следовательно, и всех аффектов, слагающихся из них
(каково душевное колебание) или от них производных (каковы
любовь, надежда, страх и т.д.), сколько существует видов тех
объектов, со стороны которых мы подвергаемся аффектам.
501
Доказательство. Удовольствие и неудовольствие, а
следовательно и аффекты, слагающиеся из них или от них
производные, суть страдательные состояния (по сх. т. 11); но мы (по
т. 1) необходимо страдаем, поскольку имеем идеи неадекватные; и
лишь поскольку мы их имеем, постольку (по т. 3) и страдаем, т.е. (см.
сх. 1 т. 40, ч. II) мы лишь постольку необходимо страдаем, поскольку
воображаем, иными словами (см. т. 17, ч. II с ее сх.), поскольку мы
подвергаемся аффекту, обнимающему собой природу нашего тела и
природу тела внешнего. Поэтому природа всякого страдательного
состояния необходимо должна быть объясняема так, чтобы в нем
выражалась природа того объекта, со стороны которого мы
подвергаемся аффекту. Так, удовольствие, возникающее, например,
из объекта А, должно обнимать собой природу самого объекта А,
удовольствие, возникающее из объекта В, — природу самого В, и,
следовательно, два эти аффекта удовольствия по природе своей
различны, так как они возникают из причин различной природы.
Точно так же и аффект неудовольствия, возникающий из одного
объекта, по природе своей различен от неудовольствия,
возникающего по другой причине. То же самое должно сказать о
любви, ненависти, надежде, страхе, душевном колебании и т.д., — и,
следовательно, необходимо существует столько же видов
удовольствия, неудовольствия, любви, ненависти и т.д., сколько
существует видов объектов, со стороны которых мы подвергаемся
аффектам.
Что касается желания, то оно есть самая сущность или природа
каждого, поскольку она представляется определенной к какому-либо
действию из данного ее состояния (см. сх. т. 9). Следовательно,
сообразно с тем, подвергается ли человек со стороны внешних
причин тому или другому виду удовольствия, неудовольствия,
любви и т.д., т.е. сообразно с тем, в какое состояние приводится его
природа, и его желание необходимо будет таким или другим, и
природа одного желания необходимо отличается от природы другого
настолько же, насколько различаются между собой те аффекты, из
которых возникает каждое из них. Итак, существует столько же
видов желания, сколько видов удовольствия, неудовольствия, любви
и т.д., и, следовательно (по только что показанному), столько же,
сколько видов тех объектов, со стороны
502
которых мы подвергаемся аффектам; что и требовалось доказать.
Схолия. Между видами аффектов, которые (по пред. т.) должны
быть весьма многочисленны, замечательны чревоугодие, пьянство,
разврат, скупость и честолюбие, составляющие не что иное, как
частные понятия любви или желания, выражающие природу обоих
этих аффектов по тем объектам, к которым они относятся. Ибо под
чревоугодием, пьянством, развратом, скупостью и честолюбием мы
понимаем не что иное, как неумеренную любовь или стремление к
пиршествам, питью, половым сношениям, богатству и славе. Сверх
того эти аффекты в силу того, что мы различаем их от других только
по тому объекту, к которому они относятся, не имеют себе
противоположных. Ибо умеренность, трезвость и, наконец,
целомудрие, которые мы обыкновенно противополагаем
чревоугодию, пьянству и разврату, не составляют аффектов, иными
словами, страдательных состояний, а указывают на способность
души, умеряющую эти аффекты.
Я не могу, впрочем, объяснять здесь остальные виды аффектов
(так как их столько же, сколько видов объектов), да если бы и мог, то
в этом нет надобности. Для нашей цели, а именно для определения
силы аффектов и могущества над ними души, нам достаточно иметь
общее определение каждого аффекта. Нам достаточно, говорю я,
уразуметь общие свойства аффектов и души, чтобы быть в состоянии
определить, в чем заключается и сколь велико могущество души в
умерении и обуздании аффектов. Поэтому, хотя между различными
аффектами любви, ненависти или желания, например между
любовью к детям и любовью к жене, есть большая разница, однако
нам нет нужды знать эти различия и делать дальнейшие изыскания
об их природе и происхождении.
Теорема 57.
Всякий аффект одного индивидуума отличается от аффекта
другого настолько, насколько сущность одного отличается от
сущности другого.
