что бог

лишен страстей или волнений души, то отсюда по справедливости

должно заключить, что Моисей этому самому верил или по крайней

мере хотел учить, сколько бы нам ни думалось, что это положение

противоречит разуму. Ибо, как мы уже показали, нам не

позволительно извращать смысл Писания по внушениям нашего

разума и сообразно с нашими предвзятыми мнениями, но все познание

о Библии должно заимствовать только из нее.

3. Наконец, эта история должна рассказать об обстоятельствах,

относящихся ко всем книгам пророков, память о которых сохраняется

у нас, т.е. о жизни, характере и занятиях автора каждой книги; кто

именно он был, по какому случаю, в какое время, кому и, наконец, на

каком языке он написал; потом судьбу каждой книги, именно: как она

первоначально была принята и в чьи руки попала, потом сколько

разночтений ее было и по чьему решению она была принята в число

священных; и, наконец, каким образом все книги, которые теперь

всеми признаются за священные, соединились в одно целое. Все это,

говорю, должна содержать история Писания. Ибо, чтобы нам знать,

какие именно положения предлагаются как законы, а какие — как

нравственные правила, важно знать жизнь, характер и занятия автора;

прибавьте, что мы тем легче можем объяснить чьи-либо слова, чем

лучше знаем его дарование и характер. Затем, чтобы не смешать

вечных правил с теми, которые только временно или для немногих

могли быть полезны, важно также знать, по какому случаю, в какое

время и для какого народа или века все правила были написаны.

Наконец, важно знать остальное, о чем мы выше говорили, чтобы

кроме достоверности каждой книги мы знали также и то: могла ли она

быть испорчена руками подделывателей или нет, вкрались ли ошибки

и были ли они исправлены людьми, достаточно опытными и

заслуживающими

109110

доверия. Знать это весьма необходимо, дабы мы не принимали в

слепом порыве увлечения все, что нам навязывают, но [принимали]

только то, что верно и несомненно.

Лишь после того, как у нас будет эта история Писания и мы твердо

решим не выдавать за подлинное учение пророков ничего, что не

следует из этой истории или что не выводится из нее самым ясным

образом, наступит время приняться за отыскивание мысли пророков и

святого духа. Но для этого требуется и метод и порядок, схожие с

теми, которыми мы пользуемся при истолковании природы на

основании ее истории. Ведь как при исследовании естественных

вещей мы стараемся найти прежде всего самое общее и присущее всей

природе, именно: движение и покой и их законы и правила, которые

природа всегда сохраняет и по которым она постоянно действует, а от

них постепенно переходим к другому, менее общему, — так и на

основании истории Писания должно искать сперва то, что есть самое

общее и что составляет базис и основание всего Писания и что,

наконец, рекомендуется в нем всеми пророками как вечное и самое

полезное для всех смертных учение. Например, что существует

единый и всемогущий бог, которого одного должно почитать и

который о всех заботится и расположен больше всего к тем, кто

почитает его и любит ближнего, как самого себя, и пр. Этому и

подобному, говорю, Писание везде учит столь ясно и столь

определенно, что никогда никого не было, кто сомневался бы в его

понимании (sensus) этих вопросов. Но что такое бог и каким образом

он видит все вещи и промышляет о них, этому и подобному Писание

ясно и как вечной доктрине не учит. Напротив, выше мы уже

показали, что сами пророки были не согласны относительно этого, и

потому насчет подобных вещей не должно ничего выдавать за учение

святого духа, хотя бы даже оно весьма хорошо могло быть определено

посредством естественного света. Итак, хорошо познав это всеобщее

учение Писания, должно потом переходить к другому, менее общему

и касающемуся, однако, обычной житейской практики и

представляющему как бы ручейки, вытекающие из этого всеобщего

учения; таковы все частные внешние действия истинной добродетели,

которые могут обнаруживаться только при случае; и все, что найдется

по этому поводу в Писании темного или двусмысленного, то должно

быть объясняемо и определяемо из общего учения Писания;

110111

если же найдутся положения, противоречащие друг другу, то должно

посмотреть, по какому случаю, в какое время или для кого это было

написано. Например, когда Христос говорит: «блаженны плачущие,

потому что они получат утешение», то мы из этого текста не знаем,

каких плачущих он разумеет; но так как он потом учит заботиться

только об одном царстве бога и его справедливости и это рекомендует

как высшее благо (см. Матф., гл. 6, ст. 33), то отсюда следует, что он

под плачущими разумеет тех только, кто плачет по царству бога и

справедливости, пренебрегаемой людьми, а об этом могут плакать

только те, которые ничего, кроме царства божьего или правоты, не

любят и остальные дары счастья совершенно презирают. То же

относится и к его словам: «Но тому, кто ударяет тебя по правой твоей

щеке, подставь ему и другую». и т.д. Если бы Христос приказывал это

как законодатель судьям, то этим правилом он разрушил бы закон

Моисея, на который, однако, он, напротив, ясно ссылается (см. Матф.,

гл. 5, ст. 17); поэтому должно рассмотреть, кто именно это сказал,

кому и в какое время. Сказал [это] Христос, который не устанавливал

законов как законодатель, но учил как учитель нравственным

правилам, потому что (как выше мы показали) он желал исправить не

столько внешние действия, сколько душу. Затем, сказал он это людям

угнетенным, жившим в государстве развратившемся, в котором

справедливость была в полном пренебрежении и близкое падение

которого он видел. Но мы видим, что Иеремия при первом

разрушении города, т.е. в подобное же время, учил (см. «Плач», гл. 3,

буквы «тет» и «иод» 42) тому же самому, чему учит здесь Христос при

предстоящем разрушении города. Поэтому, так как пророки учили

этому только во время угнетения и это нигде не провозглашалось как

закон и, наоборот, Моисей (писавший не во время угнетения, а

старавшийся — заметьте это — об устройстве хорошего государства)

