что круг принял природу квадрата.
Полагаю, что сказанного достаточно для разъяснения моих
воззрений по указанным Вами трем пунктам. Понравится ли это тем
христианам, которых Вы знаете, — об этом Вы сможете лучше судить
сами.
Будьте здоровы.
[Гаага, ноябрь или декабрь 1675 г.]
ПИСЬМО 74 68
Славнейшему и ученейшему мужу В. д. С.
от Генриха Ольденбурга
ОТВЕТ НА ПРЕДЫДУЩЕЕ
Так как Вы, по-видимому, упрекаете меня за чрезмерную
краткость, то на этот раз я заглажу эту провинность чрезмерной
пространностью. Как вижу, Вы ожидали от меня указания тех мнений
в Ваших писаниях, которые кажутся Вашим читателям колеблющими
религиозную добродетель. Я скажу Вам, что именно больше всего их
удручает. Им кажется, что Вы утверждаете фатальную необходимость
всех вещей и действий. А они говорят, что признание такого рода
необходимости подрывает силу всех законов, всей добродетели и
религии и делает напрасными все награды и наказания. Они считают
также, что все, что принуждает или вносит необходимость, тем самым
извиняет [человека], а потому, думают они, не будет никого, кто не
был бы извиняем пред лицом бога. Если нами движет судьба, если все
направляется твердой рукой по определенному, неизбежному пути,
631632
то для Ваших читателей непонятно: где же остается место вине и
наказаниям? Как распутать этот узел — сказать чрезвычайно трудно.
Я весьма желал бы узнать и уразуметь, каким образом Вы могли бы
помочь разрешению этого затруднения.
Далее, высказанные Вами взгляды по поводу указанных мною трех
пунктов поднимают следующие вопросы. Во-первых, в каком смысле
чудеса и невежество берутся Вами в качестве синонимов и
равнозначащих понятий, как это Вы, по-видимому, полагаете, судя по
Вашему последнему письму? Ведь восстание Лазаря из мертвых и
воскресение Иисуса Христа кажутся нам превосходящими все силы
сотворенной природы и принадлежащими только к божественному
могуществу; однако то обстоятельство, что это по необходимости
превосходит пределы нашего конечного разумения, ограниченного
определенными рамками, не обличает никакого достойного порицания
невежества. Неужели Вы не находите, что сотворенный дух (mens) и
человеческое знание должны признавать за несотворенным духом и за
верховным существом такое знание и такое могущество, которые
могут понять и исполнить то, причину и происхождение чего мы,
слабые люди, не можем ни уразуметь, ни объяснить. Все мы люди, и
ничто человеческое не должно считаться чуждым нам.
Затем, так как Вы сознаетесь, что Вы не понимаете, каким образом
бог мог принять человеческую природу, то позвольте спросить Вас:
как же Вы понимаете те места нашего Евангелия и Послания к евреям,
из которых первое утверждает: «слово стало плотью», а второе: «сын
божий принял не ангельскую природу, но семя Авраамово»? И я
считаю, что содержание всего Евангелия говорит о том, что
единородный сын божий, логос, который был богом и у бога, явил
себя в человеческой природе и своими страданиями и смертью
уплатил за нас, грешников, выкуп — цену искупления. Я очень хотел
бы узнать от Вас, что следует сказать обо всем этом, чтобы не
поколебать истинности Евангелия и христианской религии, к которой,
как мне кажется, Вы относитесь благожелательно.
Я предполагал написать Вам больше, но меня останавливает
приход друзей, которым я не могу отказать в исполнении долга
вежливости. Но и того, что я успел
632633
написать в этом письме, будет достаточно, и, быть может, это даже
вызовет у Вас скуку, когда Вы рассмотрите это как философ.
Итак, будьте здоровы и верьте, что я остаюсь всегдашним
почитателем Вашей учености и Вашей науки.
Лондон, 16 декабря 1675 г.
ПИСЬМО 75 369
Благороднейшему и ученейшему
мужу Генриху Ольденбургу
от Б. д. С.
ОТВЕТ НА ПРЕДЫДУЩЕЕ
Благороднейший господин!
