надежду [на такое познание]. Здесь теперь следует

сказать, в чем же состоит его трудность или чего от него нужно

желать для того, чтобы он мог вести нас к полному и верному

познанию священных книг. Большая трудность, во-первых,

происходит при этом методе оттого, что он требует полного знания

еврейского языка. Но откуда его теперь получить? Об основаниях и

теориях этого языка древние почитатели еврейского языка ничего не

оставили потомству; мы по крайней мере от них решительно ничего

не имеем: ни словаря какого-либо, ни грамматики, ни риторики;

еврейская же нация утратила все, что ее украшало, и всю славу (и это

не удивительно после стольких поражений и преследований, которые

она претерпела) и удержала только кое-какие немногие фрагменты

языка и немногих книг; ведь с течением беспощадного времени

утратились почти все имена плодов, птиц, рыб и весьма многое

другое. Потом значение многих существительных и глаголов,

встречающихся в Библии, или совершенно неизвестно или спорно.

Помимо всего этого, нам в особенности не достает фразеологии этого

языка; ведь его выражения и обороты речи, свойственные еврейской

нации, алчное время почти все изгладило из памяти людей. Таким

образом, мы не всегда будем * в состоянии но желанию найти все

смыслы каждой речи, которые она может допускать на основании

практики языка; и много встретится речей, которые хотя и выражены

самыми известными словами, однако смысл их будет весьма темен и

совершенно непонятен. К этому, т.е. что мы не можем иметь

совершенной истории еврейского языка, присоединяется самый состав

и природа этого языка; из нее возникает столько двусмыслиц, что

невозможно найти такой метод *, который научил бы верно

отыскивать истинный смысл всех речей Писания. Ибо,

__________________

* См. примеч. VII.

114115

кроме причин двусмыслицы, общих всем языкам, существуют в этом

языке некоторые другие, от которых происходит весьма много

двусмыслиц; указать их здесь я считаю небесполезным.

Во-первых, двусмыслица и темнота речей в Библии возникают

часто оттого, что буквы одного и того же органа берутся одни вместо

других. Именно: евреи разделяют все буквы алфавита на пять классов,

соответственно пяти органам рта, которые служат для произношения

(именно: губы, язык, зубы, н?бо и гортань). Например, «алеф», «хет»,

«айн» и «го» называются гортанными и без всякого различия — по

крайней мере известного нам — берутся одна вместо другой: «эл», что

означает «к», берется часто вместо «гал», что означает «над», и

наоборот. Вследствие этого все части речи часто делаются или

двусмысленными или как бы звуками, не имеющими никакого

значения.

Затем, во-вторых, двусмыслица в речах возникает вследствие

множественного значения союзов и наречий. Например, «вав», без

различия служа для соединения и разделения, обозначает «и», «но»,

«потому что», «же», «тогда»; «ки» имеет семь или восемь значений,

именно: «потому что», «хотя», «если», «когда», «как», «что»,

«сжигание» и пр. И так почти все частицы.

Есть третья причина, — и она служит источником многих

двусмыслиц, — та, что глаголы в изъявительном наклонении не

имеют настоящего, прошедшего несовершенного, давнопрошедшего,

будущего совершенного и других времен, весьма употребительных в

других языках; в повелительном же и неопределенном [наклонениях]

они не имеют ни одного времени, кроме настоящего, а в

сослагательном совершенно [не имеют] времен. И хотя все эти

дефекты времен и наклонений при помощи известных правил,

выведенных из оснований языка, легко, даже с большим изяществом,

можно было пополнить, однако древнейшие писатели совершенно

пренебрегали ими и безразлично употребляли будущее время вместо

настоящего и прошедшего и обратно — прошедшее вместо будущего

и, кроме того, изъявительное наклонение вместо повелительного и

сослагательного; и это не может не привести к большой

двусмысленности в речах.

