пророках, вполне

согласуется с самим словом божьим, говорящим в нас. В этом,

говорю, мы так же уверяемся из Библии, как некогда иудеи заключали

о том же самом на основании живой проповеди пророков. Ибо выше,

в конце главы XII, мы показали, что Писание в отношении учения и

главных исторических фактов дошло до наших рук неповрежденным.

Посему мы это основание всего богословия в Писании, хотя оно и не

может быть показано посредством математического доказательства,

принимаем, однако, по здравом рассуждении. В самом деле, ведь

невежественно не желать принимать то, что подтверждено столькими

свидетельствами пророков и из чего происходит великое утешение

для тех, кто не так богат разумом, и проистекает значительная польза

для государства и чему, безусловно, мы можем верить, не подвергаясь

опасности или вреду, и притом не желать только по той причине, что

это не может быть доказано математически.

200201

Но разве для мудрого устроения жизни мы не принимаем за истину

ничего такого, что при каком-либо поводе сомневаться может быть

подвергнуто сомнению? Или разве большинство наших действий не

достаточно неверны и не полны случайностей? Конечно, я признаю,

что те, кто думает, будто философия и теология взаимно противоречат

одна другой, и на этом основании считает, что одна из двух должна

быть изгнана из своего царства и с той или другой должно

распроститься, те не без основания стараются дать богословию

прочные основания и пытаются доказать его математически. Кто же,

если он не впал в отчаяние и не сумасшедший, захочет легкомысленно

расстаться с разумом или презреть искусства и науки и отрицать

достоверность разума? И все-таки мы абсолютно не можем извинить

их, так как они желают призвать на помощь разум для того, чтобы

изгнать его, и стараются представить его посредством известных

доводов недостоверным. Даже более: стараясь показать

математическими доказательствами истину и авторитет богословия и

отнять авторитет у разума и естественного света, они делают не что

иное, как увлекают само богословие под власть разума, и совершенно

очевидно предполагают, что авторитет богословия не имеет никакого

блеска, если он не освещается естественным светом разума. И если,

напротив, они хвалятся, что они во всем успокаиваются на

внутреннем свидетельстве святого духа и призывают разум на помощь

не по какой иной причине, как только ради неверных, именно чтобы

их убедить, все-таки нисколько не должно давать веры их словам, ибо

теперь мы легко можем показать, что они говорят это или из

пристрастия, или из тщеславия. Ведь из предыдущей главы весьма

ясно следует, что святой дух дает свидетельство только о добрых

делах, которые и Павел в Послании к галатам (гл. 5, ст. 22) называет

плодами святого духа, да и сам дух святой в действительности есть не

что иное, как успокоение духа, которое возникает в душе вследствие

добрых поступков. Об истине же и достоверности вещей, которые

составляют предмет спекулятивного мышления, никакой дух, кроме

разума (Ratio), не дает свидетельства: он один, как мы уже показали,

подчинил себе царство истины. Если, следовательно, они утверждают,

что, кроме разума, у них есть другой дух, который делает их

уверенными в истине, то они ложно похваляются и говорят это только

201202

вследствие предрассудка страстей или прибегают к святыне только изза великого страха быть побежденными философами и публично

подвергнуться осмеянию. Но напрасно, ибо какой алтарь может

приготовить себе тот, кто оскорбляет величие разума? Но оставим их,

так как думаю, что я достаточно сделал для своего дела, показав,

каким образом философия должна быть отделена от теологии и в чем

та и другая главным образом состоят, и [выяснив], что ни та, ни

другая не прислуживают одна другой, но что каждая владеет своим

царством без всякого сопротивления со стороны другой; и, наконец,

где представлялся случай, я показывал также нелепость, неудобство и

вред, вытекающие из того, что люди удивительным образом

смешивали эти две силы между собой и не умели тщательно различать

их и отделять одну от другой. Теперь, прежде чем перейти к другому

вопросу, я хочу здесь отчетливо напомнить * (хотя об этом уже было

сказано) о пользе и необходимости Священного Писания, или

откровения, что я считаю их весьма великими. В самом деле, так как

мы при помощи естественного света не можем понять, что простое

повиновение есть путь к спасению **, но только откровение учит, что

это делается вследствие особенной милости божьей, которую разумом

постичь мы не можем, то отсюда следует, что Писание принесло

смертным очень большое утешение. Действительно, повиноваться

могут, безусловно, все, но людей, для которых добродетель стала

привычкой только под руководством разума, встречается весьма

немного сравнительно со всем человеческим родом, и, стало быть, мы

могли бы сомневаться в спасении почти всех людей, если бы у нас не

было этого свидетельства Писания.

ГЛАВА XVI

ОБ ОСНОВАХ ГОСУДАРСТВА,

О ЕСТЕСТВЕННОМ И ГРАЖДАНСКОМ ПРАВЕ КАЖДОГО

И О ПРАВЕ ВЕРХОВНОЙ ВЛАСТИ

До сих пор мы старались отделить философию от богословия и

показать свободу философствования, которую оно предоставляет

каждому. Поэтому пора исследовать, до

__________________

* См. примеч. XXX.

** См. примеч. XXXI.

202203

какого предела простирается в наилучшем государстве эта свобода

мыслить и говорить то, что каждый мыслит. Чтобы по порядку

рассмотреть это, должно подвергнуть обсуждению основы

государства, начав с естественного права каждого, не обращая пока

внимания на государство и религию.