Теперь, наконец, я вижу, каковы те учения, от опубликования
которых Вы меня предостерегали. Но так как именно эти учения
составляют главнейшую основу всего того, что содержится в том
трактате, который я намеревался издать 370, то я хочу объяснить здесь
вкратце, в каком смысле я признаю фатальную необходимость всех
вещей и действий.
Дело в том, что я никоим образом не подчиняю бога року (fatum),
но я считаю, что все с неизбежной необходимостью следует из
природы бога — таким же образом, как все считают, что из природы
самого бога следует то, что бог мыслит (intelligere) самого себя. Ведь
никто не отрицает того, что это с необходимостью следует из
божественной природы и никто однако же не думает, что бог мыслит
самого себя, принуждаемый к этому каким-то роком: он мыслит
самого себя совершенно свободно, хотя и необходимо.
Затем, эта неизбежная необходимость всех вещей не устраняет ни
божественных, ни человеческих законов. Ибо нравственные
предписания — получают ли они форму закона от самого бога или нет
— остаются тем не менее божественными и благодетельными. И
получаем ли мы благо, вытекающее из добродетели и любви к богу, от
самого бога, как от судьи, или же оно проистекает из необходимости
божественной природы, оно не будет оттого ни более, ни менее
желательным. Точно также
633634
те бедствия, которые проистекают из дурных поступков и аффектов,
не могут внушать нам меньшего опасения только потому, что они
проистекают из них с необходимостью. Вообще, действуем ли мы по
необходимости или случайным образом (contingenter), мы во всяком
случае руководствуемся в своих действиях надеждой или
опасением 371.
Далее, люди, неизвиняемы перед лицом бога только по той
причине, что они находятся во власти самого бога, подобно тому как
глина находится во власти горшечника, который из одной и той же
массы делает различные сосуды — одни для почетного, другие для
низкого употребления 372. Если Вы хоть сколько-нибудь обратите
внимание на это немногое, то я не сомневаюсь, что на все те
аргументы, которые обыкновенно выдвигаются против этого мнения,
Вы легко могли бы ответить, как это уже многие испытали со мною.
Чудеса и невежество (ignorantia) я взял как равнозначащие понятия
потому, что те, которые пытаются обосновать существование бога и
религию на чудесах, хотят доказать одну темную вещь посредством
другой, которая еще более темна и которую они меньше всего знают,
и таким образом они вводят новый род доказательства, а именно:
приведение не к невозможному (как говорится), а к незнанию
(ignorantia). Впрочем, мое мнение о чудесах я в достаточной, если не
ошибаюсь 373, мере изложил в «Богословско-политическом трактате».
Здесь я прибавлю только следующее: если Вы обратите внимание на
то, что Христос явился не сенату и не Пилату и не кому-нибудь из
неверующих, но только святым 374; далее, что у бога нет ни правой, ни
левой стороны и что он не находится ни в каком определенном месте,
но по своей сущности вездесущ; что материя везде одна и та же; что
бог не открывает (проявляет — manifestat) себя вне мира в том
воображаемом пространстве, которое выдумано некоторыми людьми;
и наконец, что структура человеческого тела сдерживается в
надлежащих границах одним только давлением воздуха, то Вы легко
увидите, что это явление Христа вполне аналогично тому явлению
бога Аврааму, когда Авраам увидел трех людей, которых он
пригласил закусить с собой 373.
