однажды даже (сверх всякого чаяния) 80 лет. Но,
после того как цари получили власть, мы читаем, что все, кроме
одного Соломона (добродетель которого, именно: мудрость, лучше
могла обнаружиться во время мира, нежели на войне), вели войны,
потому что уже надо было больше ратовать не за мир и свободу, как
прежде, но за славу; потом сюда присоединилось пагубное желание
царствовать, сделавшее для очень многих дорогу к царству очень
кровавой. Наконец, законы в продолжение царствования народа
пребывали неиспорченными и соблюдались с большим постоянством.
Ибо до царей было
242243
весьма немного пророков, которые назидали народ; после же избрания
царя их одновременно бывало весьма много; ибо Авдий освободил от
умерщвления 100 [пророков] и скрыл их, чтобы они не были убиты с
прочими. И мы видим, что народ оказывался обманутым ложными
пророками только после того, как он уступил власть царям, которым
очень многие стараются угодить. Прибавьте, что народ, дух которого
большей частью бывает, смотря по обстоятельствам, велик или низок,
легко исправлялся при бедствиях и обращался к богу и
восстанавливал законы и таким образом освобождал себя от всякой
опасности; наоборот, цари, дух которых всегда одинаково надменен и
без позора [для себя] не может стать уступчивым, упорно
придерживались пророков до окончательного разрушения города.
Из этого мы весьма ясно видим: 1) как пагубно и для религии, и
для государства предоставлять служителям святыни какое-либо право
издавать декреты или заниматься делами правления; и, наоборот,
насколько все выходит прочнее, если их ограничивают таким образом,
что они подают свой голос за что-нибудь, только когда их
спрашивают, а в то же время учат только тому, что принято и вошло в
обычай, и исполняют это на практике; 2) как опасно относить к
божественному праву вещи чисто спекулятивные и устанавливать
законы о мнениях, о которых люди имеют обыкновение или могут
спорить; ведь царская власть более жестока там, где мнения,
составляющие право каждого, которым никто не может поступиться,
считаются за преступление; как раз там, где это имеет место,
обыкновенно больше всего царит ярость народа. Так, Пилат, чтобы
уступить ярости фарисеев, приказал распять Христа, которого он
признал невиновным. Кроме того, фарисеи, чтобы лишить более
богатых их почетного положения, начали возбуждать вопросы о
религии и обвинять саддукеев в нечестии; а по этому примеру
фарисеев всякие гнусные лицемеры, побуждаемые той же злобой,
которую они называют ревностью о божественном праве, всюду
преследовали мужей, отличавшихся честностью и знаменитых
добродетелью и поэтому неприятных для толпы, именно: публично
предавали проклятию их мнения и разжигали гнев свирепой толпы
против них. И это дерзкое нахальство не могло быть легко обуздано,
так как оно прикрывалось религией, — в особен-
243244
ности [там], где высшие власти ввели какую-нибудь секту,
основателями которой они не являются; потому что они оказываются
тогда не толкователями божественного права, но сектантами, т.е.
признающими учителей секты за толкователей божественного права,
и потому авторитет начальства в этих вещах у простонародья (plebs)
обыкновенно имеет малое значение, но больше всего имеет значение
авторитет учителей, толкованиям которых, как полагают, даже цари
должны подчиняться. Следовательно, чтобы избежать этого зла,
ничего нельзя придумать более безопасного для государства, как
полагать благочестие и исповедание религии только в делах, т.е.