Под правом и установлением природы я разумею не что иное, как

правила природы каждого индивидуума, сообразно с которыми мы

мыслим каждого человека естественно определенным к

существованию и деятельности определенного рода. Например, рыбы

определены природой к плаванию, большие — к пожиранию

меньших; стало быть, рыбы по высшему, естественному праву

владеют водой, и притом большие пожирают меньших. Ибо известно,

что природа, рассматриваемая абсолютно, имеет верховное право на

все, что в ее власти, т.е. право природы простирается так далеко, как

далеко простирается ее мощь. Ведь мощь природы есть сама мощь

бога, который имеет верховное право на все. Но так как всеобщая

мощь всей природы есть не что иное, как мощь всех индивидуумов,

вместе взятых, то отсюда следует, что каждый индивидуум имеет

верховное право на все, что он может, или что право каждого

простирается так далеко, как далеко простирается определенная ему

мощь. И так как высший закон природы состоит в том, что каждая

вещь стремится, поскольку от нее зависит, оставаться в своем

состоянии, и притом не считаясь ни с чем другим, а только с собой, то

отсюда следует, что каждый индивидуум имеет верховное право на

это, т.е. (как я сказал) на то, чтобы существовать и действовать

сообразно с тем, как он к тому естественно был определен. И здесь мы

не признаем никакого различия между людьми и остальными

индивидуумами природы, а также между людьми, одаренными

разумом, и теми, кто истинного разума не знает, а также между

глупыми, безумными и здоровыми. Ведь все, что каждая вещь делает

по законам своей природы, она делает по верховному праву, потому

что она делает так, как определено природой, и иначе не может.

Поэтому среди людей, пока они рассматриваются как живущие под

господством одной только природы, тот, кто разума еще не знает или

кто навыка в добродетели еще не имеет, живет только по законам

желания (appetitus) с таким же полным правом, как и тот, кто

направляет свою жизнь по законам разума.

203204

То есть как мудрец имеет верховное право на все, что предписывает

разум, или на жизнь по законам разума, так и невежда и слабоумный

имеют верховное право на все, что им подсказывает желание, или на

жизнь по законам желания. И это то же самое, чему учит Павел,

который до закона, т.е. пока люди рассматриваются живущими под

господством природы, не признает никакого греха.

Итак, естественное право каждого человека определяется не

здравым рассудком, но желанием (cupiditas) и мощью. Ведь не все от

природы определены к деятельности по правилам и законам разума,

но, наоборот, все родятся ничего не знающими, и проходит большая

часть жизни, прежде чем они могут узнать истинный образ жизни и

приобрести навык в добродетели, хотя бы они и были хорошо

воспитаны; а тем не менее в то же время они обязаны жить и

сохранять себя, насколько в них есть силы, руководясь только

импульсом желания, так как природа им ничего другого не дала и

отказала в действительной возможности жить сообразно со здравым

рассудком; и потому они обязаны жить по законам здравого рассудка

не более, чем кошка — по законам львиной природы. Таким образом,

если рассматривать человека как действующего по велениям одной

только природы, то все, что он считает для себя — по указанию ли

здравого рассудка или в порыве страстей — полезным, ему по

верховному праву природы позволительно присваивать и захватывать

каким бы то ни было способом: силой ли, или хитростью, или

просьбами, или вообще как ему будет сподручнее, а следовательно, и

считать врагом того, кто хочет препятствовать выполнению его

намерения.

Из этого следует, что право и установление природы, под которым

все рождаются и большая часть живет, запрещает только то, чего

никто не желает и чего никто не может; что оно не отвращается ни от

распрей, ни от ненависти, ни от гнева, ни от хитрости, ни абсолютно

от чего-либо, что подсказывает желание. И неудивительно, ибо

природа ограничивается не законами человеческого разума,

имеющими в виду только истинную пользу и сохранение людей, но

иными — бесконечными, имеющими в виду вечный порядок всей

природы, частичку (particula) которой составляет человек; только

вследствие приходной необходимости все индивидуумы известным

образом определяются к существованию и деятельности.

204205

Следовательно, все, что нам в природе кажется смешным, нелепым

или дурным, — все это происходит оттого, что мы знаем вещи только

отчасти и в большинстве случаев не знаем порядка и связи (ordo et

cogerentia) всей природы и что мы хотим управлять всем по

привычкам нашего разума; между тем то, что разум признает дурным,

дурно не в отношении порядка и законов природы в целом, но только

в отношении законов одной нашей природы.

Но, конечно, никто не может сомневаться в том, насколько

полезнее для людей жить по законам и известным указаниям нашего

разума, которые, как мы сказали, имеют в виду только истинную

пользу людей. Кроме того, нет никого, кто не желал бы жить в

безопасности, вне страха, пока это возможно; это, однако, никоим

образом невозможно, пока каждому позволено делать все по

произволу и разуму предоставлено не больше прав, чем ненависти и

гневу. Ибо нет никого, кто не чувствовал бы себя тоскливо, живя

среди вражды, ненависти, гнева и хитрости, и кто не старался бы

избегать их по мере сил своих; но если мы сообразим также, что люди

без взаимной помощи необходимо живут весьма жалко и не изощряя

разума, как мы показали в 5-й главе, то весьма ясно увидим, что люди

для того, чтобы жить в безопасности и наилучшим образом,

необходимо должны были войти в соглашение и потому сделали так,

что они коллективно обладают правом, которое каждый от природы

имел на все, и что оно больше не определяется на основании силы и

желания каждого, но на основании мощи и воли всех вместе. Однако

они напрасно проделали бы это, если бы хотели следовать только

тому, что подсказывает желание (ведь по законам желания все

стремятся в разные стороны); стало быть, они должны были весьма

твердо постановить и договориться направлять все только по

указанию разума (которому никто не смеет открыто противоречить,

чтобы не показаться безумным) и обуздывать желание, поскольку оно

советует что-нибудь во вред другому, и никому не делать того, чего не

желаешь