чтобы это предписание разума всегда иметь перед собой,
где только оно потребуется, должно часто думать и размышлять об
обыкновенных обидах людей и о том, каким образом и каким путем
всего лучше можно отвратить их от себя посредством великодушия.
Таким путем образ обиды мы соединим с воображением такого
правила, и (по т. 18, ч. II) оно будет восставать перед нами всегда,
как только нам будет нанесена обида. Если точно таким же образом
мы всегда будем иметь перед собой начало нашей истинной пользы и
блага, вытекающего из взаимной дружбы и общего единения, и,
кроме того, будем помнить, что правильный образ жизни дает (по
т. 52, ч. IV) высшее душевное удовлетворение и что люди, как и все
остальное, действуют по естественной необходимости, то обида, или
ненависть, обыкновенно возникающая благодаря ей, будет занимать
в нашем воображении самую малую часть, и ее легко будет
победить. Точно так же, если гнев, обыкновенно возникающий
вследствие самых больших обид, и нельзя будет победить так же
легко, однако он все-таки будет побежден, хотя и не без некоторого
душевного колебания, гораздо в меньший срок времени, чем если мы
бы не размышляли уже об этом таким образом, — как это ясно из
т. т. 6, 7 и 8. Точно так же должно думать о мужестве при избавлении
от страха. Именно, должно перечислять и чаще воспроизводить в
своем воображении обыкновенные в жизни опасности и способы, как
всего лучше можно избежать и победить их присутствием духа и
мужеством. Но должно заметить, что, приводя в порядок наши
мысли и образы, всегда должно обращать внимание на то, что в
каждой вещи составляет хорошую сторону, дабы таким образом
всегда определяться к действию аффектом удовольствия (по кор.
т. 63, ч. IV, и т. 59, ч. III). Если, например, кто-либо заметит, что он
слишком увлекается славой, пусть он подумает, в чем ее истинная
польза, с какой целью должно к ней стремиться и какими средствами
можно приобрести ее, а не думает о злоупотреблениях ею, о ее
пустоте, непостоянстве людей или другом в том же роде, о чем
думают только вследствие болезненного расположения духа.
Такими ведь мыслями более всего волнуются честолюбцы, когда
они отчаиваются достигнуть того почета, который стараются
снискать, и желают казаться муд-
598
рыми, изрыгая гнев. Поэтому очевидно, что всего более алчными к
славе являются те, которые наиболее кричат о злоупотреблениях ею
и о суетности мира. И это свойственно не одним честолюбцам, но
вообще всем, кому судьба враждебна, и кто бессилен духом. Так,
даже нищий-скряга не перестает толковать о злоупотреблениях
деньгами и пороках богатых, через что он только сам себя мучит и
показывает другим, что он не равнодушен не только к своей
бедности, но и к чужому богатству. Точно так же и те, которые были
дурно приняты своей любовницей, думают только о непостоянстве
женщин, их лживой душе и других прославленных их пороках; но
все это они тотчас же предают забвению, как только снова будут
приняты ею. Поэтому-то тот, кто старается умерять свои аффекты и
влечения из одной только любви к свободе, должен, насколько
возможно, стараться познавать добродетели и их причины и
наполнять свой дух радостью, возникающей из истинного их
познания, всего же менее обращать внимание на людские пороки,
унижать людей и забавляться ложным призраком свободы. Кто будет
тщательно наблюдать это (ибо это вовсе не трудно) и упражняться в
этом, тот в короткое время будет в состоянии направлять
большинство своих действий по предписанию разума.
Теорема 11.
Чем к большему числу вещей относится какой-либо образ, тем он
постояннее, иными словами — тем чаще он возникает и тем более
владеет душой.
Доказательство. Чем к большему числу вещей относится какой-
либо образ или аффект, тем более причин, которыми он может
возбуждаться и поддерживаться и которые душа (по
предположению), находясь под влиянием этого аффекта, созерцает
вместе с ним. А потому этот аффект тем постояннее, иными словами,
тем чаще он возникает и (по т. 8) тем более владеет душой; что и
требовалось доказать.
