жизни и благочестию, легко можно
вывести из т. т. 37 и 46 этой части, именно из того, что ненависть
должна быть побеждаема, наоборот, любовью и что всякий,
руководствующийся разумом, желает другим того же блага, к
которому сам стремится. К этому должно прибавить также то, что
было сказано нами в сх. т. 50 этой части и в других местах, именно,
что человек, твердый духом, прежде всего помнит, что все вытекает
из необходимости божественной природы, и потому все, что он
считает за тягостное и дурное, далее все, что ему кажется
нечестивым, ужасным, несправедливым и постыдным, — все это
возникает вследствие того, что он представляет вещи смутно,
искаженно и спутанно; по этой причине он прежде всего стремится к
тому, чтобы представлять вещи так, как они суть в себе, и удалить
истинные препятствия для знания, каковы ненависть, гнев, зависть,
осмеяние, самомнение и прочее в этом роде, что мы указали в
предыдущих теоремах. А потому, как мы сказали, он стремится,
насколько возможно, поступать хорошо и получать удовольствие. До
каких пор простирается человеческая добродетель в преследовании
этого и на что она способна, я покажу в следующей части.
580
ПРИБАВЛЕНИЕ
Сказанное мною в этой части о правильном образе жизни
расположено не в таком порядке, чтобы все можно было обнять с
одного взгляда; оно доказано мною разбросанно, сообразно с тем,
как легче можно было вывести одно из другого. Поэтому я
предположил здесь все это снова собрать и свести к главным
пунктам.
Гл. I. Все наши стремления или желания вытекают по
необходимости нашей природы таким образом, что могут быть
поняты или через одну только нее, как через свою ближайшую
причину, или же, поскольку мы составляем часть природы, которая
сама через себя, без других индивидуумов, адекватно представлена
Гл. II. Желания, вытекающие из нашей природы таким образом,
что могут быть поняты через одну только нее, — это те желания,
которые относятся к душе, поскольку она представляется состоящей
из идей адекватных; остальные желания относятся к душе, лишь
поскольку она представляет вещи неадекватно, и сила и возрастание
их должны определяться не человеческой способностью, а
могуществом вещей внешних. Поэтому первые справедливо
называются действиями, вторые же состояниями пассивными, ибо
первые всегда показывают нашу способность, вторые же, наоборот,
— нашу неспособность и познание искаженное.
Гл. III. Наши действия, т.е. те желания, которые определяются
способностью или разумом человека, всегда хороши; остальные
желания могут быть как хорошими, так и дурными.
Гл. IV. Таким образом, самое полезное в жизни —
совершенствовать свое познание или разум, и в этом одном состоит
высшее счастье или блаженство человека; ибо блаженство есть не
что иное, как душевное удовлетворение, возникающее вследствие
созерцательного (интуитивного) познания бога. Совершенствовать
же свое познание — значит не что иное, как познавать бога, его
атрибуты и действия, вытекающие из необходимости его природы.
Поэтому последняя цель человека, руководствующегося разумом,
т.е. высшее его желание, которым он старается умерить все
остальные, есть то, которое ведет его к адекватному постижению
себя самого и всех вещей, подлежащих его познанию.
581
Гл. V. Поэтому нет разумной жизни без познания, и вещи хороши
лишь постольку, поскольку они способствуют человеку
наслаждаться духовной жизнью, состоящей в познании. И, наоборот,
только то, что препятствует человеку совершенствовать свой разум и
наслаждаться разумной жизнью, мы называем злом.
Гл. VI. Но так как все то, для чего человек служит производящей
причиной, необходимо хорошо, то, следовательно, зло для человека
может возникать только из внешних причин, — именно поскольку он
составляет часть всей природы, законам которой человеческая
природа принуждена повиноваться и приспособляться к ней едва ли
не бесчисленными способами.
Гл. VII. Да и невозможно, чтобы человек не был частью природы
и не следовал ее общему порядку. Но если он вращается среди таких
индивидуумов, которые сходны с его природой, то тем самым
способность человека к действию найдет себе помощь и поддержку.
