заметить, что, по

моему понятию, тело подвергается

555

смерти тогда, когда его части располагаются таким образом, что они

принимают относительно друг друга иной способ движения и покоя.

Ибо я не осмеливаюсь отрицать, что человеческое тело без

прекращения кровообращения и прочего, по чему судят о

жизненности тела, может тем не менее измениться в другую

природу, совершенно от своей отличную. Я не вижу никакого

основания полагать, что тело умирает только тогда, когда

обращается в труп. Самый опыт, как кажется, учит совершенно

другому. Иногда случается, что человек подвергается таким

изменениям, что его едва ли возможно будет назвать тем же самым.

Так, я слышал рассказ об одном испанском поэте, который заболел и,

хотя затем и выздоровел, однако настолько забыл свою прежнюю

жизнь, что рассказы и трагедии, им написанные, не признавал за

свои и, конечно, мог бы быть принят за взрослого ребенка, если бы

забыл также и свой родной язык. Если же это кажется невероятным,

то что же мы должны сказать о детях, природу которых взрослый

человек считает настолько отличной от своей, что его нельзя было

бы убедить, что он когда-то был ребенком, если бы он не судил о

себе по другим. Но, чтобы не давать суеверным людям материала для

возбуждения новых вопросов, я предпочитаю более не говорить об

этом.

Теорема 40.

Что ведет людей к жизни общественной, иными словами, что

заставляет людей жить согласно, то полезно, и наоборот, дурно

то, что вносит в государство несогласие.

Доказательство. То, что заставляет людей жить согласно,

заставляет их вместе с тем жить по руководству разума (по т. 35), а

потому (по т. 26 и т. 27) это хорошо, и наоборот (на том же

основании), дурно то, что возбуждает несогласие; что и требовалось

доказать.

Теорема 41.

Удовольствие, рассматриваемое прямо, не дурно, а хорошо;

неудовольствие же, наоборот, прямо дурно.

Доказательство. Удовольствие (по т. 11, ч. III с ее сх.) есть

аффект, который увеличивает способность тела к дей-

556

ствию или благоприятствует ей; неудовольствие же, наоборот, есть

аффект, которым способность тела к действию уменьшается или

ограничивается; а потому (по т. 38) удовольствие прямо хорошо и

т.д.; что и требовалось доказать.

Теорема 42.

Веселость не может быть чрезмерной, но всегда хороша, и

наоборот — меланхолия всегда дурна.

Доказательство. Веселость (см. ее опр. в сх. т. 11, ч. III) есть

удовольствие, состоящее, поскольку оно относится к телу, в том, что

все части последнего подвергаются аффекту одинаково, т.е. (по т. 11,

ч. III) в том, что способность тела к действию увеличивается или

способствует таким образом, что все части его сохраняют между

собой то же самое отношение движения или покоя; поэтому (по

т. 39) веселость всегда хороша и не может быть чрезмерной.

Меланхолия же (см. ее опр. в той же сх. т. 11, ч. III) есть

неудовольствие, состоящее, поскольку оно относится к телу, в том,

что способность тела к действию вообще уменьшается или

ограничивается; поэтому (по т. 38) она всегда дурна; что и

требовалось доказать.

Теорема 43.

Приятность может быть чрезмерной и дурной, боль же может

быть хорошей постольку, поскольку приятность или удовольствие

бывают дурными.

Доказательство. Приятность есть удовольствие, состоящее,

поскольку оно относится к телу, в том, что одна или несколько

частей последнего подвергаются аффекту преимущественно перед

другими (см. опр. приятности в сх. т. 11, ч. III). Могущество этого

аффекта может быть таково, что он (по т. 6) будет превосходить

другие действия человека и упорно овладеет им и потому будет

препятствовать телу быть способным к восприятию многих других

воздействий; поэтому она (по т. 38) может быть дурна. Далее, боль,

которая, наоборот, составляет неудовольствие, рассматриваемая сама

в себе, не может быть хорошем (по т. 41). Но так как ее сила и

возрастание определяются соотношением могущества внешней

причины

557

с нашей собственной способностью (по т. 5), то (по т. 3) мы можем

представить себе бесконечное число родов и степеней силы этого

аффекта и, следовательно, представить его таковым, что он может

препятствовать приятности быть чрезмерной и через это (по первой

части этой теоремы) препятствовать телу делаться менее способным,

и постольку боль будет поэтому хороша; что и требовалось доказать.

