и раскрытия его истинного

смысла положение, что оно во всем истинной божественно, т.е.

постановляют с самого начала за правило для его толкования то

именно, что должно было бы стать известным только после его

уразумения и строгого исследования и чему мы научились бы гораздо

лучше из самого Писания, не нуждающегося нисколько в

человеческих выдумках.

Итак, когда я взвесил это, т.е. что естественный свет (lumen

naturale) не только презирается, но и осуждается многими как

источник нечестия, что человеческие вымыслы признаются за

божественное учение, что легковерие принимается за веру; когда я

заметил, что разногласия философов обсуждаются с большою

горячностью и в церкви, и в государстве, вследствие чего возникают

1213

страшная ненависть и раздоры, легко приводящие народ к мятежу;

когда я заметил и многое другое, о чем было бы слишком долго здесь

рассказывать, —то я серьезно решил вновь исследовать Писание,

свободно и без предвзятых мыслей; решил не утверждать о нем и не

принимать за его учение ничего такого, чему оно не научило бы меня

самым ясным образом. И вот при такой осторожности я выработал

метод толкования священных фолиантов и, руководствуясь им, стал

прежде всего спрашивать: что такое пророчество? и каким образом

бог открывал себя пророкам? и почему они были приятны богу?

потому ли именно, что они имели возвышенные мысли о боге и

природе, или же только за благочестие? После того как я узнал это, я

легко мог определить, что авторитет пророков имеет значение только

относительно практической жизни и истинной добродетели; в

остальном же их мнения нас мало касаются. Узнав это, я задался

вопросом: на каком основании евреи были названы избранниками

бога? Когда же я увидел, что основанием для этого было лишь то, что

бог выбрал им известную страну на земле, где они могли бы спокойно

и удобно жить, то я понял, что законы, открытые Моисею богом, были

не чем иным, как законодательством отдельного еврейского

государства, и, стало быть, законы эти никто, кроме евреев, не должен

был принимать; да и евреев-то они касались, лишь пока существовало

их государство. Далее, чтобы узнать, можно ли на основании Писания

заключать, что человеческий ум от природы испорчен, я захотел

исследовать, была ли всеобщая религия, или божественный закон,

открытый через пророков и апостолов всему человеческому роду,

чем-либо иным, нежели то, чему нас учит и естественный свет; и

потом, совершались ли чудеса вопреки порядку природы и убеждают

ли они нас в существовании и промысле божьем вернее и яснее, чем

вещи, которые мы ясно и отчетливо понимаем через их первые

причины. Но так как в том, чему Писание определенно учит, я не

нашел ничего, что не согласовалось бы с умом или что противоречило

бы ему, и так как я видел, кроме того, что пророки учили только

вещам очень простым, которые каждый мог легко понять, и изложили

их таким слогом и подкрепили такими доводами, которыми дух

народа (multitudo) больше всего может быть подвигнут к

благоговению перед богом, то я вполне убедился, что Писание

1314

оставляет разум совершенно свободным и что оно с философией

ничего общего не имеет, но что как одно, так и другая опираются на

свою собственную пяту. А чтобы доказать это непреложно и

определить все дело, я показываю, как должно толковать Писание, и

показываю, что все познание о нем и о духовных вещах должно

черпаться только из него, а не из того, что мы познаем при помощи

естественного света. Затем перехожу к показу тех предрассудков,

которые произошли оттого, что народ (преданный суеверию и

любящий остатки старины больше самой вечности) лучше почитает

книги Писания, нежели само слово божие. После этого показываю,

что откровенное слово божие есть не некоторое известное число книг,

но простое понятие божественной мысли, открытой пророкам,

именно: понятие о почитании бога всем сердцем путем соблюдения

справедливости и любви. Показываю и то, что в Писании учение

излагается сообразно с понятиями и мнениями тех, кому пророки и

апостолы имели обыкновение проповедовать это слово божие. Это

они делали для того, чтобы люди принимали его без всякого

сопротивления и всей душой. Затем, показав основание веры, я

заключаю, наконец, что предмет откровенного познания (cognitio

revelata) есть не что иное, как повиновение, и что поэтому оно

совершенно отличается от естественного познания (cognitio naturalis)

как предметом, так и основаниями и средствами и ничего с ним

общего не имеет, но как то, так и другое владеют своею областью, не

предъявляя никакого возражения друг другу, и ни одно из них не

должно быть в подчинении у другого. Далее, так как склад ума у

людей весьма разнообразен и один лучше успокаивается на одних,

другой — на других мнениях и что одного побуждает к благоговению,

то в другом вызывает смех, то из этого согласно с вышесказанным я

заключаю, что каждому должна быть предоставлена свобода его

суждения и власть (potestas) толковать основы веры по своему

разумению и что только по делам должно судить о вере каждого,

благочестива она или нечестива. В этом случае, следовательно, все

будут в состоянии повиноваться богу свободно и от всей души и

будут цениться у всех только справедливость и любовь. Указав этим

на свободу, которую божественный закон откровения предоставляет

каждому, я перехожу к другой части исследования, именно:

показываю,

1415

что эта самая свобода, не нарушающая спокойствия в государстве и

права верховной власти, может и даже должна быть допущена и что

она не может быть отнята без большой опасности для мира и без

большого вреда для всего государства. Чтобы доказать это, я начинаю

с естественного права каждого, т.е. доказываю, что оно простирается

так далеко, как далеко простираются желание и мощь каждого, и что

никто на основании права природы не обязывается жить сообразно со

склонностями другого, но каждый есть защитник своей свободы.