Кроме этих трех причин двусмыслиц в еврейском языке, остается

отметить еще две другие, каждая из которых имеет

115116

еще большую важность. Первая из них — та, что у евреев нет гласных

букв. Вторая — та, что они никакими знаками препинания

обыкновенных речей не разделяли и не выражали или не

подчеркивали. И хотя и те и другие, т.е. и гласные и знаки

препинания, обыкновенно восполняются акцептами и точками, мы,

однако, не можем полагаться на них, так как они были изобретены и

установлены людьми позднейшей эпохи, авторитет которых не

должен иметь никакого значения у нас. Древние же писали без точек,

т.е. без гласных и акцентов (как явствует из многих свидетельств), но

потомки прибавили и то и другое так, как им казалось надо толковать

Библию; поэтому акценты и точки, которые мы теперь имеем, суть

только новейшие толкования и заслуживают не больше доверия и

авторитета, чем и остальные объяснения авторов. Те же, кому это

неизвестно, не знают, на каком основании оправдать автора,

написавшего Послание к евреям, за то, что он в 11-й гл., ст. 21,

истолковал текст Бытия, гл. 47, ст. 31, совсем иначе, нежели он

имеется в пунктированном еврейском тексте; словно апостол должен

был учиться смыслу писания у пунктистов! Мне, конечно, думается,

что скорее следует винить пунктистов! Чтобы каждому было видно

это, а одновременно и то, что это разногласие произошло только от

недостатка гласных, я приведу здесь то и другое толкование.

Пунктисты благодаря своим точкам истолковали: «и склонился

Израиль на или (меняя «айн» на «алеф», т.е. на букву того же органа)

к изголовью постели», а автор Послания: «и склонился Израиль на

вершину жезла», читая именно «мате», вместо чего другие читают

«мита»; эта разница происходит только от гласных. Теперь, так как в

этом рассказе речь идет только о старости Иакова, а не о болезни его,

как в следующей главе, то кажется более правдоподобным, что мысль

историка была та, что Иаков склонился на вершину жезла (в котором

действительно старики глубокого возраста нуждаются для своей

поддержки), а не постели; особенно когда таким образом не нужно

предполагать какой-либо замены букв. И этим примером я не только

хотел указанное место Послания к евреям согласовать с текстом книги

Бытия, но главным образом показать, как мало доверия должно иметь

к новейшим точками акцентам; и поэтому тот, кто хочет толковать

Писание без всякого предрассудка, обязан в них усомниться и вновь

исследовать его.

116117

Итак (возвращаясь к нашей цепи), на основании такого склада

природы еврейского языка каждый легко может предположить, что

двусмыслицы должны возникнуть в таком количестве, что нельзя дать

никакого метода, благодаря которому можно было бы все их

разрешить. Ибо наша надежда на то, что взаимным сопоставлением

речей (мы показали, что это единственный путь для раскрытия

истинного смысла из многих, которые каждая речь может допустить

на основании употребления языка) можно безусловно это сделать,

ничего не значит, как потому, что это сопоставление речей только

случайно может иллюстрировать какую-нибудь речь, так как ни один

пророк не писал с той целью, чтобы объяснять со знанием дела (ex

professo) слова другого или свои собственные, так равно и потому, что

мы не можем заключать о мысли одного пророка, апостола и пр. на

основании мысли другого, за исключением случаев, касающихся

житейской практики, как уже мы ясно показали, но не тех, когда

говорится об умозрительных вещах или когда рассказывают о чудесах

и исторических событиях. Впрочем, это, т.е. что в Священном

Писании встречаются многие необъяснимые речи, я могу показать на

некоторых примерах, но сейчас охотнее откладываю их и буду

продолжать отмечать прочее, что остается, а именно: какие еще

трудности представляет этот истинный метод толкования Писания,

или чего в нем не достает.