Теорема 12.
Образы вещей легче соединяются с образами, относящимися к
таким вещам, которые мы познаем ясно и отчетливо, чем с какими-
либо другими.
599
Доказательство. Вещи, ясно и отчетливо познаваемые нами,
составляют или общие свойства вещей, или что-либо вытекающее из
них (см. опр. разума в сх. 2, т. 40, ч. II), и следовательно (по пред. т.),
чаще воспроизводятся в нашей душе. А потому другие вещи нам
легче будет созерцать вместе с этими вещами, чем с какими-либо
другими, и следовательно (по т. 18, ч. II), они легче будут
соединяться с ними, чем с другими; что и требовалось доказать.
Теорема 13.
Чем с большим числом других образов соединен какой-либо образ,
тем чаще он возникает.
Доказательство. Ибо чем с большим числом других образов
соединен какой-либо образ, тем больше (по т. 18, ч. II) причин,
которыми он может быть возбужден; что и требовалось доказать.
Теорема 14.
Душа может достигнуть того, что все состояния тела или
образы вещей будут относиться к идее бога.
Доказательство. Нет ни одного состояния тела, о котором душа
не могла бы составить какого-либо ясного и отчетливого
представления (по т. 4). А потому (по т. 15, ч. I) она может
достигнуть того, что все они будут относиться к идее бога; что и
требовалось доказать.
Теорема 15.
Познающий себя самого и свои аффекты ясно и отчетливо
любит бога, и тем больше, чем больше он познает себя и свои
аффекты.
Доказательство. Познающий и себя и свои аффекты ясно и
отчетливо (по т. 53, ч. III) чувствует удовольствие, и притом (по
пред. т.) в сопровождении идеи о боге. А потому (по опр. 6
аффектов) он любит бога, и (на том же основании) тем больше, чем
больше он познает себя и свои аффекты; что и требовалось доказать.
600
Теорема 16.
Такал любовь к богу должна всего более наполнять душу.
Доказательство. Эта любовь (по т. 14) находится в связи со
всеми состояниями тела, которые все способствуют ей (по т. 15). А
потому (по т. 11) она всего более должна наполнять душу; что и
требовалось доказать.
Теорема 17.
Бог свободен от пассивных состояний и не подвержен никакому
аффекту ни удовольствия, ни неудовольствия.
Доказательство. Все идеи, поскольку они относятся к богу,
истинны (по т. 32, ч. II), т.е. (по опр. 4, ч. II) адекватны.
Следовательно (по общ. опр. аффектов), бог свободен от пассивных
состояний. Далее, бог (по кор. 2 т. 20, ч. I) не может переходить ни к
большему совершенству, ни к меньшему; и потому (по опр. 2 и
3 аффектов) не подвержен никакому аффекту ни удовольствия, ни
неудовольствия; что и требовалось доказать.
Королларий. Бог, собственно говоря, никого ни любит, ни
ненавидит. Ибо бог (по пред. т.) не подвержен никакому аффекту ни
удовольствия, ни неудовольствия, и, следовательно (по опр. 6 и 7), он
ни к кому не питает ни любви, ни ненависти.
Теорема 18.
Никто не может ненавидеть бога.
Доказательство. Существующая в нас идея бога адекватна и
совершенна (но т. 46 и т. 47, ч. II). А потому (по т. 3, ч. III),
поскольку мы созерцаем бога, мы активны, и, следовательно (по
т. 59, ч. III), не может существовать никакого неудовольствия,
сопровождаемого идеей о боге, т.е. (по опр. 7 аффектов) никто не
может ненавидеть бога; что и требовалось доказать.
Королларий. Любовь к богу не может обратиться в ненависть.
Схолия. Но могут возразить, что, познавая бога как причину всех
вещей, мы тем самым видим в нем и причину
601
неудовольствия. На это я отвечу, что, поскольку мы познаем
причины неудовольствия, оно (по т. 3) перестает быть состоянием
пассивным, т.е. (по т. 59, ч. III) перестает быть неудовольствием; а
потому, даже поскольку мы познаем бога как причину
неудовольствия, мы подвергаемся удовольствию.