Теорема 44.

Любовь и желание могут быть чрезмерны.

Доказательство. Любовь (по 6 опр. аффектов) есть удовольствие,

сопровождаемое идеей внешней причины. Таким образом (по сх. т.

11, ч. III), приятность, сопровождаемая идеей внешней причины, есть

любовь, и следовательно (по пред. т.), любовь может быть

чрезмерной. Далее, желание бывает тем больше, чем больше тот

аффект, из которого оно возникает (по т. 37, ч. III). Поэтому, как

аффект (по т. 6) может превосходить остальные действия человека,

точно так же и желание, возникающее из этого аффекта, может

превосходить остальные желания и вследствие этого быть таким же

чрезмерным, как и приятность (что мы показали в пред. т.); что и

требовалось доказать.

Схолия. Веселость, которую я назвал хорошей, легче себе

представить, чем наблюдать в действительности. Ибо те аффекты,

которыми мы ежедневно волнуемся, в большинстве случаев

относятся к какой-либо одной части тела, которая подвергается

воздействию преимущественно перед другими. Вследствие этого

аффекты бывают в большинстве случаев чрезмерны и так

привязывают душу к созерцанию какого-либо одного объекта, что

она не в состоянии мыслить о других; и хотя люди и подвержены

многим аффектам и вследствие этого редко бывает, чтобы кто-либо

постоянно волновался одним и тем же аффектом, однако же есть и

такие, которые упорно бывают одержимы одним и тем же аффектом.

В самом деле, мы видим, что иногда какой-либо один объект

действует на людей таким образом, что, хотя он и не существует в

наличности, однако они бывают уверены, что имеют его перед собой,

и когда это случается с человеком бодрствующим, то мы говорим,

что он сумасшествует или безумствует. Не менее безумными

считаются и те, которые пылают любовью и дни и ночи мечтают

только

558

о своей любовнице или наложнице, так как они обыкновенно

возбуждают смех. Но когда скупой ни о чем не думает, кроме

наживы и денег, честолюбец — ни о чем, кроме славы, и т.д., то мы

не признаем их безумными, так как они обыкновенно тягостны для

нас и считаются достойными ненависти. На самом же деле скупость,

честолюбие, разврат и т.д. составляют виды сумасшествия, хотя и не

причисляются к болезням.

Теорема 45.

Ненависть никогда не может быть хороша.

Доказательство. Мы (по VI т. 39, ч. III) стремимся уничтожить

того человека, которого ненавидим, т.е. (по т. 37) стремимся сделать

некоторое зло. Следовательно, и т.д.; что и требовалось доказать.

Схолия 1. Должно заметить, что в этой теореме и последующих я

разумею только ненависть к людям.

Королларий 1. Зависть, осмеяние, презрение, гнев, месть и

другие аффекты, относящиеся к ненависти или возникающие из нее,

дурны, что явствует также из т. 39, ч. III, и т. 37 этой части.

Королларий 2. Все, к чему мы чувствуем влечение, будучи

одержимы ненавистью, постыдно и в государстве несправедливо.

Это ясно также из т. 39, ч. III, и из определения постыдного и

несправедливого в сх. т. 37.

Схолия 2. Между осмеянием (которое, как я сказал в кор. 1,

дурно) и смехом я признаю большую разницу. Смех точно так же,

как и шутка, есть чистое удовольствие, и, следовательно, если только

он не чрезмерен, сам по себе (по т. 41) хорош.