только в упражнении в любви и справедливости, а в остальном
предоставить каждому свободное суждение; но об этом подробнее
потом. 3) Мы видим, сколь необходимо как для государства, так и для
религии предоставить верховной власти право решать, что законно и
что незаконно. Ибо если самим божественным пророкам это право
оценивать поступки могло быть предоставляемо только с большим
ущербом для государства и религии, то гораздо менее оно должно
быть предоставляемо тем, которые ни будущего не умеют
предсказывать, ни чудес творить не могут. Но об этом впоследствии я
поговорю обстоятельнее. 4) Наконец, мы видим, как пагубно для
народа, не привыкшего жить под [властью] царей и имеющего уже
установленные законы, избирать монарха. Ибо ни сам [народ] не
будет в состоянии выдержать такое правление, ни царская власть не
сумеет терпеть законы и права парода, установленные другим лицом,
менее авторитетным, а еще менее она будет склонна защищать их, в
особенности потому, что при установлении их не могли быть приняты
в соображение интересы царей, но только народа или народного
собрания, которое думало править царством; и, стало быть, защищая
древние права народа, царь казался бы скорее слугой, нежели
господином его. Следовательно, новый монарх с величайшим
усердием будет стараться установить новые законы и изменить права
государства в свою пользу, а народ поставить в такое положение,
чтобы он не так легко мог отнимать почет у царей, как воздавать его.
Но здесь я никак не могу умолчать о том, что не менее опасно
также и умертвить монарха, хотя бы было совершенно ясно, что он
тиран. Ибо народ, привыкший к царскому авторитету и им только
сдерживаемый, будет пре-
244245
зирать и высмеивать меньший [авторитет]; и потому, если бы одного
умертвили, то для народа будет, необходимо, как некогда для
пророков, избрать на место первого другого, который будет тираном
не добровольно, но по необходимости. Ибо каким образом для него
будет возможно видеть окровавленные цареубийством руки граждан и
слышать их похвальбу убийством как доблестным поступком,
который они сделали только затем, чтобы показать пример для него
одного? Понятно, если он желает быть царем и не признавать народ
судьей царей и своим господином и царствовать независимо, то он
должен отомстить за смерть первого и в свою очередь показать
пример в своих интересах, дабы народ вторично не отважился
совершить такое преступление. Но отомстить за смерть тирана
убийством граждан ему будет не легко, если только он в то же время
не будет защищать принципов того первого тирана и одобрять его
деяний и, следовательно, не пойдет во всем по стопам первого тирана.
Вот почему и происходило, что народ хоть и часто мог менять тирана,
но никогда не мог освободиться от него или заменить монархическое
правление иной формой правления. Роковой пример этого дал
английский народ, искавший причин, которые позволили бы ему
умертвить монарха на законном основании; однако, умертвив его, он
менее всего мог изменить форму правления. По, пролив много крови,
пришли к тому, что был провозглашен новый монарх, под другим
названием (как будто весь вопрос был в одном названии); последний
никоим образом не мог утвердиться иначе, как совершенно истребив
царский род, убив друзей короля или подозреваемых в дружбе с ним и
нарушив войной мирный досуг, способный порождать россказни,
дабы простой народ, занятый и увлеченный новыми событиями,
направил мысли от убийства короля на другое. Народ поэтому поздно
заметил, что для спасения отечества ничего другого не сделал, как
только нарушил право законного короля и все привел в худшее
состояние. Таким образом, он при первой возможности решил
вернуться к старому и не успокоился, пока не увидел, что все пришло
в прежнее свое состояние 85. Но, может быть, кто-нибудь, приведя в
пример римский народ, возразит, что народ легко может освободиться
от тирана; но я думаю, что именно на нем наша мысль вполне
подтверждается. Ибо хотя
245246
римский народ гораздо легче мог избавиться от тирана и изменить
форму правления по причине того, что право избрания царя и его
преемника было у самого народа и что сам он (состоявший именно из
людей мятежных и отчаянных) еще не привык повиноваться царям
(ибо из шести царей, бывших у него раньше, он умертвил троих),