Но Вы скажете: «Все апостолы безусловно верили в то, что
Христос воскрес из мертвых и действительно
634635
вознесся на небо». Я не отрицаю этого. Ведь и Авраам тоже верил, что
бог вкушал у него пищу, и все израильтяне верили, что бог спустился
с неба на гору Синай, окруженный пламенем, и непосредственно
говорил с ними. Но все это и многое другое в том же роде — лишь
видения и откровения, приноровленные к пониманию и мнениям тех
людей, которым бог хотел открыть свою мысль (mens) посредством
этих видений. Поэтому я заключаю, что воскресение Христа из
мертвых было в действительности духовным и было открыто одним
лишь верующим сообразно с их пониманием, а именно: что Христос
удостоился вечности и воскрес из мертвых (причем «мертвых» я здесь
понимаю в том смысле, в каком Христос сказал: «предоставьте
мертвым погребать своих мертвецов» 376), давши своей жизнью и
смертью пример необычайной святости, и что он постольку
поднимает из мертвых своих учеников, поскольку они следуют этому
примеру его жизни и смерти. Было бы нетрудно и все евангельское
учение объяснить соответственно этой гипотезе. Более того, только
исходя из этой гипотезы, можно уяснить себе 15-ю главу 1-го
Послания к коринфянам и понять аргументы Павла, которые, если
следовать общепринятой гипотезе, оказываются слабыми и легко
опровержимыми. Не говорю уже о том, что все то, что у евреев
толковалось в телесном смысле (carnaliter), было истолковано
христианами в духовном смысле (spiritualiter).
Слабость человеческую я признаю вместе с Вами. Но позвольте
мне в свою очередь спросить Вас: обладаем ли мы, слабые люди,
познанием природы в такой степени, чтобы определить, до каких
именно пределов простирается ее сила и мощь и что превосходит ее
силу? Так как никто без дерзости не может возомнить о себе этого, то,
следовательно, вполне позволительно безо всякого хвастовства
объяснять чудеса, насколько это возможно, естественными
причинами, а о том, чего мы не можем объяснить и вместе с тем не
можем доказать, что это нелепость, — об этом лучше будет задержать
свое суждение и базировать религию, как я сказал, только на мудрости
ее учения.
Наконец, Вы считаете, что некоторые места Евангелия Иоанна и
Послания к евреям противоречат высказанным мною воззрениям. Но
дело в том, что Вы прикладываете
635636
мерку европейских оборотов речи к фразам восточных языков. Иоанн
же, хотя он писал свое евангелие по-гречески, но в совершенно
еврейском стиле. Как бы то ни было, но неужели — когда в Писании
говорится, что бог явился в облаке или что он обитал в палатке или
храме, — неужели Вы верите, что он в самом деле принял природу
облака, палатки или храма? А ведь самое большее, что говорил о себе
Христос, именно: что он есть храм бога, и говорил так потому, что,
как я сказал в моем предыдущем письме, бог более всего проявил себя
в Христе. Иоанн же, чтобы более эффективно выразить это, сказал,
что слово стало плотью. Но об этом довольно,
[Гаага, декабрь 1675 г.]
ПИСЬМО 76 377
Благороднейшему юноше Альберту Бургу
от Б. д. С. привет
Чему я едва решался верить по рассказам других, в том я должен
был, наконец, убедиться из Вашего собственного письма. А именно:
Вы не только сделались, как Вы говорите, членом римской церкви, но
и являетесь яростным поборником ее и уже научились злословить и
дерзко неистовствовать против своих противников. Я решил было
ничего не отвечать Вам, будучи уверен, что течение времени лучше,
чем какие-либо доводы, может помочь Вам прийти в себя и вернуться
к своим родным, не говоря уже о других мотивах, которые некогда
одобряли Вы сами в нашей беседе о Стеноне 378 (по следам которого
Вы теперь идете). Но некоторые друзья, возлагавшие вместе со мной
надежды на Ваши прекрасные дарования, убедительно просили меня
не изменять долгу дружбы и подумать более о том, ч?м Вы были
прежде, чем о том, что Вы стали теперь. Эти-то и подобные им
доводы и склонили меня написать Вам нижеследующие строки,
которые я убедительно прошу Вас прочесть с должным спокойствием
духа.
636637
Не буду говорить здесь — как это делают обыкновенно
противники римской церкви — о пороках духовенства и пап, чтобы
тем отвратить Вас от них, ибо все подобное распространяется часто
под влиянием озлобления и служит скорее к раздражению, чем к
поучению. Более того, я готов даже согласиться, что в римской церкви
можно найти большее число мужей великой учености и чистоты
жизни, чем в какой-либо другой христианской церкви, ибо так как
число членов этой церкви более велико, то понятно, что в ней будет
больше людей всякого рода. Однако Вы