Наоборот, если он находится среди таких индивидуумов, которые
всего менее являются сходными с его природой, то едва ли он будет
в состоянии приспособиться к ним без большого изменения.
Гл. VIII. Все, что, по нашему мнению, составляет в природе
вещей зло, иными словами, все, что может препятствовать нам
существовать и наслаждаться разумной жизнью, все это нам
позволительно удалять от себя тем путем, который нам кажется
надежнее. И, наоборот, все, что мы считаем добром, т.е. полезным
для нашего самосохранения и наслаждения разумной жизнью, все
это позволительно употреблять в свою пользу и распоряжаться им
как угодно. И вообще, всякому по высшему праву природы
дозволено делать все, что он считает для себя полезным.
Гл. IX. Ничто не может быть так сходно с природой какой-либо
вещи, как другие индивидуумы того же вида; и следовательно (по
гл. VII), человеку для его самосохранения и наслаждения разумной
жизнью нет ничего полезнее, как человек, руководствующийся
разумом. Далее, так как между единичными вещами мы не знаем
ничего, что было бы выше человека, руководствующегося разумом,
то никто, следовательно, не может лучше показать силу своего
искусства и дарования, как воспитывая людей таким образом, чтобы
они жили, наконец, исключительно под властью разума.
582
Гл. X. Поскольку люди питают друг к другу зависть или какой-
либо другой аффект ненависти, они противны друг другу, и,
следовательно, их должно бояться тем больше, чем они
могущественнее других индивидуумов природы.
Гл. XI. Однако души побеждаются не оружием, а любовью и
великодушием.
Гл. XII. Всего полезнее для людей — соединиться друг с другом
в своем образе жизни и вступить в такие связи, которые удобнее
всего могли бы сделать из всех одного, и вообще людям всего
полезнее делать то, что способствует укреплению дружбы.
Гл. XIII. Но для этого необходимы искусство и бдительность.
Ибо люди бывают различны (так как живущие по предписанию
разума встречаются очень редко), и однако большей частью они
завистливы и скорее склонны к мести, чем к сочувствию. Поэтому
требуется особенная сила духа для того, чтобы с каждым обходиться
сообразно с собственным характером и удерживаться от подражания
его аффектам. Наоборот, те, которые умеют только бранить людей,
более порицать их пороки, чем учить добродетелям, и не укреплять
дух людей, а сокрушать его, те служат в тягость и себе самим и
другим. Поэтому-то многие из чрезмерной нетерпимости и ложного
религиозного усердия желали жить лучше среди животных, чем
среди людей, подобно тому как мальчики или юноши, которые не
могут равнодушно переносить укоры родителей, ищут себе убежища
в военной службе и предпочитают неудобства войны и
деспотическую власть домашним удобствам и отеческим увещаниям
и согласны подвергнуться какой угодно тягости, чтобы только
отомстить своим родителям.
Гл. XIV. Вследствие этого, хотя люди во всем поступают
большей частью под влиянием страсти, однако из их сообщества
вытекает гораздо более удобств, чем вреда. Поэтому лучше
равнодушно переносить их обиды и прилагать свое старание к тому,
что ведет к заключению согласия и дружбы.
Гл. XV. Согласие порождается тем, что относится к правосудию,
справедливости и честности. Ибо люди, кроме неправого и
несправедливого, не терпят также и того, что считается постыдным,
иными словами, чтобы кто-либо презирал принятые в государстве
обычаи. Для соединения же людей в любви прежде всего
необходимо
583
то, что относится к благочестию и уважению к общему благу. Об
этом см. сх. 1 и 2 т. 37, сх. т. 46 и сх. т. 73, ч. IV.
Гл. XVI. Согласие обыкновенно рождается, кроме того, также и
из страха, но без доверия. К этому должно прибавить, что страх
возникает вследствие бессилия духа, и потому он не приносит
пользы разуму, точно так же как и сострадание, хотя оно, по-
видимому, и носит вид заботы о благе другого.