хотя также осудил мщение и ненависть к ближнему, однако приказал

платить око за око, то отсюда весьма ясно следует, из самых только

основ Писания, что это правило Христа и Иеремии о перенесении

обиды и уступке во всем нечестивцам имеет место только в странах,

где справедливость пренебрегается, и во времена угнетения, а не в

хорошем государстве. Напротив того, в хорошем государстве, где

справедливость охраняется, каждый

111112

обязан, если он хочет показать себя справедливым, заявлять об обидах

перед судьей (см. Левит, гл. 5, ст. 1) не ради мести (см. Левит, гл. 19,

ст. 17, 18), но из побуждения к защите справедливости и законов

отечества и чтобы дурным людям невыгодно было быть дурными. Все

это вполне согласуется и с естественным разумом. Подобным образом

я мог бы привести много других примеров, но думаю, что и этого

достаточно для разъяснения моей мысли и полезности этого метода, о

чем я теперь только и забочусь. Но до сих пор мы учили исследовать

только те мысли Писания, которые касаются обычаев жизни и

которые поэтому легче можно исследовать, ибо о них действительно

никогда никакого разногласия не было между библейскими

писателями. Остальное же, что встречается в Писании и что

составляет предмет одного умозрения, не так легко можно уследить:

путь ведь к этому более узок; ибо так как относительно

умозрительных вещей, (как уже мы показали) пророки между собой

не соглашались и рассказы их больше всего приноравливались к

предрассудкам каждой эпохи, то нам нельзя мыслей одного пророка

ни выводить, ни объяснять из более ясных текстов другого, [сделать

это можно] разве только [в том случае, когда] видно самым ясным

образом, что они лелеяли одну и ту же мысль.

Итак, каким образом в подобных случаях должна извлекаться из

истории Писания мысль пророков? Это я изложу уже вкратце.

Именно: относительно этого нужно начинать тоже с самого общего,

отыскивая, конечно, прежде всего из наиболее ясных мыслей

Писания, что есть пророчество или откровение и в чем главным

образом оно состоит; потом — что есть чудо, а затем далее — самые

обыкновенные вещи; отсюда должно перейти к мнениям каждого

пророка; а от них, наконец, переходить к смыслу каждого откровения,

или пророчества, истории и чуда. Какую же осторожность должно

соблюдать, чтобы при этом не смешать мысль пророков и историков с

мыслью святого духа и с истиной вещи, мы показали выше на многих

примерах, поэтому я не нахожу нужным говорить об этом подробнее.

Однако по отношению к смыслу откровений должно заметить, что

этот метод учит исследовать только то, что пророки в самом деле

видели или слышали, а не то, что они хотели обозначить или

представить известными иероглифами; об этом ведь мы можем гадать,

112113

а не выводить с уверенностью из основ Писания. Итак, мы показали

способ толкования Писания и вместе с тем доказали, что он есть

единственный и вернейший путь для нахождения его истинного

смысла. Я признаю, конечно, что о нем более знают те люди (если

таковые есть), у которых хранится известное предание о нем или

истинное объяснение, полученное от самих пророков, как заявляют

фарисеи, или у которых есть первосвященник, не могущий ошибаться

относительно толкования Писания, чем хвалятся римские католики.

Но так как ни в этом предании, ни в авторитете первосвященника мы

не можем быть уверены, то ничего достоверного и не можем

основывать на этом; последний ведь отрицали древнейшие из

христиан, а предание — древнейшие секты иудеев 43; и если, наконец,

мы обратим внимание на хронологию (не говоря уже о другом),

которую фарисеи приняли от своих раввинов и при помощи которой

они возводят это предание от Моисея, то мы найдем, что она

ошибочная, как я показываю в другом месте. Поэтому такое предание

должно быть для нас весьма подозрительным; и хотя мы при нашем

методе принуждены предполагать некоторое предание иудеев как

неиспорченное, именно: значение слов еврейского языка, который мы

от них получили, однако относительно того предания мы

сомневаемся, а относительно этого нисколько, ибо изменение

значения какого-либо слова никогда и никому не могло быть выгодно,

а изменение смысла какой-нибудь речи, конечно, нередко могло быть

полезно. Даже и сделать это весьма трудно, ибо если бы кто

попытался изменить значение какого-нибудь слова, то он был бы

принужден в то же время истолковать всех авторов, писавших на том

языке и пользовавшихся тем словом в общепринятом его значении,

сообразно характеру или складу ума каждого, либо, при всей

осторожности, исказить их. Затем, язык сохраняет и народ (толпа —

vulgus) вместе с учеными, смысл же речей и книги сохраняются

только учеными; и потому мы легко можем понять, что ученые могли

изменить или исказить смысл речи какой-нибудь весьма редкой книги,

бывшей в их власти, но не значение слов; прибавьте, что если бы кто

захотел изменить значение какого-нибудь слова, к которому он

привык, на другое, то он не мог бы впоследствии без затруднения

соблюдать его при разговоре и писании. Таким образом, исходя из

113114

этих и других оснований, мы легко убеждаемся, что никому не могло

прийти на ум портить какой-нибудь язык; но мысль какого-нибудь

писателя, конечно, портили часто, изменяя его речи или толкуя их не

надлежащим образом. Так как, стало быть, этот наш метод

(основывающийся на том, чтобы познание Писания черпалось только

из него) — единственно верный, то там, где он окажется не

пригодным для достижения полного познания Писания, придется

оставить всякую