Доказательство. Эта теорема явствует из акс. 1, которую см.
после леммы 3, сх. т. 13, ч. II. Тем не менее мы докажем ее из
определений трех первоначальных аффектов.
503
Все аффекты, как это показывают данные нами их определения,
относятся к желанию, удовольствию или неудовольствию. Но
желание есть самая природа или сущность каждого (см. его опр. в
сх. т. 9); следовательно, желание всякого индивидуума отличается от
желания другого настолько, насколько природа или сущность одного
отличается от сущности другого. Далее удовольствие и
неудовольствие составляют страдательные состояния, которыми
способность или стремление каждого пребывать в своем
существовании увеличивается или уменьшается, способствуется или
ограничивается (по т. 11 и ее сх.). Но под стремлением пребывать в
своем существовании, поскольку оно относится вместе и к душе и к
телу, мы разумеем влечение и желание (см. сх. т. 9); следовательно,
удовольствие и неудовольствие составляют самое желание или
влечение, поскольку оно увеличивается или уменьшается,
способствуется или ограничивается внешними причинами, т.е. они
(по той же сх.) составляют самую природу каждого индивидуума. А
потому удовольствие или неудовольствие одного отличается от
удовольствия или неудовольствия другого настолько же, насколько
природа или сущность одного отличается от сущности другого. И
следовательно, всякий аффект одного индивидуума отличается от
аффекта другого настолько и т.д.; что и требовалось доказать.
Схолия. Отсюда следует, что аффекты животных, которых
называют лишенными разума (считать их бездушными после того,
как мы узнали происхождение души, мы никоим образом не можем),
отличаются от аффектов человека настолько, насколько их природа
отличается от природы человеческой. Так и человек и лошадь
подвержены страсти производить потомство, но последняя —
страсти лошадиной, первый — человеческой. Точно так же страсти и
влечения насекомых, рыб и птиц должны быть различны. Хотя,
таким образом, каждый индивидуум живет в довольстве своей
данной природой и находит в ней удовольствие, однако эта жизнь,
которой каждый доволен, и удовольствие есть не что иное, как идея
или душа того же самого индивидуума; а потому удовольствие
одного отличается по своей природе от удовольствия другого
настолько, насколько сущность одного отличается от сущности
другого. Из предыдущей теоремы следует, наконец, что немало
504
вольствием, которым увлекается, например, пьяница, и
удовольствием, которым обладает философ; я говорю это здесь
Вот все, что я хотел сказать об аффектах, относящихся к человеку,
поскольку он пассивен. Остается прибавить несколько слов о тех
аффектах, которые относятся к нему, поскольку он активен.
Теорема 58.
Кроме удовольствия и желания, составляющих страдательные
состояния, существуют еще другие аффекты удовольствия и
желания, которые присущи нам, поскольку мы активны.
Доказательство. Когда душа постигает себя самое и свою
способность к действию, она чувствует удовольствие (по т. 53).
Душа же необходимо созерцает себя самое тогда, когда она
постигает истинные или адекватные идеи (по т. 43, ч. II). Но она
постигает некоторые адекватные идеи (по сх. 2 т. 40, ч. II).
Следовательно, она чувствует и удовольствие, поскольку она
постигает идеи адекватные, т.е. (по т. 1) поскольку она активна.
Далее, душа (по т. 9) стремится пребывать в своем существовании, и
поскольку она имеет идеи смутные, и поскольку имеет идеи ясные и
отчетливые. Но под стремлением мы разумеем желание (по сх. той
же т.). Следовательно, желание присуще нам также, поскольку мы
познаем, иными словами (по т. 1), поскольку мы активны; что и
требовалось доказать.
Теорема 59.
Между всеми аффектами, относящимися к душе, поскольку она
активна, нет никаких, кроме относящихся к удовольствию и
желанию.
Доказательство. Все аффекты, как это показывают данные нами
их определения, относятся к желанию, удовольствию или
неудовольствию. Под неудовольствием же мы разумеем, что
способность души к мышлению уменьшается или ограничивается (по
т. 11 и ее сх.); следовательно, поскольку душа подвергается
неудовольствию, ее способность к познанию, т.е. способность к
действию
505
(по т. 1), уменьшается или ограничивается. Следовательно, никакие
аффекты неудовольствия, поскольку душа активна, относиться к ней
не могут, но только аффекты удовольствия и желания, которые (по
пред. т.) постольку и присущи душе; что и требовалось доказать.