Другая трудность, кроме того, возникает при этом методе оттого,

что он требует [знания] истории судеб всех книг Писания, которая нам

большей частью неизвестна; ведь авторов или (если предпочитаете)

писателей многих книг мы или совсем не знаем или сомневаемся в

них, как я подробно покажу в следующих главах. Затем мы не знаем

также: ни по какому поводу, ни в какое время были написаны эти

книги, писатели которых нам неизвестны. Кроме того, мы не знаем, в

чьи руки все книги попали, в чьих экземплярах были найдены столь

различные чтения и, наконец, не было ли многих других вариантов у

иных. А что все это важно знать, я кратко указал в своем месте;

однако я там с намерением выпустил кое-что, что здесь теперь

приходится рассмотреть. Если мы читаем какую-нибудь книгу,

содержащую невероятные или непонятные вещи или написанную в

довольно темных выражениях, и не знаем ни ее автора, а также ни

117118

в какое время и по какому поводу он писал, то напрасно будем

стараться узнать ее истинный смысл. Не зная ведь всего этого, мы не

можем знать, что автор подразумевал или мог подразумевать; между

тем, наоборот, хорошо зная это, мы определяем наши мысли таким

образом, что никакой предрассудок не овладевает памп, т.е. мы не

приписываем автору или тому, в угоду кому автор писал, больше или

меньше, чем следует, и думаем только о том, что автор мог иметь в

уме или чего требовали время и обстоятельства. Это, конечно, всем

ясно, я думаю. Ведь весьма часто случается, что мы читаем в разных

книгах схожие рассказы, о которых делаем совершенно разное

суждение вследствие именно разных мнений, которые мы имеем о

писателях. Знаю, что я в какой-то книге читал некогда, будто человек,

имя которому было Неистовый Роланд 44, имел обыкновение

путешествовать по воздуху на каком-то крылатом чудовище и

перелетал в какие бы ни захотел страны, будто он один убивал

огромное число людей и гигантов, и другие фантазии подобного же

рода, которые с точки зрения разума совершенно непонятны.

Подобную же историю я читал у Овидия о Персее 45 и, наконец,

другую в книгах Судей и Царей о Самсоне, который один и [к тому

же] безоружный убил тысячи, и об Илии, который летал по воздуху и,

наконец, поднялся на небо на огненных конях и колеснице. Эти

истории, говорю, очень схожи, однако далеко не схожее суждение мы

делаем о каждой, именно: что первый хотел написать только сказку,

второй о политических, третий, наконец, о священных событиях; и в

этом мы убеждаемся не на основании какой иной причины, как

вследствие мнений, которые мы имеем о писателях тех историй. Итак,

ясно, что сведения об авторах, писавших о предметах темных и для

разума непонятных, весьма необходимы, если мы желаем толковать

их произведения; по тем же причинам ради того, чтобы мы могли из

разных вариантов темных рассказов выбрать истинные, необходимо

знать, в чьем экземпляре были найдены эти различные толкования и

не было ли когда еще других вариантов у других, более авторитетных

лиц.

Иная, наконец, трудность толкования некоторых книг Писания при

помощи этого метода заключается в том, что мы не имеем их на том

языке, на котором они первоначально были написаны. Ведь евангелие

от Матфея и, без

118119

сомнения, также Послание к евреям были написаны, согласно общему

мнению, по-еврейски; однако они не сохранились. Относительно же

книги Иова не решено, на каком языке она была написана. Абен-Езра

в своих комментариях утверждает, что она с другого языка была

переведена на еврейский и что в этом лежит причина ее темноты. Я

ничего не говорю об апокрифических книгах, так как они обладают

весьма неодинаковой достоверностью. Таковы все трудности этого

метода толковать Писание на основании его истории, какую мы

можем иметь, о которых я взялся рассказать; и их я считаю столь

большими, что не затрудняюсь утверждать, что во многих местах мы

истинного смысла Писания или не знаем или гадаем о нем без

уверенности. Но, с другой стороны, приходится заметить опять и то,

что все эти трудности могут препятствовать нашему постижению

мысли пророков только относительно непонятных вещей и только

воображаемых, но не относительно вещей, которые мы можем и

разумом постичь