Кроме того, показываю, что никто этим правом не поступается на

самом деле, если только он не возлагает на другого власти на свою

защиту, и что тот, на кого каждый перенес свое право жить сообразно

с собственными склонностями вместе с правом и властью

самозащиты, необходимо удерживает эти права абсолютно. Отсюда я

показываю, что те, у кого в руках находится верховная власть, имеют

право на все, что они в состоянии сделать, и что только они суть

защитники права и свободы; остальные же должны во всем

действовать только согласно с их решением. Но так как никто не в

состоянии отказаться от своей власти на самозащиту настолько, чтобы

перестать быть человеком, то я заключаю отсюда, что никто не может

быть совершенно лишен своего естественного права, но что

подданные как бы по праву природы удерживают нечто, чего от них

нельзя отнять без большой опасности для государства, и оно поэтому

либо молча им предоставляется, либо об этом ясно договариваются с

теми, в чьих руках находится власть. Рассмотрев это, я перехожу к

государству евреев, которое довольно подробно описываю, чтобы

показать, на каком основании и по чьему решению религия получила

силу права; мимоходом отмечаю кое-что и другое, представляющееся

мне достойным знания. После этого показываю, что обладатели

верховной власти суть защитники и толкователи не только права

гражданского, но и церковного и что только они имеют право решать,

что справедливо, что несправедливо, что благочестиво, что нечестиво;

и, наконец, заключаю, что они наилучшим образом могут удерживать

это право и сохранять господство, не подвергаясь опасности, если

только каждому дозволяется думать то, что он хочет, и говорить то,

что он думает.

1516

Вот все, читатель-философ, что я предлагаю тебе здесь на

рассмотрение в надежде, что оно вследствие важности и полезности

содержания как всего сочинения, так и каждой главы не будет

принято неблагосклонно. Сказал бы об этом больше, но не хочу,

чтобы это предисловие разрослось в целый том, в особенности же

потому, что самое главное, думаю, весьма хорошо известно

философам. Остальным же я не хочу рекомендовать этот трактат, ибо

у меня нет никаких оснований надеяться, что он может понравиться

им в каком-либо отношении; я ведь знаю, как упорно держатся в душе

те предрассудки, которым дух предался под видом благочестия; знаю

также, что избавить толпу от суеверия так же невозможно, как и от

страха; наконец, знаю, что постоянство толпы заключается в упорстве

и что она в выражении похвалы или порицания не руководится

разумом, но увлекается страстью. Поэтому толпу и всех тех, кто

подвержен таким же аффектам, как она, я не приглашаю к чтению

этого труда; я даже предпочел бы, чтобы они совсем не обратили

внимания на эту книгу, нежели были бы огорчены ею, толкуя ее

превратно, как это они обыкновенно делают. Ибо пользы они себе

нисколько не принесут, а между тем повредят другим, которые

философствовали бы свободнее, если бы им не мешала единственная

мысль, что разум должен быть служанкой богословия; последним, я

надеюсь, это сочинение будет весьма полезно.

Впрочем, так как у многих, вероятно, не будет ни досуга, ни охоты

прочитать всю книгу, я должен здесь же, как и в конце этого трактата,

напомнить, что я не пишу ничего такого, чего бы я весьма охотно не

подверг разбору и суждению верховной власти моего отечества. Ибо

если она признает, что нечто из того, что я говорю, противоречит

отечественным законам или вредит общественному благосостоянию,

то и я хочу, чтобы это не было сказано. Я знаю, что я человек и мог

ошибиться; но я всячески старался о том, чтобы не впасть в ошибку, а

прежде всего о том, чтобы все, что я пишу, соответствовало законам

отечества, благочестию и добрым правам.17

ГЛАВА I

О ПРОРОЧЕСТВЕ

Пророчество, или откровение, есть известное познание о какойнибудь вещи, открытое людям богом. Пророк же есть тот, кто

истолковывает откровение божие тем, которые не могут иметь

верного познания о предметах божественного откровения и которые

поэтому могут принимать предметы откровения только на чистую

веру. Пророк ведь называется у евреев «наби» *, т.е. оратор и

истолкователь, но в Писании он всегда принимается за истолкователя

бога, как видно из 7-й главы, стих 1 Исхода 4. Там бог говорит

Моисею: «Вот я ставлю тебя богом фараону, и Аарон, твой брат, будет

твоим пророком». Как будто он хотел сказать: так как Аарон,

истолковывая фараону то, что ты говоришь, играет роль пророка, то

ты, стало быть, будешь для фараона как бы богом или заступающим

его место.

О пророках мы будем говорить в следующей главе; здесь же

поведем речь о пророчестве; изданного ему определения уже следует,

что естественное познание может быть названо пророчеством. Ибо то,

что мы познаем при помощи естественного света, зависит только от

познания бога и его вечных решений. Но так как это естественное

познание обще всем людям (оно ведь зависит от общих всем людям

оснований), поэтому оно не столь ценится толпой, всегда падкой до

редкого и чуждого ее природе и презирающей естественные дары;

вследствие этого толпа желает, чтобы естественное познание было

исключено, когда

__________________

* См. примеч. I.

1718

речь идет о пророческом познании. Тем не менее естественное

познание, как и любое другое, может с одинаковым правом

называться божественным, так как его как бы подсказывают нам

природа бога, поскольку мы причастны к ней, и решения бога; и

отличается оно от того, которое все называют божественным, лишь

тем, что последнее простирается дальше границ первого и что законы

человеческой природы, рассматриваемые сами по себе, не могут быть

его причиной. Что же касается достоверности, которую естественное

познание в себе содержит, и источника, из которого оно проистекает

(именно бога), то оно никоим образом не