physica et realia), потому

именно, что нельзя ясно понять свойства вещей, пока не узнаем их

сущностей (essentiae). Минуя последние, мы неизбежно извратим

последовательную связь идей разума, которая должна

соответствовать последовательной связи природы, и совершенно

уклонимся от нашей цели. Итак, чтобы освободиться от этого

порока, нужно будет в определении соблюсти следующее:

I. Если данная вещь — сотворенная, то определение должно

будет, как мы сказали, содержать ближайшую причину. Например,

круг по этому правилу нужно будет определить так: это фигура,

описываемая какой-либо линией, один конец которой закреплен, а

другой подвижен; это определение ясно охватывает ближайшую

причину.

II. Требуется такое понятие вещи, или определение, чтобы из

него, когда она рассматривается одна, а не в соединении с другими,

можно было вывести все свойства вещи, как это можно видеть на

приведенном определении

352

круга. Действительно, из него ясно может быть выведено, что все

линии, проведенные от центра к окружности, равны. Это с

необходимостью требуется определением и само по себе настолько

очевидно для рассматривающего, что не стоит, мне кажется,

задерживаться на доказательстве этого, а также показывать, что на

основании этого второго требования всякое определение должно

быть утвердительным. Я говорю о разумном утверждении, не

заботясь о словесном, которое вследствие бедности слов сможет

иногда быть выражено отрицательно, хотя мы понимаем его

утвердительно.

Требования же для определения несотворенной вещи таковы:

I. Чтобы определение исключало всякую причину, т.е. чтобы его

объект для своего объяснения не нуждался ни в чем другом, кроме

своего бытия.

II. Чтобы, дав определение вещи, мы не оставляли никакого места

для вопроса, существует ли она.

III. Чтобы оно, поскольку речь идет о духе (душе — mens), не

содержало никаких существительных, которые могут быть сделаны

прилагательными, т.е. чтобы оно не выражалось в каких-либо

абстракциях.

IV. И, наконец (хотя отмечать это и нет большой

необходимости), требуется, чтобы из определения вещи выводились

все ее свойства. Все это также становится вполне очевидным при

внимательном рассмотрении.

Я сказал также, что наилучшее заключение можно будет

почерпнуть из некоторой частной положительной сущности, ибо чем

более специальна идея, тем она отчетливее и тем самым яснее.

Поэтому познания частных вещей нам должно искать как можно

усерднее.

Что же касается порядка и того, как упорядочить и объединить

все наши восприятия, то требуется, чтобы мы, как можно ранее и как

только того потребует разум, исследовали, имеется ли некоторое

сущее (Ens) и каково оно, — которое было бы причиной всех вещей,

а его объективная сущность всех наших идей; тогда наш дух, как мы

сказали, будет наиболее отражать природу, ибо он будет тогда

объективно иметь и ее сущность, и порядок, и единство. Отсюда мы

можем видеть, что нам прежде всего необходимо всегда выводить

все наши идеи от физических вещей (res physices) или от реальных

сущностей (entia realia), продвигаясь, насколько это возможно по

ряду

353

причин, от одной реальной сущности к другой реальной сущности, и

притом так, чтобы не переходить к абстрактному и общему, т.е.

чтобы как от них не делать заключения о чем-либо реальном, так и о

них не заключать от чего-либо реального, ибо и то и другое

прерывает истинное движение разума вперед.

Надо, однако, отметить, что я здесь под рядом причин реальных

сущностей понимаю не ряд единичных изменчивых вещей, но только

ряд вещей постоянных и вечных. Действительно, постигнуть ряд

единичных изменчивых вещей было бы невозможным для

человеческой слабости как вследствие их множества,

превосходящего всякое число, так и вследствие бесчисленных

обстоятельств, связанных с каждой отдельной вещью, каждая из

которых может быть причиной существования или несуществования

вещи, поскольку их существование не имеет никакой связи с их

сущностью, или (как мы уже сказали) не есть вечная истина.

Действительно, нет надобности, чтобы мы понимали их ряд, потому

что сущность единичных изменчивых вещей нельзя извлечь из их

ряда или из порядка их существования, который не дает нам ничего

кроме внешних признаков, отношений (relationes) или, самое

большее, взаимоотношений (circumstantiae); а ото все далеко отстоит

от внутренней сущности вещей. Эту сущность не должно искать

только в постоянных и вечных вещах (fixae atque aeternae res) и

вместе с тем в законах (leges), написанных в этих вещах как в своих

истинных кодексах, по которым все единичное возникает и

располагается; более того, эти изменчивые единичные вещи столь

глубоко и, так сказать, существенно зависят от постоянных вещей,

что без них не могут ни быть, ни восприниматься. Поэтому

постоянные и вечные вещи, хотя они и единичны, все же вследствие

своего присутствия везде и своей величайшей мощи (potentia) будут

для нас как бы общими (абстрактными) понятиями (universalia) или

родами в определении единичных изменчивых вещей и ближайшими

причинами всех вещей.

Однако если это так, то не мало трудностей, невидимому,

сопряжено с познанием этих единичных вещей. В самом деле,

воспринять все их сразу есть дело, далеко превышающее силы

человеческого разума. Порядок же, согласно которому можно

познавать одну вещь ранее другой, как мы сказали, нельзя вывести

ни из ряда их суще-

354

твования, ни из вечных вещей. Ибо там все они по природе

существуют вместе. Поэтому приходится по необходимости искать

других вспомогательных средств, кроме тех, какими мы пользуемся

для ясного понимания вечных вещей и их законов; однако здесь не

место указывать их, да это и не нужно, пока мы не приобретем

достаточного знания вечных вещей и их непреложных законов и

пока нам не станет известна природа наших чувств.

Прежде чем мы приступим к познанию единичных вещей, у пас

будет время указать эти вспомогательные средства, которые все

будут направлены к тому, чтобы мы умели пользоваться своими

чувствами и производить по известным законам и по порядку

достаточные для определения исследуемой вещи опыты, чтобы мы

из них, наконец, заключили, по каким законам вечных вещей она

возникла, и чтобы нам стала известна ее внутренняя природа. Это я

покажу в своем месте. Здесь же, чтобы вернуться к намеченному, я

постараюсь только указать то, что представляется необходимым,

чтобы мы могли прийти к познанию вечных вещей и образовать их

определения согласно изложенным выше условиям.

Для этого надо припомнить то, что мы сказали выше, а именно,

что когда дух устремляется к некоторой мысли, чтобы взвесить ее и в

должном порядке вывести из нее то, что должно быть выведено, то,

если она будет ложна, он вскроет ее ложность, если же истинна, то

он будет успешно продолжать без какого-либо перерыва выводить из

нее истинные вещи; это, повторяю, и требуется для нашей цели. В

самом деле, без