Конечно, только мрачное и печальное суеверие может

препятствовать нам наслаждаться. В самом деле, почему более

подобает утолять голод и жажду, чем прогонять меланхолию? Мое

воззрение и мнение таково: никакое божество и никто, кроме

ненавидящего меня, не может находить удовольствия в моем

бессилии и моих несчастьях и ставить нам в достоинство слезы,

рыдания, страх и прочее в этом роде, свидетельствующее о

душевном бессилии. Наоборот, чем большему удовольствию мы

подвергаемся, том к большему совершенству мы переходим, т.е. тем

более мы становимся необходимым образом причастными

559

божественной природе. Таким образом, дело мудреца пользоваться

вещами и, насколько возможно, наслаждаться ими (но не до

отвращения, ибо это уже не есть наслаждение). Мудрецу следует,

говорю я, поддерживать и восстановлять себя умеренной и приятной

пищей и питьем, а также благовониями, красотой зеленеющих

растений, красивой одеждой, музыкой, играми и упражнениями,

театром и другими подобными вещами, которыми каждый может

пользоваться без всякого вреда другому. Ведь тело человеческое

слагается из весьма многих частей различной природы, которые

беспрестанно нуждаются в новом и разнообразном питании, для того

чтобы все тело было одинаково способно ко всему, что может

вытекать из его природы и, следовательно, чтобы душа также была

способна к совокупному постижению многих вещей. Таким образом,

указанный строй жизни является всего более согласным и с нашими

началами и с общим обычаем. Поэтому, если и есть другие образы

жизни, то этот все-таки самый лучший, и его всячески должно

советовать, а яснее и подробнее говорить об этом нет нужды.

Теорема 46.

Живущий по руководству разума стремится, насколько

возможно, воздавать другому за его ненависть, гнев, презрение к

себе и т.д., напротив, любовью или великодушием.

Доказательство. Все аффекты ненависти дурны (по кор. 1 пред.

т.); а потому живущий по руководству разума будет стремиться,

насколько возможно, не волноваться аффектами ненависти (по т. 19)

и, следовательно (по т. 37), будет стремиться, чтобы и другой не

находился под этими аффектами. Но (по т. 43, ч. III) ненависть

увеличивается взаимной ненавистью и, наоборот, может быть

уничтожена любовью так, что перейдет в любовь (по т. 44, ч. III).

Поэтому живущий по руководству разума стремится воздавать

другому за его ненависть и т.д., наоборот, любовью, т.е.

великодушием (опр. которого см. в сх. т. 59, ч. III); что и требовалось

доказать.

Схолия. Кто желает отмщать за обиды ненавистью, тот ведет,

конечно, жалкую жизнь. Наоборот, кто старается покорить ненависть

любовью, тот ведет эту борьбу, конечно, радостно и спокойно; он

одинаково легко противо-

560

стоит как одному человеку, так и многим и всего менее нуждается в

помощи счастья. Кого он побеждает, тот уступает ему с

удовольствием и не с потерей сил, но с увеличением их. Все это с

такой ясностью следует из одних определений любви и разума, что

нет нужды доказывать сказанное в отдельности.

Теорема 47.

Аффекты надежды и страха сами по себе не могут быть

хороши.

Доказательство. Нет аффектов надежды и страха без

неудовольствия. Ибо страх (по 13 опр. аффектов) есть

неудовольствие, а надежда (см. объяснение 12 и 13 опр. афф.) не

существует без страха. И, следовательно (по т. 41), эти аффекты не

могут быть хороши сами по себе, но лишь постольку, поскольку они

могут ограничивать чрезмерное удовольствие (по т. 43); что и

требовалось доказать.

Схолия. К этому должно прибавить, что эти аффекты указывают

на недостаток познания и бессилие души; по этой же причине и

уверенность, отчаяние, радость и подавленность составляют

признаки духа бессильного. Ибо хотя уверенность и радость и

составляют аффекты удовольствия, однако они предполагают, что им

предшествовало неудовольствие, именно надежда и страх. Таким

образом, чем более мы будем стремиться жить по руководству

разума, тем более будем стремиться возможно менее зависеть от

надежды сделать себя свободными от страха, по мере возможности

управлять своей судьбой и направлять наши действия по

определенному совету разума.

Теорема 48.

Аффекты превозношения и презрения всегда дурны.

Доказательство. Эти аффекты (по 21 и 22 опр. аффектов)

противны разуму, а потому (по т. 26 и т. 27) — дурны; что и

требовалось доказать.

Теорема 49.

Превозношение легко делает превозносимого человека гордым.

561

Доказательство. Если мы увидим, что кто-либо вследствие

любви ставит нас выше, чем следует, мы (по сх. т. 41, ч. III) легко

станем гордиться, иными словами (по 30 опр. аффектов),

подвергнемся удовольствию и легко будем верить всему хорошему,

что о себе слышим (по т. 25,