Схолия. Все активные состояния, вытекающие из аффектов,
относящихся к душе, поскольку она познает, я отношу к твердости
духа (Fortitudo), которую подразделяю на мужество (Animositas) и
великодушие (Generositas). Под мужеством я разумею то желание, в
силу которого кто-либо стремится сохранять свое существование
по одному только предписанию разума. Под великодушием же я
разумею то желание, в силу которого кто-либо стремится
помогать другим людям и привязывать их к себе дружбой по одному
только предписанию разума. Итак, те действия, которые имеют в
виду одну только пользу действующего, я отношу к мужеству, а те,
которые имеют в виду также и пользу другого, я отношу к
великодушию. Следовательно, умеренность, трезвость, присутствие
духа в опасностях и т.д. суть виды мужества; скромность,
милосердие и т.д. — виды великодушия.
Думаю, что я изъяснил, таким образом, главнейшие аффекты и
душевные колебания, происходящие из сложения трех
первоначальных аффектов, именно желания, удовольствия (радости)
и неудовольствия (печали), и показал их первые причины. Из
сказанного ясно, что мы различным образом возбуждаемся
внешними причинами и волнуемся, как волны моря, гонимые
противоположными ветрами, не зная о нашем исходе и судьбе.
Я указал, как уже было сказано, только главнейшие возбуждения
души, а не все, какие только могут быть. Идя тем же путем, как
выше, мы легко могли бы показать, например, что любовь
соединяется с раскаянием, неуважением, стыдом и т.д. Мало того,
надеюсь, каждому очевидно из сказанного, что аффекты могут
слагаться друг с другом столькими способами, и отсюда может
возникнуть столько новых видоизменений, что их невозможно
определить никаким числом. Но для моей цели достаточно
перечислить только главнейшие; ибо остальные, опущенные мною,
более удовлетворяли бы любопытство, чем приносили пользу.
Относительно любви, однако, следует заметить, что весьма часто
случается, что в то время, как мы насла-
506
ждаемся чем-либо, к чему стремились, тело наше вследствие этого
наслаждения приобретает новое состояние, которым оно
определяется иначе, в нем пробуждаются новые образы вещей, и
вместе с тем душа начинает воображать и желать иного. Так,
например, воображая что-либо, что услаждает нас своим вкусом, мы
желаем наслаждаться им, именно съесть. Но, пока мы им таким
образом наслаждаемся, желудок наш наполняется, и тело приходит в
иное состояние. Поэтому, если после того, как тело пришло уже в
новое состояние, образ этого яства будет еще сохраняться, так как
последнее продолжает еще находиться перед нами, а следовательно,
будет сохраняться также и стремление или желание съесть его, то
этому желанию или стремлению будет противодействовать
означенное новое состояние, и следовательно, присутствие яства,
которого мы домогались, будет нам ненавистно. Это и есть то, что
мы называем омерзением и отвращением.
Я опустил далее внешние состояния тела, которые наблюдаются в
таких аффектах, каковы дрожь, бледность, рыдание, смех и т.д., так
как они относятся к одному только телу без всякого отношения к
душе.
Наконец, следует сделать несколько замечаний относительно
определений аффектов, которые поэтому я по порядку здесь
повторю и вставлю то, что следует относительно каждого из них
ОПРЕДЕЛЕНИЕ АФФЕКТОВ
1. Желание есть самая сущность человека, поскольку она
представляется определенной к какому-либо действию каким-либо
данным ее состоянием.
Объяснение. Выше в сх. т. 9 этой части мы сказали, что желание
есть влечение, соединенное с его сознанием; влечение же есть самая
сущность человека, поскольку она определена к таким действиям,
которые служат к ее сохранению. Но в той же схолии я предупредил,
что в действительности я не признаю никакой разницы между
человеческим влечением и желанием. Ибо, будет ли человек
сознавать свое влечение или нет, влечение остается все тем же;
поэтому, дабы не показалось, что я допускаю
507
тавтологию, я не хотел объяснять желание через влечение, но
постарался дать такое его определение, чтобы им можно было обнять
все стремления человеческой природы, обозначаемые нами под
именем влечения, воли, стремления или побуждения. Я мог