однако он ничего другого не сделал, как вместо одного избрал
нескольких тиранов 86, которые постоянно вовлекали его в
бедственную внешнюю и внутреннюю войну, пока, наконец, власть
снова не перешла к монарху, и тоже только под измененным
названием, как и в Англии. Что же касается Голландских штатов, то у
них никогда, сколько мы знаем, не было королей, но были графы, на
которых право господства никогда не переносилось. Ибо, как
объявляют сами великомощные Голландские штаты в докладе,
изданном ими во время графа Лейчестера, они всегда сохраняли за
собой право (authoritas) напоминать тем графам об их обязанности и
удерживали у себя власть защищать это свое право и свободу граждан
и предъявлять требования к графам, если бы они выродились в
тиранов, сдерживая их так, что они только с дозволения и одобрения
штатов могли что-либо сделать. Из этого следует, что право
верховного величества, которое последний граф 87 старался присвоить
себе, всегда было у штатов; поэтому далеко не верно, что они
изменили ему, когда восстановили свое древнее, почти уже
утраченное господство. Таким образом, этими примерами вполне
подтверждается то, что мы сказали, именно: что форму всякого
правления необходимо должно сохранять и она может быть изменена
не без риска полного его разрушения; эхо и есть то, что я счел
Г ЛАВА XIX
ПОКАЗЫВАЕТСЯ, ЧТО ПРАВО ОТНОСИТЕЛЬНО
СВЯЩЕННЫХ ВЕЩЕЙ ПРИНАДЛЕЖИТ ВСЕЦЕЛО
ВЕРХОВНОЙ ВЛАСТИ И ЧТО ВНЕШНИЙ КУЛЬТ РЕЛИГИИ
ДОЛЖЕН БЫТЬ ПРИСПОСОБЛЕН К СОБЛЮДЕНИЮ
СПОКОЙСТВИЯ В ГОСУДАРСТВЕ, ЕСЛИ МЫ ХОТИМ
ПРАВИЛЬНО ПОВИНОВАТЬСЯ БОГУ
Когда я говорил выше, что только те, кто обладает властью, имеют
право на все и что только от их решения зависит все право, я желал
разуметь под ним не только
246247
гражданское, но и священное; ибо и этого права они должны быть
истолкователями и защитниками; и это здесь я желаю отчетливо
отметить и специально поговорить о нем в этой главе, потому что есть
весьма много людей, которые совершенно отрицают, что это право,
т.е. право относительно священных предметов, приличествует
верховным властям, и не хотят признавать их за истолкователей
божественного права, а потому берут на себя смелость обвинять и
позорить их и даже отлучать за это (как некогда Амвросий 88
императора Феодосия) от церкви. Но, что они таким образом делят
власть, и даже сами стремятся к власти, мы увидим ниже в этой самой
главе. Прежде всего я хочу показать, что религия получает силу права
только по решению тех, кто имеет право повелевать, и что бог
никакого особого владычества над людьми не имеет иначе, как только
через тех, кто обладает властью; и, кроме того, что культ религии и
практика в благочестии должны сообразоваться со спокойствием и
пользой государства и, следовательно, должны быть определены
только верховными властями, а эти власти должны быть и
истолкователями этого. Говорю умышленно о «практике в
благочестии» и «внешнем культе» религии, а не о самом благочестии
и внутреннем почитании бога или о средствах, которыми душа
внутренне располагается к почитанию бога всем сердцем; ибо
внутреннее почитание бога и само благочестие составляют право
каждого (как мы показали в конце главы VII), которое не может быть
перенесено на другого. Далее я полагаю, что из главы XIV довольно
ясно то, что я разумею здесь под царством божьим; там ведь мы
показали, что тот исполняет закон божий, кто соблюдает
справедливость и любовь по заповеди божьей, откуда следует, что
царство божье есть то, в котором справедливость и любовь имеют
силу права и заповеди. И здесь я не признаю никакого различия,
преподает ли и предписывает ли бог истинный культ справедливости
и любви посредством естественного света или посредством
откровения; ведь нисколько не важно, как был открыт тот культ, лишь
бы он получил высшее право и был для людей высшим законом. Итак,
если я покажу теперь, что справедливость и любовь могут получить
силу права и заповеди только на основании государственного права,
то легко заключу из этого (так как государственное право находится в
руках только
247248
верховных властей), что религия получает силу права только
вследствие решения тех, кто обладает правом повелевать, и что бог
никакого особого владычества над людьми не имеет иначе, как только