Теорема 19.
Кто любит бога, тот не может стремиться, чтобы и бог в
свою очередь любил его.
Доказательство. Если бы человек стремился к этому, то значит
(по кор. т. 17) он желал бы, чтобы бог, которого он любит, не был
богом, и, следовательно (по т. 19, ч. III), желал бы подвергнуться
неудовольствию; а это (по т. 28, ч. III) нелепо. Следовательно, кто
любит бога и т.д.; что и требовалось доказать.
Теорема 20.
Эта любовь к богу не может быть осквернена ни аффектом
зависти, ни аффектом ревности; наоборот, она становится тем
горячее, чем больше других людей, по нашему воображению,
соединено с богом тем же союзом любви.
Доказательство. Эта любовь к богу (по т. 28, ч. IV) составляет
самое высшее благо, к которому мы можем стремиться по
предписанию разума и которое обще для всех людей (по т. 36, ч. IV),
и мы желаем, чтобы все наслаждались им (по т. 37, ч. IV). А потому
она не может быть осквернена ни аффектом зависти (по т. 23
опр. аффектов), ни аффектом ревности (по т. 18 и опр. ревности в
сх. т. 35, ч. III). Напротив (по т. 31, ч. III), она должна становиться
тем горячее, чем больше других людей, по нашему воображению,
наслаждаются ею; что и требовалось доказать.
Схолия. Точно таким же образом мы можем показать, что нет
никакого аффекта, который был бы прямо противен этой любви и
которым она могла бы быть уничтожена. А потому мы можем
заключить, что эта любовь к богу есть из всех аффектов самый
постоянный и, поскольку он относится к телу, может уничтожиться
только
602
вместе с самим телом. Какова его природа, поскольку он относится к
одной только душе, это мы увидим далее.
Таким образом в сказанном мною я изложил все средства против
аффектов, иными словами — все, к чему душа является способной
против аффектов, будучи рассматриваема сама в себе. Отсюда ясно,
что способность души к укрощению аффектов состоит: 1) в самом
познании аффектов (см. сх. т. 4); 2) в отделении аффекта от
представления внешней причины, смутно воображаемой нами (см.
т. 2 и ее сх. и т. 4); 3) в том, что аффекты, относящиеся к вещам,
которые мы познаем, превосходят по времени те аффекты, которые
относятся к вещам, воспринимаемым нами смутно или искаженно
(см. т. 7); 4) в количестве причин, благоприятствующих аффектам,
относящимся к общим свойствам вещей или к богу (см. т. 9 и 11);
5) наконец, в порядке и связи, в которые душа может привести свои
аффекты (см. сх. т. т. 10 и 12, 13 и 14).
Но, дабы лучше уразуметь эту силу души над аффектами, должно
прежде всего заметить, что мы называем аффекты сильными, или
сравнивая аффекты одного человека с аффектами другого и замечая,
что тем же самым аффектом один волнуется более, чем другой, или
сравнивая аффекты одного и того же человека и находя, что один
аффект действует на него или возбуждает его сильнее, чем другой. В
самом деле (по т. 5, ч. IV), сила каждого аффекта определяется
соотношением могущества внешней причины с нашей собственной
способностью. А способность души определяется одним только
познанием; бессилие же или пассивное состояние ее — одним только
недостатком познания, т.е. тем, вследствие чего идеи называются
неадекватными. Отсюда следует, что всего более страдает та душа,
наибольшую часть которой составляют идеи неадекватные, так что
она характеризуется более через свои пассивные состояния, чем
через активные. Наоборот, всего более действует та, наибольшую
часть которой составляют идеи адекватные, так что, хотя ей, может
быть, присуще столько же неадекватных идей, как и первой, однако
для нее более характерным является то, что считается человеческой
добродетелью, чем то, что указывает на человеческое бессилие.