Гл. XVII. Кроме того, люди побеждаются также и щедростью,
особенно те, которые ниоткуда не могут достать необходимого для
поддержания жизни. Однако помогать каждому нуждающемуся
далеко превосходит силы и интерес частного человека: средства
частного человека ведь далеко не достаточны для удовлетворения
этого. Сверх того, сила разума одного человека слишком ограничена,
чтобы он был в состоянии всех соединить с собой узами дружбы.
Поэтому забота о бедных лежит на всем обществе и имеет целью
только общественную пользу.
Гл. XVIII. Совершенно иного рода забота должна быть в
принимании благодеяний и благодарности за них; о ней см. сх. т. 70
и сх. т. 71, ч. IV.
Гл. XIX. Далее, любовь распутная, т.е. страсть к совокуплению,
возбуждаемая внешним видом, и вообще всякая любовь, имеющая
причиной не свободу духа, а что либо иное, легко переходит в
ненависть, если только она не есть вид помешательства, что еще
хуже, и в таком случае более поддерживается несогласием, чем
согласием (см. кор. т. 31, ч. III).
Гл. XX. Что касается супружества, то оно, конечно, согласно с
разумом, если только стремление к половому совокуплению
порождается не одним только внешним видом, но также и любовью к
рождению детей и мудрому воспитанию их и, кроме того, если
обоюдная любовь мужа и жены имеет своей причиной не одну
только внешность, но в особенности свободу духа.
Гл. XXI. Согласие порождается, кроме того, лестью, но это
происходит путем гнусного преступления — рабства или через
вероломство; и никто, конечно, не попадается на лесть так, как люди,
объятые самомнением, которые желают быть первыми, но не бывают
ими.
Гл. XXII. Самоунижение носит ложный вид уважения к другим и
благочестия. И, хотя оно противоположно самомнению, однако
самоуниженный всего более близок к объятому самомнением (см.
сх. т. 57, ч. IV).
584
Гл. XXIII. Средством к согласию служит далее стыд, но только
стыд того, чего скрыть невозможно. Кроме того, составляя вид
неудовольствия, он не имеет отношения к пользованию разумом.
Гл. XXIV. Остальные аффекты неудовольствия по отношению к
людям являются прямо противоположными правосудию,
справедливости, уважению к общему благу и благочестию, и хотя
негодование и имеет вид справедливости, однако, где каждому
дозволено обсуждать чужие поступки и самому восстановлять свое
или чужое право, там живут вне закона.
Гл. XXV. Скромность, т.е. желание нравиться людям, если оно
определяется разумом, относится (как мы сказали в сх. т. 37, ч. IV) к
уважению к общему благу (или к благочестию). Если же она
возникает вследствие какого-либо аффекта, то она составляет
честолюбие, иными словами, желание, вследствие которого люди
под ложным видом заботы об общем благе большей частью
поднимают несогласия и смуты. Ибо тот, кто действительно желает
помогать другим советом или делом, дабы все вместе наслаждались
высшим благом, тот прежде всего будет стараться приобрести их
любовь, а не привлекать их внимание с той целью, чтобы известное
учение получило от него свое имя, и вообще будет избегать подавать
какие-либо поводы к зависти. В общих разговорах он будет
остерегаться упоминать о человеческих недостатках, о человеческом
бессилии будет стараться говорить умеренно и, наоборот, обильно —
о человеческой добродетели или способности; и всеми возможными
способами будет стараться достигнуть того, чтобы люди стремились,
насколько это в их силах, жить по предписанию разума, движимые
не страхом или отвращением, но одним только аффектом
удовольствия.
Гл. XXVI. Кроме людей мы не знаем в природе ничего
единичного, чья душа могла бы доставлять нам удовольствие и что
можно было бы соединить с собой узами дружбы или какого-нибудь
общения. А потому соображения нашей пользы не требуют
сохранения того, что существует в природе, кроме людей, но учат
нас сохранять, разрушать или употреблять это, на что нам нужно,
сообразно с различной пользой, которую можно отсюда извлечь.
Гл. XXVII. Польза, извлекаемая нами из внешних вещей, кроме
опыта и познания, приобретаемого нами путем наблюдения и
изменения их из одних форм в другие,
585
состоит главным образом в сохранении нашего тела. И в этом смысле
всего полезнее вещи, которые могут таким
